Штурман, спустившись в центральный пост, вглядывается в карту. Следом появляется командир.
– Что, Константин Митрофанович? – спрашивает Братишко.
– Товарищ капитан-лейтенант, идём вроде верно… Но с такими картами да в такую погоду и заблудиться недолго!
Нам бы только к месту встречи выйти – оттуда нас американский эсминец должен сопровождать… Где-то вот здесь… К рассвету надо успеть… Пойду наверх!
– Осторожно, мостик обледенел почти.
– Ну, штурман, – смеётся Братишко, – зря я, что ли, морские узлы сутками учился вязать? Лишь бы какая шальная акула не слопала. Так они здесь вроде бы не водятся…
К утру шторм стихает. Матросы в отсеках непробудно спят, а Братишко с новым вахтенным, Донатом Негашевым, тщетно пытаются разглядеть в море встречающий эсминец. Горизонт чист.
– Похоже, свидание срывается? – замечает Негашев.
– М-да… Союзничков бог послал!.. А в приказе главкома всё чётко сказано. Вот: «Подлодки до Датч-Харбора следуют самостоятельно, не вступая в связь с американскими рациями. В 45 милях от Датч-Харбора (широта 54º45’, долгота 167º00’ западная) они будут встречены американскими кораблями для ввода в Датч-Харбор. В случае, если лодки запоздают с подходом в назначенную точку, то, пройдя меридиан 175º западной долготы (т. е. за сутки до подходной точки), они сообщают об этом по радио на английском языке, не указывая своего места и принадлежности к советскому флоту»…
– Кажется, ясно.
– А теперь придётся самим искать этот остров Умалашки. При том, что у нас карты и лоции – ещё 1910-го «года рождения»… Ну да ладно, где наша не пропадала!
– Земля! – прерывает их разговор возглас комендора Петра Иванова, который несёт вахту в рубке.
Убедившись, что матрос доложил верно, Братишко облегчённо вздыхает:
– Кажется, Иванов открыл Америку…
Негашев смеётся:
– Надо ребятам сказать, пусть в «боевом листке» так и напишут: «Иванов открыл Америку!»
И спустя время записывает в вахтенный журнал: «20 октября 1942 года в 12.20 ошвартовались в военно-морской базе США – в порту Датч-Харбор. От Владивостока пройдено 3500 миль».
Во втором отсеке Шаповалов, собрав экипаж, читает очередную сводку Совинформбюро:
– Вечернее сообщение 20 октября. «В течение 20 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло. За 19 октября нашей авиацией… уничтожено 4 немецких танка, 10 автомашин с войсками, подавлен огонь 2 артиллерийских батарей, потоплен сторожевой корабль, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника».
– И всё? – слышен разочарованный голос.
– Краснофлотец Нищенко, – Шаповалов укоризненно качает головой, – пора бы понять, что нынешняя война – не игра в одесском дворе. Мы бьёмся с самой сильной армией Европы, даже мира. И если товарищ Сталин сказал, что победа будет за нами, так это потому, что наше дело – правое! Но даётся победа тяжело. За каждой цифрой, которую мы прочли, товарищи, – смертный бой. Кровь и пот наших солдат и офицеров. Самоотверженный труд народа. А скоро придёт и наш черёд…
– Политруку срочно прибыть во второй отсек к командиру корабля! – донесла радиотрансляция.
– Заканчивая политинформацию, – наскоро договорил Шаповалов, – хочу напомнить: и в ближайшие дни, и позже нам предстоят встречи с американцами. Надо проявить себя достойно. Помните: мы союзники в борьбе с фашизмом. Но нельзя забывать: страна чужая, возможны каверзные вопросы, даже провокации. Поэтому – бдительность и ещё раз бдительность!
– Завтра, 25 октября, – Братишко мельком взглянул на часы и оглядел строй экипажа, – о есть, ровно через сутки, мы должны выйти в море. Впереди самый долгий отрезок пути – из Датч-Харбора в Сан-Франциско. Но… Час назад командир БЧ-пять доложил мне о серьёзной поломке в цистернах главного балласта. Кингстоны стали пропускать воду. Вы понимаете, что это значит. Никакие манёвры с погружением и всплытием невозможны. С такой неисправностью в море выходить нельзя – дотянуть до Калифорнии не удастся.
Братишко сделал несколько шагов перед строем. Почти пятьдесят пар глаз смотрели на него в надежде, что он, командир, наверняка знает выход из положения.
– Для ремонта необходимо становиться в док. Для этого нужны деньги – 100 долларов за каждый час пребывания плюс триста – за саму постановку в док.
Строй заволновался.
– У нас деньги есть. Но они выданы на весь поход, и кто знает, что нас ждёт впереди. Кроме того, мы можем потерять двое суток и отстать от графика.
Казалось, напряжение нарастало в самом воздухе, и каждое слово давалось командиру с трудом.
– Есть вариант – отремонтировать клапана самим…
Экипаж будто бы разом с облегчением выдохнул.
– … однако это связано с риском. Два-три человека должны будут спуститься в полузатопленную цистерну… напоминаю: температура забортной воды – не выше трех градусов… дождаться, пока под давлением воду удастся вытеснить… при этом давление воздуха будет серьёзно нарастать… затем найти и ликвидировать неисправность, после чего снова дождаться заполнения цистерны и убедиться, что поломка устранена.
Братишко ещё раз всмотрелся в лица своих матросов, словно хотел убедиться, вполне ли они поняли, насколько серьёзное испытание предстоит.
– Повторяю: задача связана с немалым риском – бросить работу сделанной наполовину нельзя. Приказывать – не могу. Нужны добровольцы.
Одновременно вперёд выступили «боги «воды и пара»: старшина команды Петр Грудин, Сергей Чаговец, Анатолий Стребыкин и Николай Рощин.
– Разрешите нам, – от имени всех произнёс Грудин. – Наше заведование – нам и ремонтировать.
– Спасибо, старшина. Но… справитесь? Как себя чувствуете?
– Все здоровы. Все знают механизмы. Справимся!
– Ну что ж… Грудин – старший, Чаговец и Стребыкин – в цистерну, Рощин – наверху контролирует герметичность цистерны. Полчаса на подготовку!
Собирались сосредоточенно. Когда одевались в легководолазные костюмы, в отсек прибежал радист Николай Семенчинский:
– Землячок, поддень-ка вот это – матушка вязала, – и подал Стребыкину свитер.
Кто-то принёс тёплый тельник, кто – шерстяные носки, Яша Лемперт доставил банку с тавотом:
– Смажьте руки – как бы не отморозить…
– А перчатки резиновые на что? – удивляется Стребыкин.
– В перчатках много не наработаешь.
– Чего бы другого не отморозить, – отшутился Чаговец, – но там тавот не спасёт!
Когда открыли цистерну, оттуда пахнуло затхлым духом и тиной. Грудин посветил вниз переносной лампой.
– Вода на уровне ватерлинии… Ну, с богом, братцы! Осторожно, не спеша…
– За Родину, за Сталина! – донеслось из-под скафандра Стребыкина.
Когда оба добровольца оказались в цистерне по пояс в воде, Чаговец поднял переноску и махнул Рощину:
– Задраивай!
Мерно загудел насос, накачивая воздух. Рощин и Грудин на палубе следят за стрелкой манометра. Чаговец и Стребыкин знаками показывают друг другу, что всё в порядке. По мере нарастания давления они следят за уровнем воды. Наконец, мокрая полоска на борту цистерны начинает расти, становится шире, шире… Стребыкин слегка потряхивает головой: воздух всё сильнее давит на уши. Чаговец сжимает руку в неуклюжий кулак: держись, мол! Следом за уровнем воды они всё ниже спускаются по скобам трапа, пока не достигают дна цистерны.
– Вот он, злополучный кингстон. Так и есть: клапан перекошен. А всё потому что под него попал… огромный гаечный ключ. Откуда ему тут взяться? Версия одна: кто-то из доковых рабочих во время ремонта во Владивостоке забыл его где-нибудь в дальнем углу, а при качке потоком воды увлекло его к жерлу кингстона, да так и зажало.
Сергей Чаговец попытался просто вынуть ключ из кингстона – не тут-то было! Надо было провернуть клапан. Оба взялись за штурвал, напряглись – не поддаётся. Перчатки долой, вцепились в четыре руки, упёрлись ногами в переборку – ни с места. Хорошо, Чаговец прихватил с собой небольшой ломик – можно использовать как рычаг. Но, во-первых, действовать приходится осторожно – как бы не сломать механизм, а во-вторых, руки, хоть и смазанные тавотом, предательски коченеют.
– А что если, – кричит Стребыкин и показывает рукой, – вставить лом прямо в горловину кингстона и чуточку отжать?
– Давай! – кивает Чаговец.
Раз, другой… Злополучный ключ шевельнулся и, провалившись ещё на сантиметр, застрял, кажется, ещё больше. «Постой!» – поднял Стребыкин руку и почти лёг в остатки воды на дне цистерны. Вглядевшись в зев кингстона, он кричит:
– Ты жми, а я попробую ключ выдернуть.
Чаговец горячечно замотал головой: опасно! Мол, если не удержу – без пальцев останешься. «Давай!» – решительно кивает Анатолий и снова плюхается в воду возле кингстона. Одной рукой он помогает Чаговцу отжимать клапан, а кистью другой охватывает ключ. Рывок, ещё рывок… Ухватившись обеими руками, он всё-таки выдергивает ключ из кингстона, и в ту же секунду клапан срывается с рычага, запечатывая отверстие. Оба радостно поднимают руки, чествуя победу. Теперь надо несколько раз провернуть клапан, чтобы убедиться в его исправности. Всё в порядке! Чаговец стучит по борту цистерны, подавая условный сигнал Грудину и Рощину. Когда давление в цистерне стравили, люк открывается, и оба водолаза карабкаются замёрзшими руками и ногами по скобам. Наверху их уже ждут: друзья помогают стащить костюмы, растирают конечности, Демьян Капинос примчался с горячим чаем. В отсеке появляется Братишко и обнимает каждого:
