Дядюшка Шунг покачал головой.
— Тут никакие молитвы не помогут, — грустно сказал он. — Издревле и доныне никто не осмеливался на такую дерзость. Он что, спятил?
Старый Па сидел молча. Потом по морщинистым щекам его побежали слезы. Он не стал вытирать их.
— Пуп думает о нас всех, обо всей деревне, — сказал он, — вот и решился на такое кощунство… Ах, Нуп! Бедный Нуп…
В деревне все, кого ни возьми, жалели Нупа. Один лишь Гип, этот никчемный бездельник, не ведал, что такое страх божий, — последовал примеру Пупа. Разве не Нуп дал ему, пропадавшему от голода, рис? И он с тесаком в одной руке и рожком в другой пошел, как и Нуп, расчищать пашню в первом месяце года!
Чудеса: из троих святотатцев — Нупа, Гипа и Лиеу — никто не умер. Небо на сей раз склонилось к самому худшему: разразилось проливными дождями уже в третьем месяце. У всей деревни пропали расчищенные, выжженные делянки. Только нолям Нупа и Гипа, раньше прочих возделавших землю и высадивших рис, ливни оказались нипочем. Урожай созрел добрый — всего собрали они более пятисот корзин[16] зерна. И — когда на рисе, когда на похлебке — вся деревня вместе с Нупом и Гипом пережила голодное время.
На другой год Нуп опять рано вышел в поле. И снова оплакал его дядюшка Шунг:
— Небо пощадило его единожды, во второй раз милосердия не жди.
Но пришлось ему вскоре лить слезы но всем и каждому: люди всем миром отправились в поле вслед за Пупом в первом месяце года!
И в этом году деревня была сыта. Гип снова звонко выстукивал по деревянному боку гулкоголосого гунга: тум-тум… тум-тум-тум… Он всюду ходил за Пупом как тень. И мать сказала ему:
— Ты, сыпок, небось решил стать хвостом Нупа?
— А вам, мама, — засмеялся оп, — разве не хочется быть сытой?
— Почему же не хочется?
— Хочешь быть сытым, бери во всем пример с Нупа.
Деревня была сыта…
* * *
Предвечерний ветер сквозит по лесу. Поднимаясь с полей к вершинам гор, он песет с собою сладкий дух созревшего риса. Дух этот знаком лесным кабанам. Носы их дрогнули, заходили из стороны в сторону. Вот уже года три или четыре не спускались кабаны на поля Конгхоа. Наверно, десятки и десятки раз господин месяц округлялся до полной луны, и она снова шла на ущерб с той поры, как они напоследок прошлись по этим полям, не увидав там и человечьей тени, не слыша звуков водяного торынга! Длинными своими клыками они обрушили тогда угол высокой изгороди и ринулись на поле. Они рыскали взад-вперед, принюхивались, фыркая и сопя, и снова обегали поле из конца в конец. Но сколько ни искали — нигде не нашлось и зернышка риса… И они ушли из тех мест за дальние чащи. Они голодали…
Сегодня, учуяв приманчивый запах риса, которым дышал предвечерний ветер, они изготовились и стали ждать, покуда ночной мрак, притаившийся за дюжими стволами деревьев, не просочится наружу и не окутает непроглядною нелепой леса и горные кручи, затмив даже свет оживших было на небе госпож звезд. И, дождавшись наконец, двинулись наугад вниз по склонам к рисовым полям Конгхоа…
Гип знал: раз созрел добрый урожай, лесные кабаны непременно пожалуют отведать сладкого риса.
— Надо, — сказал он Пупу, — смастерить водяной торынг, звуки его отпугнут кабанов.
— Верно, — отвечал Нуп. — У тебя, Гип, золотые руки. Вот и займись этим, ладно? Да научи и других парней делать торынги. Поставим-ка их побольше, в деревне сразу станет веселее…
Водяной торынг, он похож на обыкновенный. Его собирают из ловко просверленных отрезков бамбукового ствола — длинных и коротких, стягивая их лианами. Готовый торынг несут к ручью, туда, где отвесно низвергается водопад, и привязывают под водопадом «голову» сю к одному камню, а «хвост» к другому, стволики бамбука, длинные и короткие, располагаются но течению. Вода, падая с высоты, подхватывает торынг, приподнимает, и длинные стволики под ударами ее восклицают: «Дум-дум!., дум-дум!..» А вода, ударяясь о камни на дне, прыгает вверх и бьет теперь снизу по коротким стволикам, ноющим на голоса громче да и приятней, чем под рукой человека. Вот так день и ночь играет вода на торынге. Ведь у ручьев и речек прав точь-в-точь как у Гипа: дай нм только поиграть да потешиться своею музыкой. А сам-то Гип иной раз и о еде забывает, сидя на берегу и слушая напевы ручья… Ежели где на полях созрел рис, тут самое место водяному торынгу. Дикие кабаны пугаются его звуков. Выходит, ручей нас и музыкой развлекает, и поля за нас караулит. Наверно, года три или четыре не рос здесь рис, и кабаны не приходили сюда из леса. Гип голодал, да и все, кто помоложе, голодали — некому было ходить присматривать за водяным торынгом. Ручей разорвал лианы и унес плясавшие на волнах бамбуки далеко-далеко, в реку Ба. А в Конгхоа не слышно стало торынга…
Но в этом году…
Нынче вечером лесные кабаны спустились с гор Тьылэй, под копытами их ветка не хрустнула, не зашелестела травинка. Кабаны прислушивались, принюхивались. И дойдя до верховья ручья, вдруг остановились. Уши их насторожились, поднялись. Что это: в безлюдной безмолвной ночи поет водяной торынг! Багровые огоньки их глаз уткнулись в землю. Они были ошарашены и растеряны. А голос торынга звучал все выше и громче. Потом он сам собою умолк. Но вскоре раздался снова, мощней и раскатистей прежнего. Звуки торынга стали торопливей и яростней. Кабаны всполошились: нет, люди Конгхоа не умерли, они живы! Это их водяной торынг по ночам караулит поля. Не сломать теперь изгородь, не ворваться на лесные делянки, не поесть спелого риса! Глаза их потускнели, они повернули вспять и с шумом устремились вверх по склону. Кабаны боялись людей…
Бежавших в страхе голодных кабанов встретил на лесной дороге Гип. Он вслед за Нупом шел в горы искать плоды лопанг.
Плоды эти в горах растут во множестве, как дикие травы, но раньше люди о них и не ведали. Пуп видел: земляки, давно уже вместо соли евшие пепел, ослабли и сникли. И он, что ни день, искал, не найдется ль в горах лучшей замены соли. Какие листья ни встретит — непременно отведает. Напал однажды на ядовитые побеги; рвало его, чуть не помер. Лиеу, держа его голову у себя на коленях, отпаивала мужа целебным отваром и тихонько плакала. Оправился Нуп; считанные дни прошли, а он снова ушел на поиски. В конце концов удалось ему отыскать эти плоды лопанг, солоноватые и терпкие, вкусом много получше золы с пеплом. Нашел он лопанг, выкопал с корнем да пересадил на свое поле — пусть растет, кормится. Подрос лопанг и, обвившись вокруг сван полевого домика, потянулся ввысь. По утрам, выйдя в поле, Нуп по забывал подойти глянуть, растет ли лопанг; черпал воду из ручья и поливал его — пусть попьет досыта. Радовался Пуп в душе несказанно! Теперь есть лопанг, и жизнь в деревне пойдет куда веселее. Иной раз ему даже казалось, лопанг повкуснее соли…
Само собою, Гип сопутствовал Нупу и когда тот ходил драться с врагом — сначала в Ланьлане, потом в Сенга. В первый раз парни уложили из самострелов и придавили камнями пятнадцать солдат неприятеля. Но сама деревня в Ланьлане стояла уж больно высоко; оттуда до поля, бывало, пока дойдешь… Пришлось покинуть эти места и перебраться на гору Сенга.
Уже во второй раз, в Сенга, француз, приметив соломенное чучело на делянке Нупа, решил: вот они, люди. И залопотав свое «авансе», кинулся брать пленных. Тут-то в ловушках шипы да колья проткнули еще восемь солдат… Но и в Сенга земля оказалась плохой. Деревенский люд захотел оттуда уйти на новое место.
* * *
Откуда-то снова и снова подает голос птица пороток. Услышишь ее песню, сразу вспомнишь добродушный ручей Конгхоа, огибавший подножие горы: вспомнишь тамошнюю землю, щедрую, тучную — возьмешь ее в горсть, потом хочешь бросить назад, а она так и липнет к ладони; вспомнишь тенистое дерево манго, на ветках его гнездились птицы, с первыми лучами утра приносившие корм птенцам. И чувствуешь: в сердце поднимается неодолимое желание — вернуться, поскорее вернуться в родные места!
Нуп стоит у околицы и слушает ветер, долетающий снизу, от подножия. А хорошо бы возвратиться туда. Ведь это теперь вполне возможно. Да и чего бояться? Разве люди не научились рыть волчьи ямы, ставить ловушки — с длинными ли, с короткими ли шипами и кольями? Разве не умеют прятать смертоносные острия на деревьях, устраивать «колючий дождь»? Не ладят могучие луки-самострелы, выпускающие разом по пять стрел, или новые ловушки-камнеметы, что сами, без человека, дергающего веревку, обрушивают на врага грохочущую лавину? Этого мало — земляки при нужде построят в одночасье и тайники, для риса ли, для укрытия ли стариков и больных. Главное сейчас — обзавестись землей получше, чтобы всегда есть досыта. Нуп спрашивал об этом у старого Па и у деревенского схода. Все согласились с ним.
