Понырев: При мне такие разговоры не велись, разве что я запамятовал. Только раз товарищ Маяковский упрекнул товарища Булгакова в низкопоклонстве перед мещанством, но это была шутка, гражданин следователь. Они любили пошутить. Когда Маяковский и Булгаков играли в бильярд, туда набивалась масса народу. Все ждали скандала.
Следователь: Осветите эту шутку подробней.
Понырев: Ну-у… Булгаков заказал удар от двух бортов в середину. Ударил и промахнулся. Маяковский посочувствовал – бывает. Потом успокоил – разбогатеете на своих тётях манях и дядях ванях, выстроите загородный дом с огромным собственным бильярдом. Непременно навещу и потренирую.
…Булгаков развел руками.
– Благодарствую. Какой уж там дом!
– А почему бы?
– О, Владимир Владимирович, но и вам, смею уверить, клопомор не поможет. Загородный дом с собственным бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш Присыпкин.
Маяковский выкатил лошадиный глаз – они у него действительно были как у коня – и, зажав папиросу в углу рта, мотнул головой:
– Абсолютно согласен.
Вот, в общем, и все. Все, кто ждал скандала, разошлись разочарованные…
Далее следовал отрывок, написанный рукой самого допрашиваемого.
«…точную дату не помню, но не позже двадцать третьего года. Что отложилось в памяти, так это день, весенний, ветреный. Признаю, я навязался в попутчики гражданину Булгакову. Играя с Михаилом Афанасьевичем в бильярд, Маяковский обозвал меня «бездомным».
Я почувствовал в его словах насмешку, и невзирая на то, что партия нарекла Маяковского лучшим поэтом революционной эпохи, моя обида великому пролетарскому поэту была что с гуся вода.
Великий поэт постарался развить тему.
– А что, Ванюха, неплохой псевдоним! Иван Бездомный! Отлично звучит. На всю жизнь запомни, кто тебя так по-царски окрестил. А то Понырев! Что это за обозначение для пролетарского поэта – Понырев! Никакой сладкозвучности. Как считаете, господин Булгаков?
Булгаков пожал плечами.
– Непонятно, чем вам фамилия Понырев не нравится?
– Нет революционного задора, – объяснил Владимир Владимирович. – Нет пролетарского разворота плеч! Что-то вроде Поныряев Тимирзяй или Тимирзяев Поныряй. Лучше бы, ты, Иван, назывался Безъязыким, чем Поныревым. Или Безлюдным… А то еще хлеще – Безыменским. Я вот сейчас шестой в дальнюю лузу. Как относитесь к моему предложению, господин Булгаков?
– Нет уж, лучше как родители нарекли. И, заметьте, революционности у Вани от этого не убудет…
Маяковский допекал меня до того самого момента, пока я от обиды не выскочил из бильярдной.
Устроился на скамейке в скверике при Писательском доме.
Закурил…
Конечно, гражданин следователь, если революция потребует назваться Поныряевым да еще Тимирзяем, пусть даже Вислохуилом или Балдаебом, Максимилаином или Всюдукакием, я выполню приказ, но ведь революция этого не требует! Она требует следить за чистотой мыслей, за боевым духом, за сохранением и преумножением бдительности, а с этим у меня все в порядке.
Следователь: Вы, товарищ Понырев, на Вислохуилов и Максимилаинов не отвлекайтесь. Расскажите о разговоре с Булгаковым.
Понырев: Так я уже все написал!..»
* * *
«… – Если вы интересуетесь насчет поджога Писательского клуба на Тверском бульваре, по существу дела могу сообщить – этим занимались члены преступной группы Воланда. Их было двое: один по кличке Фагот (Коровьев) – на редкость отвратительная личность, – и уже упоминавшийся мною небезызвестный черный котяра, умевший настолько ловко пускать пыль в глаза, что даже я, сознательный пролетарий, воочию наблюдавший его преступные деяния, докатился до такого мракобесия, что принял махрового реакционера за кошачье животное.
Они, гражданин следователь, умели маскироваться – что да, то да! Опыта в подпольной деятельности им было не занимать…
Со своей стороны признаю, что встретиться с преступниками и их главарем Воландом, как справедливо указано в интересующем вас романе, оппортунисты принудили меня на Патриарших прудах, причем в тот самый момент, когда мы с трагически погибшим Берлиозом – это, как вы понимаете, литературный псевдоним – намечали план антирелигиозной пропаганды. Наша цель была вырвать несознательную массу из сетей религиозных предрассудков. В таком разрезе мы и разбирали мою поэму, посвященную разоблачению так называемого Иисуса Христа, якобы явившегося на землю с легендарной вестью.
Признаю, что Берлиоз настаивал, будто никакого Христа и в помине не было, а его… за это… под… трамвай…»
Следователь: Перестаньте, свидетель! Вы же не красная девица, чтобы пускать слезу по всякому поводу!..
Понырев: Да-а, вам легко говорить! А мне-то каково?! Голову прямо начисто – дзинь! Лично присутствовал, сам видел. Не привык скрывать правду! Докладываю! Раз! – голова прочь! Правая нога – хрусть, пополам! Левая – хрусть, пополам! Вот до чего эти трамваи доводят!
Следователь: Что вы мне тут, гражданин Поныряев, ваньку валяете?!! Вы что считаете, я роман не читал? Это Коровьева слова! Вы за свои поступки отвечайте. Они сами за себя говорят. Вроде бы сознательный товарищ, а с зажженной свечкой по Москве бегали и все норовили к голой гражданке в ванну влезть!..
Понырев: Чтобы я к голой гражданке в ванну?!! Да помилуй Бог!..
Следователь: Вот-вот, помилуй!.. Бог, может, и помилует, а советская власть вряд ли. Я вас, свидетель, предупреждаю – поостерегитесь прикрываться фиговым листком литературных страниц, а честно и без воплей, без всяких «хрусть», «хрясть» и прочих антимоний расскажите, что вы готовы показать по делу банды Воланда!
Понырев: Рад стараться!
Следователь: Опя-ять?
Понырев: Да поми… Господи, что же это со мной?! Честное коммунистическое, я не виноват! Я все выложу, что было и чего не было. Я же понимаю напряженность момента… Гитлер во-она как расшагался по Европе. Я все понимаю! Рад стараться, но не получается. Голос подводит. Мне легче написать…
Признаю, что упоминаемый вами Булгаков Михаил Афанасьич скептически относился к этой истине… пардон, версии, насчет Иисуса Христа. Он толковал этот образ несколько своеобразно, в реальном, так сказать, воображении, будто бы Христос на самом деле явился в мир для того, чтобы…
(В этом месте свидетель ненадолго задумался.)
Готов признать, что он и меня сумел заразить сомнениями, особенно в отношении кота. Вот почему, гражданин следователь, я решил на время бросить поэзию и подучиться, чтобы навести ясность в этом непростом вопросе.
Следователь: Понырев, опять ваньку валяешь? Перед кем валяете ваньку, гражданин Понырев? Перед советской властью?!
Не выйдет!
Мы и не таких, как ты, ушлых, кололи, так что давай с самого начала. Опиши обстоятельно и подробно, где, когда и при каких обстоятельствах повстречал преступную группу, возглавляемую неким аферистом и иностранным шпионом Воландом, представившимся как профессор черной и белой магии и прочее, прочее, прочее… И с какого бока сюда подкатился выдающийся советский драматург Михаил Афанасьевич Булгаков.
Мы мно-о-ого знаем, гражданин Понырев, он же Иван Бездомный, он же Приблудный, и еще пара кличек, которые кое-кто из ротозеев принимает за псевдонимы. Так что, гражданин Понырев, выкладывай подноготную и не ерепенься, когда тебя партия спрашивает.
Поил?!
Понырев: Так точно.
«…что касается Маяковского и его наплевательского отношения к товарищам по поэтическому цеху, так я покуривал, пока из дома литераторов не вышел товарищ Булгаков. Заметив мою скукоженную физиономию, он посоветовал:
– Вы, товарищ, не переживайте за Маяковского. Если считаете себя Поныревым, считайте на здоровье. Ничего контрреволюционного в вашей фамилии нет. Вполне достойная русская фамилия. Вы сами из каких?
– Из крестьян. Дядя в Подольске лавку книжную держал, меня из деревни направили к нему в помощники, вот и пристрастился к чтению. Потом сам начал сочинять… Вы не подумайте, гражданин Булгаков, если революция потребует…
– Не потребует. А почему он вас «Бездомным» обозвал?
– Третий месяц по улицам шляюсь. Ночую на скамейках. Хотел здесь пристроиться, но швейцар по приказу Якова Даниловича[16] гонит. Нечего, говорит, в подштанниках со свечкой в Дом литераторов переться!.. В прошлом месяце обворовали, стихи печатать не берут, вот и приходится перебиваться грузчиком.
– Превращение грузчика в поэта – это интересно! Я бы сказал, перспективно. Как-то один мудрый человек посоветовал мне писать для грузчиков, но даже он не мог предположить, что грузчики тоже полезут в поэты. А на Пречистенском бульваре вам ночевать не приходилось?
– Что было, то было. Только в летнюю пору. Зимой там холодно, просто невмоготу. Будто 271 градус ниже нуля.
