что и у стен иногда бывают уши. К слову сказать, свой неуд Грушин поймал именно за одно из таких похабных высказываний. Что послужило поводом для него – точно неизвестно. Денис Хамов свою фамилию оправдывает в полной мере: он мог послать любого учителя куда подальше, не особо оглядываясь на возраст того. Вот и в день кражи он прямым текстом послал Филатову за то, что она ему сделала замечание по поводу курения. Если первые два героя росли полных семьях, и родители всё же находили время как на воспитание, так на общение с чадами, то Хамов, росший без отца (тот покинул семью, потому что он вообще не хотел детей), с матерью и бабушкой, вырос, в общем-то, избалованным плохо воспитанным человеком. Нет, нельзя сказать, что мать Дениса вообще не занималась воспитанием сына; когда она была дома – ей удавалось брать это дело в свои руки и направлять своего отпрыска в нужное русло (всё же её отец был офицер, и его характер остался воплоти данной женщины!). Зато когда мать уезжала на месторождение, где она работала по вахтам поваром, всё воспитание летело к чертям под хвост: и всё это потому, что бабушка Дениса по матери была донельзя мягкой, ласковой и не умела сказать внуку «нет», чем тот бесстыдно пользовался, пока старушка не умерла.
И Кузьминскому надо было отработать всех троих несовершеннолетних подозреваемых в краже. Однако двое из них, Арбузова и Грушин, имели твёрдое алиби: Арбузова на момент кражи болела, и сидела дома, а Грушин и вовсе был в бассейн на соревнованиях по прыжкам в воду. Остался один Хамов. И так оно в итоге и оказалось: кражу совершил Хамов. Надо ли говорить о том, что украденные деньги малолетний негодяй пропил и прогулял с дружками? Он даже не покаялся, признаваясь в своём преступлении, напротив, говорил о нём, как о совершённом подвиге, дескать, отомстил нелюбимой училке за двойку за поведение.
– А ты хотя бы понимал, когда воровал у своей учительницы деньги, что она за них с потом и кровью работала? – спросил на допросе Кузьминский, надеясь, видимо, достучаться до совести юнца. – Она могла бы месяц на них жить; а ты мало того, что украл, да ещё всё спустил за один-два дня.
– Да пусть эта гадина скажет спасибо, что я её не «отимел» или не «замочил»! – сказал Хамов без тени стыда и сожаления. Даже на суде он ни в чём не покаялся, за что получил три года колонии. В этой истории больше всех жаль мать Дениса. Как она жила эти три года? И как жила после, с пятном матери вора? Вспоминал ли её сын? Писал ли ей? – один бог знает. Что же касается Виктор Кузьминского и Елены Филатовой, то, спустя три месяца после той истории, они поженились.
***
Если с Кузьминским всё более или менее ясно, то что занесло в милицию Маслову – остаётся загадкой. Впрочем, как и вся её жизнь, за исключением, пожалуй, обще-биографических фактов, сплошная загадка. А биография Раисы Маловой такова: Рая выросла в семье врача и психолога, и, по настоянию матери, сама поступила на псих-фак. Однако через два года всё же бросила его, поняв, что ей это не интересно, и поступила в школу милиции, которую окончила успешно, после чего устроилась в УВД имени Дзержинского. Собственно, вот и всё, что опер уполномоченный Раиса Маслова могла и сама кому-то сказать, и на своей страничке в сети, где она нечастый гость, написать. Всё остальное, вплоть до того, какие книги она читает, какое кино смотрит или какую музыку слушает в нечастые выходные, почему-то остаётся за семью замками. Возможно, кто-то не поверит, но Рая и вправду была самой закрытой из сотрудниц. Если по божьей воле всё же были выходные – то Маслова предпочитала проводить их дома в одиночестве. Что она в этот день будет делать – она решала сама. Рае было хорошо с самой собой, а от людей она устаёт за время работы. Вероятно, поэтому она не любит всякие сборища, выезды на шашлыки и прочее. Впрочем, может, у неё есть какой-нибудь друг или любовник, с которым они вместе проводят время в каком-нибудь в их укромном местечке, ведут спокойный, нежный, полный любви, разговор, обнимаются и целуются… Да только посторонним туда вход закрыт.
8
В отделении Георгия допрашивали более серьёзно, что и понятно, ведь найденный в ванной его матери окровавленный топор – улика, которая способна перевесить, наверно, тысячу всех прочих, и от которой так просто не открестишься. Георгия допрашивала Перова, и он ей рассказал всё тоже, что ранее говорил Кузьминскому и Масловой.
– Я вам матерью своей клянусь, что, уходя в среду от жены, я топора не брал (слава тебе, господи, с памятью у меня всё в норме!), и тёщу им не рубил!!! – сказал Георгий, почти криком кончая свой рассказ.
– Но ведь как-то он к вам попал! – не унимался Кузьминский, бывший тоже на допросе вместе с Масловой.
– А это вы сами выясняйте! – грубовато ответил Георгий. – В конце концов, это ваша работа – доказывать мою вину и вы за неё деньги получаете. Я же сказал всё, что мог, и больше мне добавить нечего.
– Так ли я поняла, что вы не хотите давать показания? – спросила Перова. – Что ж, ваше право, конечно! Но очень печально, что вы не хотите самому себе помочь.
– А чем мне себе помочь? – сказал Георгий с раздражением. – Признанием в том, чего я не делал?! Послушайте! Даже если допустить такую дикую мысль, что я бы хотел зарубить тёщу, так неужели бы я не выбросил топор? Я ж ведь не дурак, чтоб на себя статью вешать, и если бы я такое сотворил – я бы всё обстряпал так, что вы бы во веки вечные до меня не докопались. Да, слава богу, я не такой выродок. У меня всё.
– Что ж, всё – так всё! – сказала Перова, закрыв папку с протоколом.
Кузьминский крикнул конвойного – и тот увёл Светлова в камеру.
– Что вы думаете обо всём этом, Ольга Алексеевна? – спросила Маслова.
– Не знаю, Рая, если честно, – ответила Перова. – Но в одном я, пожалуй, соглашусь со Светловым: мы сцапали лёгкую приманку в виде окровавленного топора, и ладно! Нет, конечно, мы проверим всё… Но, Правда, как-то подозрительно легко сложился пазл, точно бы нам специально сделали такой подарок.
– Хочешь сказать, что Светлова подставили? – спросил Кузьминский.
– Я бы
