— Врешь, Любонька! — Варька развернула меня, обняла, лизнула в нос. — Есть такая штука — Круг Подруг. Несколько Ведьм, спутанных невидимыми нитками. Все Подруги одного Круга, чуют как кто из них сколдовал! Я в твоем Кругу, и знаю, что Жертва пробита сглазом! Я жопой чую, какую ты в ней сделала охрененную дырищу! Зашибись работа, Любка, мне аж завидно, а я по сглазу ого какая мастерица!
— Это не я в ней пробила дырищу, Варя. Это Судья. Поймал меня и отпустил. А Сглаз сделал сам. Вместо меня.
— Что?! — варькины объятья разомкнулись, она попятилась. — Сестренка, так не бывает! Это морок. На тебя навели морок, ты бредишь. Сейчас-сейчас, погоди, я помогу…
— Нет Варь. Не морок. Твоя Люба в порядке. — я грустно усмехнулась — Ну, почти. Повторяю, сглаз навел Судья. Красавчик, который у меня кольцо отнимал.
-Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд… — голос Варьки дрожал как осиновый лист — Точняк не до игрушек, опять облом. От ведь жизнь моя недотраханая! Ты расскажешь, Люба, а? Может, если не помогу, хоть посоветую чего?
— Да по фигу. Теперь уже по фигу. Могу и рассказать, раз тебе интересно.
ЛЮБА Глава 21. Он ее живьем съел!
Варькино сочувствие стало последней каплей. Меня прорвало, как взорванную плотину. Я уселась на пол, прижалась спиной к дощатой стене, и завыла на зависть любой волчице. В темной горнице, на пороге ночи, такой вой простого смертного наверняка оставил бы заикой, но моя подружка, к счастью, ведьма. Она примостилась рядом по-турецки, в глазах замигали звериные огоньки. Варька слушала мои завывания, как композитор музыку, даже улыбнулась пару раз, а потом начала подвывать. То ли слух у нее специальный, то ли колдовство какое, но умолкать мне расхотелось напрочь. Выли мы долго, и, я бы сказала, мелодично. Когда взошла синяя от злости волчья луна, мой вой перешел в рыдания, потом в нормальный плач, и закончила я сопением, уткнувшись в мокрые от моих слез ляжки коллеги. Потом мы сварили чай. Варька достала из-под рубахи кисет с вышитым черепом. Добыла щепотку красного порошка и кинула в чайник. Почесала грудь, принюхалась к рыжему пару, и буркнув: «где наша не пропадала!» докинула еще щепотку. Чаек получился убийственный, мне такого и надо было. Нахлебавшись термоядерного отвара, я распарилась не хуже чем в бане. Захотелось убить человек двадцать, просто так, для разминки.
Мы на пару поорали матершинные частушки, и я отчасти пришла в себя.
— Излагай! — раскрасневшаяся, расхристанная Варька, чмокнула меня в глаз. — Излагай, горе мое луковое!
Я изложила. Случившееся помнилось — четче некуда, я могла уверенно сказать, сколько воробьев прыгало возле скамейки, с которой я следила за жертвой. Говорила как заведенная. Важной казалась каждая мелочь — выражение глаз Виктора, длина его члена, цвет его брюк.
— … так и сказал, «уходи, дура, быстрее» — еще раз повторила я, и замолкла.
— Не слабо ты влетела, Люб. — Варька вылила в рот остатки остывшего дьявольского напитка, повертела в руках кружку, будто не понимая, зачем ее взяла. И яростно запустила посудиной в угол, только осколки брызнули.
— Ни хера!!! — заорала она — Мы тебя спасем!
— Что, так все плохо? — робко прошептала я.
— Плохо?! Это теперь так называется?! — взвизгнула Варька, и заткнулась. Села ровно, закрыла глаза, и с полминуты глубоко дышала. Толстющие пряди черных волос шевелились как змеи. Потом глаза-озера распахнулись, и она заговорила негромко и ровно:
— Дрочить в общественных местах — занятие для ведьмы достойное, любимый спорт, можно сказать. Но не Суке. Была у нас Раиска. Уж не знаю зачем, переспала с Судьей. Тот, кто всегда приходит на шабаш, ее съел. Живьем, у нас на глазах. Сказал, что предала, и даже дружила с тем Судьей. Я не верю, Райка нормальная девка была. Переспать — куда ни шло, извращения — это интересно, но дружить? На такую мерзость она была не способна! Но тот, кто всегда приходит на шабаш, решил иначе. У меня до сих пор в глазах стоит, как в пасти ее ноги дергаются, и кровь хлещет. Меня Варя Ржавиль зовут, а не Стивен Кинг, и потому не могу представить, что с тобой сделают.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Внезапно Варька заплакала.
— Дрочить Судье…. По собственной воле, под действием собственного заговора… Передоверить Судье Сглаз… Мама, роди меня обратно….
Так же неожиданно как начала, Варька плакать перестала. Решительно высморкалась на пол.
— Ты мне на сердце упала, Любка, как родная. Честно скажу…. Только, чур, в драку не кидайся, понимаю, что так тяжко оскорблять ведьму нельзя, но надо честно говорить… Мне показалось, что ты неровно дышишь в сторону этого Виктора…
Варька вскочила, выставила ладони:
— Не колдовать! Все-все, не кидайся, я конечно, так не думаю, случайно мара в башку залетела! Все-все, теперь честно сказала, до конца, до донца, теперь дальше можно. Уфф. Ну у тебя и выдержка, Люб. Железная. Если бы мне такое выкатили, я бы взбесилась! Блискавицу кинула бы, и убила бы на хер! А ты даже не вздрогнула. Крутая ты, повезло мне, что познакомились. Есть одна мысль, как тебя спасти. Сбегай мухой в машину, принеси карты звездного неба и зеленые свечи, а я пока подготовлюсь.
ЛЮБА Глава 22. Если никогда не врешь, долго ты не проживешь
Голос моей безбашенной подружки прозвучал непривычно властно, я помчалась выполнять приказ как покорная девочка.
Вернулась и правда «мухой», за пару минут. И застыла на пороге. Рулоны пожелтевших карт и зеленые свечи посыпались из рук на пол.
Варька стояла на столе в чем мать родила, и исступленно полосовала ножом нежный золотистый живот. Кровь брызгала из-под лезвия, на варькиных руках алели порезы.
— Что ты делаешь?! — заорала я, кидаясь к самоубийце. — Прекрати, столбняк нашлю!!!
Варя глянула сверху вниз и засмеялась ледяным смехом.
— Иди в уголок, подруженька, и сиди тише мыши, пока не позову. Ржавиль колдует, под руку не попадайся!!!
На секунду в бешеных, совсем без белков, глазах, мелькнуло осмысленное выражение, и Варька пискнула:
— Не ссы, Люб, после обряда заживет как на соба… а-ха-ха-ха! — Сознание снова утекло из глаз бешеной девки, она захохотала и заметалась по горнице. Задела наманикюренным ногтем скатерть, оставив разрез как от казачьей сабли. То кувыркаясь, то прыгая по — обезьяньи собрала карты, и швырнула их к потолку. Листы закружились листьями исполинского дерева, планируя на стол, и раскладываясь по отведенным местам. Разобравшись с картами, Ржавиль выбила взглядом стекло в посудном шкафу и развернула зеркало стеклом к стене. Зеленые свечи, разительно похожие фаллос Виктора, загорались одна за другой, распространяя сладкую трупную вонь. Варька вскочила на устеленный картами стол и заплясала чечетку. Ведьму била лихорадка, с губ летела пена. Она мяла груди и орала как мартовская кошка. А на картах, один за одним, вспыхивали голубые огоньки. Вроде болотных, что заманивают путников в трясину. Они блуждали по древней бумаге, останавливались на перекрестках линий, и латинских названиях планет, искали что-то.
— А вот теперь иди ко мне. — приказала Варька. — Раздевайся и ложись на стол. Сейчас ты узнаешь, что это такое — настоящий ведьминский трах.
Она прожигала меня взглядом, красивая, как древняя богиня и такая же гневная. Брови сведены, пальцы терзают отчетливо выступающий под черной шерстью клитор, мышцы обозначились как у культуристки.
Я сорвала одежду, грохнулась на колени, брякнула лбом об пол, примерно, как в церкви делают. Только по-ведьмински, от души, аж загудело. Были бы мозги, точно бы вылетели!
— Варенька, Варечка, Ржавилечка ты моя! — запричитала я, судорожно срывая одежду. — Варюшенька, я тебя хочу, будто обожглась изнутри, но не могу! Не могу. Ползу к тебе на четвереньках, голая рабыня, что хочешь со мной делай, не стану противиться, но не могу! Что-то мешает внутри! Словно клятву кому-то дала, то ли во сне, то ли по пьяни, то ли заколдованная-обмороченная! В чем клялась — не помню, кому — не знаю, но отдаться тебе не могу!
