слово имеет свой, совершенно точный и определенный смысл… Как только Каген попадет ко мне в руки, я продемонстрирую вам прекрасный образец современного членораздельного языка. Заранее прошу прощения, Нкале.
Боль в руке мальчика, очевидно, стихла. Глаза его начали слипаться, голова клонилась на грудь.
— Спать, — сказал Шанидар.
— Спать, — повторил за ним мальчик, вставая. — Спать…
— Хороший, послушный мальчик, — с одобрением сказал Александр Петрович. — Не то, что Каген! Уверен, это разумное, но совершенно недисциплинированное существо с вашей планеты нажало кнопку не один раз, а два или три. Уж я этого так не оставлю. Не возьму его в следующее путешествие, вот что!
И тут появился Каген. С виноватым видом он вынырнул из глубины пещеры и остановился по ту сторону костра.
— Я больше не буду! — взмолился он. — Я нажал кнопку только один раз, как вы сказали. Ей богу, правда!
От радости, что Каген так легко нашелся, Александр Петрович сразу забыл свое намерение продемонстрировать нам прекрасный образец современного членораздельного языка.
— Что ты там делал? — только и мог он спросить.
— Изучал, как они спят. Знаете, что я выяснил? Они ложатся, чуть наступают сумерки. А Шанидар охраняет огонь. Охотники еще не вернулись. В пещере одни дети и женщины. От голода у них бурчит в животах, они рычат и вздрагивают во сне. Хотите взглянуть?
Каген уже не каялся. Он приглашал так, словно успел стать хозяином этого обиталища.
— Первым делом мы должны выяснить все, что касается Шанидара. Посидим с ним, — отклонил приглашение Академиков.
— Зачем? — Каген пожал плечами.— Мы для него невидимки и неслышимки. Пресс-конференция не предвидится.
— Предвидится! — возразил ученый и шагнул под скалистый свод.
Рассевшись вокруг костра, мы уставились на однорукого неандертальца. Он неподвижно сидел на корточках, прислонясь спиною к стене. Кончики заостренных ушей чутко вздрагивали. Единственный глаз с покрасневшими от дыма веками тревожно всматривался в ночную темь. Ветер усиливался. Тяжелые черные тучи месились в небе.
Внезапно губы неандертальца дрогнули, мышцы на шее напряглись, и мы услышали тихий протяжный стон, постепенно переходящий в хриплое подвывание, почти неотличимое от шума деревьев и свиста ветра. Нкале насторожилась. Сперва она только прислушивалась. соображая что-то, а затем вдруг сама начала подвывать.
— Инстинкт подражания, — подмигнул мне Каген. — Он подражает ветру, она ему, мы ей… Подхватим?
Гневный взгляд Академикова пресек нашу затею. Подняв руку к шлему, Александр Петрович слегка коснулся кнопки, расположенной над левым виском. Из лобовой поверхности шлема выдвинулись два гибких усика-стебелька с мохнатыми утолщениями на концах и сами собой повернулись в сторону Шанидара. Не понимая еще что к чему, мы тоже потянулись к кнопкам. Александр Петрович сказал:
— Эти усики — биоантенны. Они воспринимают мысли и чувства человека, на которого обращены.
Каким-то странным путем, минуя зрение, слух и все другие обычные органы восприятия, мысли и чувства неандертальца вдруг подключились к моему сознанию, заполняя его удивительным ощущением неразделимой связи этого первобытного человека со всем, что его окружало: землей и небом, лесами на склонах гор и бурлящей среди камней рекой, огнем, людьми, птицами и зверьем. Все это было одно с ним и было внутри него, и через биоантенны передавалось мне, воздействуя на какие-то неведомые, вероятно, давно заглохшие нервные центры, которые вдруг проснулись и открыли мне поразительный мир Шанидара — смертельно опасный и в то же время по-своему добрый… Сложная смесь запахов, оглушавшая мое обоняние, теперь разделилась, как цвета в радуге. Каждый запах приобрел свое собственное значение, и его нельзя уже было спутать ни с каким другим. Я ощущал запах обгорелой кости, выброшенной Шанидаром наружу, и запах деревьев и трав, и запах неостывших еще от дневного жара камней, и запах ветра, насыщенный почти что зримыми образами всего, чего этот ветер коснулся на своем пути, и запах каждого человеческого существа в глубине пещеры… Вместе с Шанидаром я слышал дыхание этих людей и ровный шум леса снаружи, со всеми его таящимися, спящими и бодрствующими обитателями; и в моем, словно обновленном, сознании, подобно реке, текла непрерывная вереница зрительных образов, каких-то полу видений… Весь этот удивительный, недоступный мне прежде мир, был в нем — загадочном первобытном человеке, обитавшем в горах Загроса за пятьдесят тысячелетий до того, как ракетный катер «Луча» высадил нас на Землю!.. Я зажмурил глаза.
Страшный голод терзал Шанидара. Мысли его упорно вертелись вокруг кости, которую он употребил на лечение обожженной руки мальчика. Это была отличная мозговая кость, крупная, совсем мало обглоданная, наполненная замечательно вкусным жиром. Он завернул ее в листья и закопал в укромном месте еще тогда, когда охотники в последний раз приносили добычу. Он хотел достать ее этой ночью, когда все заснут и никто не увидит, что у него есть такая хорошая, почти совсем целая кость, и не сможет ее отнять. Потому что все живое, чтобы жить, нуждается в пище… Но теперь этой кости больше не было. Мальчик, мать которого не вернулась из леса, который чаще других приходил к нему и помогал заботиться об огне, и, непонятно почему, приносил ему иногда ягоды и коренья, перевернул на свою руку череп, в котором сердилась вода. Они вместе раскаляли в костре камни и опускали их в эту воду, чтобы разозлить ее, потому что когда она злилась, она могла размягчать жесткую древесную кору и волокнистые коренья, и тогда человек мог это есть. И мальчик ничего не знал про кость, пока не перевернул на свою руку череп, из которого выскочила очень злая, рассерженная покрасневшими от жара камнями вода и искусала ему руку так, что на ней поднялись мягкие спелые пузыри и кожа слезала клочьями… И тогда Шанидар откопал кость, чтобы помочь мальчику.
Теперь он жалел об этом. Вкусный запах раздразнил его голодные внутренности, они рычали у него в животе и набрасывались друг на друга… Шанидар уже не думал о мальчике. Запах выброшенной наружу кости настойчиво звал его.
Четкость моего восприятия вдруг нарушилась. Мысли Шанидара отпустили мое сознание. Я открыл глаза. Шанидар был уже у выхода на площадку. Вернулся он с костью в руке. Мысли его снова слились с моими. Они были все теми же — голод и кость… Кость… Он осматривал ее со всех сторон, обнюхивал, скреб зубами, пытался высосать хоть какие-нибудь остатки мозга. Ничего в ней не было. Сглотнув слюну, человек принялся ворошить костью в костре…
Чтобы огонь не
