В четвертом месяце в Бонгпра случилось важное событие: Лиеу родила своего первенца. Нуп в этот день ушел к ручью промышлять рыбу. Услыхав новость от соседей, он, позабыв лежавший на камне тесак, кинулся к дому.
«На кого он похож? — думал Нуп, — На отца или на мать?»
Ноги сами торопились — быстрее, быстрее… Добежав до дома, он, не успев еще подняться по лесенке, услыхал плач младенца и обрадовался чуть не до слез. Он взял сына за руку: ладонь его была большая и черная, а у сына — крохотная, белая. Глядя на белую ладошку, он смеялся и повторял:
— О! Какая маленькая, какая маленькая!
Да, видел он, сын похож на него, но чем похож, понять не мог.
— Хорошо! Очень хорошо! Когда он подрастет, страна наша станет небось повеселей, чем нынче. И соли будет вдоволь…
С утра Нуп не пошел расчищать поле, остался дома с сыном. Но во второй половине дня пришел на делянку и дотемна рубил заросли. А когда огляделся, почудилось, будто бок о бок с ним махали тесаками еще двое: иначе б ему столько не наработать.
На полях выжигали порубленные заросли, готовились высаживать рис. Хорошо, что солнышко пригревает. Выгорит прежняя поросль без остатка, остынет зола, а там, в конце четвертого месяца, пора и рис сажать. Хорошо бы еще следующий, пятый, выдался дождливым. Рис, если поначалу пройдут дожди, поднимется высокий, с крепким зерном. В девятом месяце он поспеет — отдыхай себе, ходи на охоту, развлекайся до третьего месяца следующего года; а там — начинай все сначала.
Но как-то ночью, в самом начале четвертого месяца, с неба обрушился ливень. Заголосили лягушки. Вода в ручье поднялась и затопила напрочь береговые камни. Птицы нигде не находили себе пропитанья. Люди, забившись в дома, поглядывали на небо; приготовленные плетенки с семенами отодвинуты в сторону, в глазах у людей тревога, лица пожелтели.
— Небо наслало на нас голод!..
Лишь через пять дней кончился дождь. Народ сразу вышел проведать поля. Все кончено! На только что выжженных участках пробились, напоенные ранними дождями, ростки кустов и трав и захватили всю землю — некуда высадить даже зернышко риса. Потом пригляделись: на делянках, где побольше камней, дикая поросль стояла не так густо, и можно было еще высадить хоть немного риса да кукурузы. Но там, где камней мало, места для посева не осталось: всюду торчали крепкие, как гвозди, ростки. Эти делянки придется бросить. Во всей деревне двадцать очагов — двадцать семей. Расчищено было тридцать делянок, теперь двадцать из них пропали; осталось десять — и самых худших. Были еще делянки под хлопком, но на нем даже не завязались плоды, листья опали, и он засох.
С девятого месяца в деревне Конгхоа начался голод. Прежде других голод наведался в дом Гипа, первого в деревне бездельника.
— Гип, — говорили соседи, — лепив как камень.
И если кто отлынивал от работы, его укоряли:
— Ну, ты — сущий Гип!
В одиннадцатом и двенадцатом, в первом и во втором месяцах народ промышлял рыбу и охотился на оленей. Гипу нравилось ходить вместе со всеми — возьмет рожок и знай себе дудит. Потом, с третьего по девятый месяц, люди работают в поле. Но Гип и тогда то сидел у ручья, ловя рыбу, то хаживал в горы за оленем. Выбранит мать его на чем свет стоит — он, глядишь, отправится в поле, да только, как придет, усядется и глазеет по сторонам, с девушками болтает, а не то на рожке задудит.
— Ты что же, и сам дудкой стал? — выходила из себя мать.
А он в ответ улыбается, зубы скалит.
Гип и пел прекрасно, и играл. Но вот уже и в годы вошел, а жены все себе не сыскал.
— За него выйдешь — оба с голоду помрем, и он, и я, — говорили девушки. — А будут дети — и им конец!..
Вот Гип и оголодал первым. Сидит печальный, понурый. Но идти в горы — копать ли корни май, искать ли дикие овощи: все хоть какое-то подспорье — он не хотел. И одолжаться ни у кого в деревне не желал: стыд заел.
— Ты случаем не голодаешь? — спрашивал Нуп.
— Нет, не голодаю пока, — отвечал он. — Просто устал.
— Да отчего уставать-то?
— Сам не знаю, — протяжно вздыхал Гип.
Глаза его, и прежде чуть выпуклые, вовсе вылезли из орбит, словно торчали из глубоких черных провалов. Волосы стояли торчком.
Нуп спрашивал дважды и трижды.
— Нет, — твердил в ответ Гип, — не голодаю!.. Не знаю!..
Во всей деревне только в доме у Нупа да у старого Па, у сестрицы Зу и у дядюшки Шунга еще оставался рис — этак на месяц, на два.
— Надо бы подкормить Гипа, — говорил Нуп матери. — Очень уж он изголодался.
— Кукуруза-то созреет еще месяцев через шесть, — отвечала мать, косясь на невестку. — Отдашь ему рис, чем прикажешь потом кормить Лиеу и сына твоего, Хэ Ру?
Нуп сидел, глядя на сына, и сокрушался. Дядюшка Хо учил получше обрабатывать землю, есть досыта — иначе француза не одолеть. Видно, плохо возделал я поле, не исполнил наказа дядюшки Хо. А он услышит, что деревня Конгхоа голодает, — очень небось огорчится. И ведь целых четыре делянки расчистил в этом году. Но небо послало дожди до срока. Тут уж ничего не поделаешь. Можно было бы пораньше начать работы, опередить дожди, да старцы деревенские не велят. Мол, нарушим сроки, и небо нашлет моровое поветрие. Так теперь вот небо послало голод. Как тут быть?
Сам Нуп ел одни лишь дикие овощи да ростки бамбука. Пусть Лиеу и мать варят себе рис да едят, сдобрив пеплом. Ему ли бояться голода. Но он тревожился: не пришлось бы голодать Лиеу с матерью и маленькому Хэ Ру.
— Ладно, — сказал он, — как ни крути, а надо подкормить Гипа. Нам, того и гляди, с французом воевать, нельзя, чтобы люди помирали с голоду. Через денек-другой схожу в лес, накопаю клубней май, овощей диких соберу — чем не еда.
— А почему ты не поговоришь с Типом? — спросила мать. — Пусть сам нароет клубней, овощей соберет и ест.
— Изголодался он, где уж тут по лесам ходить. Вот подкормим его, скоро и сам пойдет в лес. Научу клубни копать.
Нуп отнес Гипу четыре горшка с зерном…
А голод день ото дня все усиливался. В деревне по целым дням ни души. Соседи — все до единого — собьются по трое, по четверо и уходят в лес искать клубни май, дикие овощи, съедобные листья. В прежние годы голод еще можно было выносить. Но нынче, без соли, вся эта зелень не лезет в горло. Да и ближайший лес оскудел: едва ли не все клубни вырыты из земли, овощи, листья съедобные сорваны. Изволь теперь отправляйся в дальние леса, да и там, бывает, нечего взять, кроме зеленых побегов бамбука.
Рис в доме у Нупа — запаса его должно было хватить на два месяца — через месяц почти иссяк, ведь он делился зерном не только с Гипом, но и с другими голодными, помогал малым детям. А тут еще мать наелась с голоду лесных трав и едва не померла. Лиеу, голодной, ослабевшей, невмочь стало даже носить за спиною сына. А он все плакал и плакал…
Но вот что больше всего тревожило Нупа: молодые парни, ослабев от голода, и вовсе не ходят в лес искать пищу; давно пустует караульная вышка на вершине горы. И пришлось Нупу со старым Па весь остаток своего риса отдать голодным парням. А те, набравшись сил, снова стали обходить дозором луки-самострелы, частоколы, камнемет. На караульную вышку Нуп взбирался теперь самолично и сидел там весь день, наблюдая, не подходит ли оттуда француз. Маленький Тун — он очень привязался к Нупу — тоже карабкался на гору и усаживался на вышке. Так и сидели они рядышком и глядели вниз, туда, где у подножия, поблескивая на солнце, змеилась речка Датхоа.
— Вон там была раньше наша деревня, — Нуп указывал пальцем на лежавшую у подножия низину. — Видишь? Там, где зеленеет тростник.
— А когда мы вернемся туда? — спрашивал Тун.
— Когда станем посильней, чем сейчас… Да, ждать еще долго, Тун.
* * *
В двенадцатом месяце хлынули проливные дожди. Деревья падают и падают в лесу, из-за валежника не стало ни троп, ни дорог. Ручей, сбившись с пути, неприглядный и мутный, скачет с уступа на уступ. Дни стоят ненастные. Набедренные повязки парней, юбки у девушек истрепались вконец. Вот и приходится парням стягивать волокнами лиан свои повязки, чтоб ветер вовсе не изодрал и не унес их. Девушки тоже латают волокнами лиан лохмотья юбок, но они все одно расползаются, и при ходьбе изволь ладонью прикрывать дыры спереди и сзади. Девушки, нашедшие суженых, парни, влюбленные в девушек, не смеют встречаться друг с дружкой, стыдясь надетой на них рвани. Нет ни единой иглы, а без них как починить платье. Прежде, чтобы купить иглы, ходили к киням вниз, на равнину; теперь туда ходу нет, не стало и игл.
А дождь все льет, и ветер не унимается.
Откуда ни возьмись нагрянули лютые холода. Лица людей посинели от стужи. У малых детей даже дух занимало, чтоб отогреть их, жгли огонь в очагах. Каково было Нупу видеть все это! Он отыскал старого Шунга и спросил:
