пришли все её кошки – полосатая Александрин, чёрная Мицуко, белолапая Фелисити, рыжий Васья и даже дымчатый Гамлет, которого она смогла лишь ощутить в сгустившихся сумерках. Поглаживая чью-то крепкую пушистую спинку, Эмилия перебирала события прошедшего дня. В воздухе пахло ночными цветами, а она думала, что нашла для себя ответ, почти наверняка Малыша Ронни прикончил братец той неудачливой маленькой потаскушки. Несказанно повезло с болтливой тёткой – конечно, не просто так она разговорилась, Эмилия позаботилась добавить «элексир правды» в её лимонад, это было несложно. Забавно, что зелье содержало компоненты того порошка, о котором шла речь вечером. Механизм действия похожий, но Эмилии пришлось серьёзно поработать над сырой идеей отца. Получилась почти совсем безвредная штука, разве только изношенное сердце может не выдержать, но тётка явно крепка, как лошадь. С утра вспомнит, что чудесно посплетничала с симпатичной клиенткой о бурной молодости и не более – имя гостьи и то вряд ли. Адрес, на который следовало доставить заказ, принадлежит садовнику, из него слова не вытянешь, заберёт горшки и захлопнет калитку перед носом. Впрочем, Эмилия не собиралась всерьёз заметать следы, всё, что хотела, она уже узнала. Её любопытство удовлетворено, а время покажет, если не ошиблась, убийств больше не будет. Наказанием виновного она не интересовалась, не её печаль.
Сейчас её занимала значительно более важная вещь, чем чьи-то утраченный яйца. Она вспоминала Сирилла. Настоящего, а не зелёную копию, разбавленную кровью кривоногой стриптизёрши.
После того как у Милли появилась цель, жизнь потекла быстро. Много тренировок, в том числе и боевых – у Мадины оказались неплохие навыки уличного бойца, она дралась без правил, на выживание, быстро и безжалостно калеча противника. Милли пару лет ходила в синяках, но ни о чём не жалела, достаточно было представить, что она оказывается лицом к лицу с убийцами отца – и всё, кровавый туман застилал рассудок. Мадина объясняла, что боевая ярость – это хорошо, когда ты здоровенный, но крошечного берсерка бараньего веса взрослый мужик раздавит. Поэтому мозг не отключать, наращивать скорость и отрабатывать технику – на её стороне только эффект неожиданности, будет всего несколько секунд, чтобы вырубить врага. Милли хотела стать стремительной, юркой и смертоносной, как змея, но поначалу получался только визгливый комок гнева, беспорядочно машущий руками и ногами. День, когда впервые удалось задеть Мадину, она запомнила на всю жизнь.
Другой важной заботой стала учёба, только теперь в лаборатории она постигала вторую профессию отца – работу ночного аптекаря. Те же порошки, капли, духи, свечи и мыло, но смертельные, подчиняющие, развязывающие языки или туманящие сознание. Ей открылся прекрасный и грозный мир ядов, оборотная сторона медицины, требующая такой же тонкой подстройки под клиента. Мадина учила её изящным решениям: убить человека проще простого, важно сделать это не внушая подозрения. Высшим пилотажем были вещества, нацеленные на конкретную жертву. Следовало узнать объект ближе, чем любовника, подобрать композицию, которая верней всего разрушит именно его, изучить привычки, чтобы никто не встал между ним и смертью.
– Отравить толпу народу сможет каждый дурак, – говорила Мадина. – Твой отец гений, но он мужчина. А мы, женщины, действуем тоньше. Женщина ненавидит смерть, не находит в ней ни красоты, ни пафоса. Знает, как тяжело даётся жизнь, и не отнимает её почём зря. Не потому, что так уважает, но смерть – слишком сильное оружие.
– Убивать плохо? – уточнила Милли.
– Отчего же? Нормально, но только если тебе это зачем-то нужно. Глупых случайных смертей лучше избегать. Мы не убиваем от дурного настроения и по неосторожности, – сказала Мадина тоном образцовой гувернантки, каким обычно говорят: «Леди не спускаются к завтраку неопрятными и не едят на ходу».
У Милли хватило ума уловить иронию и рассмеяться, но правило она приняла всерьёз и в следующие годы много работала с отцовскими записями, доводя до совершенства его идеи. К сожалению, в них не нашлось ни слова о том последнем роковом заказе, но ей и без того было чем заняться.
Дом и прочее хозяйство тоже требовали заботы. Милли подозревала, что не было острой необходимости выращивать овощи, разводить кур и возиться с козами – примерно раз в месяц Мадина исчезала, а потом возвращалась, нагруженная припасами. Но хлопоты не оставляли времени на горькие мысли.
Сидя в убежище, Милли не тосковала по людям и никогда не просилась с Мадиной в ближайший город или куда она там бегала. Это было рискованно, женщину и девочку искали по всей стране, и даже самая изощрённая маскировка могла подвести. Но не очень-то и хотелось, её родной мир закончился безвозвратно, а к новому, в котором она чужачка, ничто не привязывало, кроме мести. Милли боялась, что заорёт от боли и гнева, едва увидит улицы, которые помнили её отца живым. Этот вопль оставался у неё внутри, прятался до поры, но однажды он вырвется наружу, и хорошо, если в тот момент она будет сильной и опасной. А пока совершала пробежки в холмах, училась лазить по скалам, купалась в холодных горных ручьях, относясь к окрестностям утилитарно. Казалось, прелесть нетронутой природы пробьёт дыру в её защите – сначала ощутишь красоту, потом свою слабость, а дальше нахлынет всё, о чём нельзя думать. Чувствовать больно, она сможет себе это позволить позже, когда окрепнет. Не сейчас.
«Не чувствовать» было бы невозможно для прежней Милли, чуткой и внимательной, которая годами училась впитывать впечатления, но та девочка умерла в десятый день рождения, улетела в пропасть вместе с красным автомобилем и своим чудесным добрым отцом. А нынешняя Милли, сирота, наследница ночного аптекаря, неплохо справлялась.
Когда Милли исполнилось пятнадцать, Мадина сделала ей подарок. Ближе к вечеру ушла на пару часов, а Милли, закончив занятия в лаборатории, уселась в саду с книжкой. За домом начиналось небольшое поле, поросшее уже выгоревшей до золота травой – кукушкины слёзки, дикая гвоздика и львиный зев росли только здесь, в горах, внизу им было слишком жарко. Милли то и дело поглядывала туда, откуда должна вернуться Мадина, и наконец увидела её тонкий силуэт на дальнем конце поля. Та тоже её заметила и помахала, и Милли неожиданно даже для самой себя решила пробежаться навстречу. В коротком платье, из которого порядком выросла, голоногая и быстрая, она неслась к ней, легко перескакивая кротовые ямы и колючие кустики татарника, а в груди просыпалась забытая радость жизни. И тут возле Мадины возник высокий мужчина, но она только улыбнулась ему, и Милли поняла, что это свой. Она бежала
