Он попрощался и двинулся в сторону Волхонки.
Издали до меня донеслось – «какой ушлий?.. Где служите!..»
«…я впал в остервенение. На следующую ночь, пробравшись в запрещенную комнату, хозяин которой отбыл в Киев, я зажег толстую венчальную свечу с золотой спиралью. Электричество было сломано уже неделю, и мой друг освещался свечами, при свете которых его тетка вручила свое сердце и руку его дяде. Свеча плакала восковыми слезами, свет ее отражался в зеркале, а уж что творилось в зеркале, не буду рассказывать…
Короче говоря, я разложил большой чистый лист бумаги и начал писать на нем нечто, начинавшееся словами:
«Председателю Совнаркома Владимиру Ильичу Ленину…»
Все, все я написал на этом листе: и как я поступил на службу, и как ходил в жилотдел, и как при 270 градусах ниже нуля над храмом Христа Спасителя видел звезды, и как мне кричали – вылетайте, как пробка!»
«…Ночью, черной и угольной, в холоде (отопление тоже сломалось) я заснул на дырявом диване и увидал во сне Ленина. Он сидел в кресле за письменным столом в круге света от лампы и смотрел на меня. Я же сидел на стуле напротив него в своем полушубке и рассказывал про звезды на бульваре, про венчальную свечу и председателя.
– Я не пробка, нет, не пробка, Владимир Ильич.
Слезы обильно струились из моих глаз.
– Так… так… так… – отвечал Ленин.
Потом он позвонил.
– Дать ему ордер на совместное жительство! Пусть сидит веки вечные в комнате и пишет там стихи про звезды, про помощь голодающим и тому подобную чепуху. И позвать ко мне этого каналью в барашковой шапке. Я ему покажу, как волокитить просьбы трудящихся!
Приводили председателя.
Толстый председатель плакал и бормотал:
– Я нечаянно. Я больше не буду».
«…Утром на службе все хохотали, увидев лист, писанный ночью при восковых свечах.
Заведующий редакцией посочувствовал:
– Вы не дойдете до него, голубчик.
– Ну, так я дойду до Надежды Константиновны! – воскликнул я в отчаянии. – Мне теперь все равно. На бульвар я больше никогда не пойду ночевать».
«…И я дошел до нее.
В три часа дня вошел в кабинет. На письменном столе стоял телефонный аппарат.
Надежда Константиновна в вытертой какой-то меховой кацавейке вышла из-за стола и посмотрела на мой полушубок.
– Вы что хотите? – спросила она, разглядев в моих руках знаменитый лист.
– Я ничего не хочу, кроме одного – совместного жительства. Меня хотят выгнать. У меня нет никаких надежд ни на кого, кроме Председателя Совета Народных Комиссаров. Убедительно вас прошу передать ему это заявление.
И я вручил ей мой лист.
Она прочитала его.
– Нет, – сказала она, – такую штуку подавать Председателю Совета Народных Комиссаров нельзя!
– Что же мне делать? – спросил я и уронил шапку.
Надежда Константиновна взяла мой лист и написала сбоку красными чернилами: «Прошу дать ордер на совместное жительство». И подписала: «Ульянова». Точка.
Самое главное, Ваня, что я забыл ее поблагодарить.
Забыл!!
Криво надел шапку и вышел».
«…В четыре часа дня я вошел в прокуренное домовое управление.
Все были в сборе.
– Как? – вскричали все. – Вы еще тут?
Я зловеще поинтересовался.
– Так вы все еще желаете моего вылета? Как пробки? Да?!
Я вынул лист, выложил его на стол и указал пальцем на заветные слова. Барашковые шапки склонились над листом, и их мгновенно разбил паралич. По часам, что тикали на стене, могу сказать, сколько времени он продолжался.
Три минуты.
Затем председатель ожил и завел на меня угасающие глаза.
– Улья?.. – спросил он суконным голосом.
Опять в молчании тикали часы.
– Иван Иваныч, – расслабленно молвил барашковый председатель, – выпиши им, друг, ордерок на совместное жительство.
Друг Иван Иваныч взял книгу и, скребя пером, стал выписывать ордерок в гробовом молчании».
«…сколько лет я прожил в той комнате. Сейчас не помню… около восьми…
Самое главное, Крупскую тогда забыл поблагодарить. Неудобно как…
Благодарю вас, Надежда Константиновна».
Глава 6
Аналитика подсказала – третьим лишним в ту роковую ночь на Гоголевском бульваре оказался охранник, приставленный к Сталину. В таком случае есть смысл поискать его отчет среди переданных мне материалов.
Так я наткнулся на папку, на титульном листе которой было выведено – «Протокол допроса», ниже неразборчиво, изрядно выцветшими чернилами, номер и фамилия…
Что-то тормознуло меня – какая-то, выражаясь словами Трущева, подспудная, перехватывающая дыхание антимония. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сложить буквы в знакомое словосочетание «По-ны-рева Ивана Нико-ла-евича», затем еще столько же, чтобы осознать ценность открытия.
Я раскрыл папку, на первом – титульном – листе уже однозначно читалась фамилия. Дата была замазана как и последние две цифры года, хотя ниже вполне ясно указывалось – год 1940-й и месяц – июль. Выходит, документ был составлен уже после смерти Булгакова?
Судя по нумерации, многих страниц не хватало. На полях встречались сделанные от руки пометки.
* * *
Протокол допроса
22 июля 1926 года
НКВД
Отдел… Секретный к делу…
1940 г. сентября месяца 22 дня, Я, следователь 2 отд. ГУГБ НКВД (СПО) Гендин допрашивал в качестве обвиняемого (свидетеля) гражданина Понырева И. Н. (он же Попов, Бездомный, Безродный, Беспризорный, Покинутый, Понырев, Тешкин) и на первоначально предложенные вопросы он показал:
1. Фамилия – Понырев.
2. Имя, отчество – Иван Николаевич.
3. Возраст (год рождения) – 1901.
4. Происхождение (откуда родом, кто родители, национальность, гражданство или подданство) – сын крестьянина Понырева Николая Демьяновича, проживающего в Подольском уезде Московской губернии.
5. Местожительство (постоянное и последнее). – М. Левшинский пер., д. 4., кв. 1.
6. Род занятий (последнее место службы и должность) – Институт мировой литературы, профессор.
7. Семейное положение (близкие родственники, их имена, фамилии, адреса, род занятий до революции и последнее время). – Женат первым браком. Фамилия жены – Суздальцева Нина Власьевна, дом. хоз.
8. Имущественное положение (до и после революции допрашиваемого и родственников). – Не имею.
9. Образовательный ценз (первонач. образование, средняя школа, высшая, специальн., где, когда и т. д.) – ц.-п. школа в деревне Томилино Подольского уезда, затем реальное училище, которое не закончил, коммунистические курсы при Промышленной академии в 1924 г., истфак МГУ 1934 г.
10. Партийность и политические убеждения – член партии с 1933 г. Политику ЦК разделяю полностью. Вижу массу недостатков в современном быту, но уверен, что партия в ближайшем будущем справится с ними.
11. Где жил, служил и чем занимался:
а) до войны 1914 г. был молод. Принимал участие в работе пролетарского поэтического кружка в Подольске. На правах слушателя;
б) где был, что делал в Февральскую революцию 17 г., принимал ли активное участие и в чем оно выразилось – в Февральской революции активного участия не принимал. С Февральской революции 17 г. до Октябрьской революции 17 г. работал на заводе Зингера;
в) где был, что делал в Октябрьскую революцию 17 г. – активно поддерживал установление советской власти. С Октябрьской революции 17 г. по настоящий день – с конца 1919 г. проживаю в Москве.
12. Сведения о прежней судимости (до Октябр. революции и после нее). – Не имею.
Записано с моих слов верно: записанное мне прочитано
Иван Понырев (см. лист 2-й).
Показания по существу дела:
Литературным трудом начал заниматься с осени 1919 г. после приезда в гор. Москву. Вступил в группу пролетарских поэтов «Кузница». Своих убеждений не изменил, только усугубил с помощью учебы и самовоспитания в духе пролетарского интернационализма и требований истории.
Знакомство с гражданином Булгаковым М. А. подтверждаю.
Насчет поджога Писательского клуба, заявляю – это наглая клевета!
За черным котом гонялся, не отрицаю. И кто бы, особенно в подпитии, прошел мимо этой буржуазной морды! Кто бы не попытался пнуть его ногой, когда он нагло перебегает вам дорогу! Но жечь дворцы, этого, извините, не было. Заверяю вас, гражданин следователь, честным коммунистическим приветом.
Записано с моих слов верно.
И. Понырев
Следователь: Вы утверждаете, что познакомились с Булгаковым в бильярдной Писательского дома на Тверском бульваре?
Понырев: Да, подтверждаю.
Следователь: Укажите фамилии лиц, бывающих в этой биллиардной?
Понырев: Отказываюсь по соображениям этического порядка.
Следователь: Велись ли в биллиардной разговоры на политические темы, если да, укажите, кто и в каком разрезе высказывался?
