Только и того, что магия моя зеленым туманом болотным стелется. Да еще вот… комарье не трогает.
16
– Да-а-а уж, – протянул Егор, наклонившись и поворошив прутиком угли в костре. – Не позавидуешь тому бедолаге, которого ты на себе женишь…
– Эт-то еще почему?! – я резко выпрямилась было. Даже хотела руки в боки упереть. Только одеяло тотчас сползать начало, и сразу как-то зябко сделалось… В общем, миг поразмыслив, я решительно прислонилась снова к парню и в одеяло запахнулась поплотнее. Пусть греет! С паршивой-то овцы хоть тепла чуток. Смотреть грозно, однако, не перестала. Вот ей-ей – убоялся!
Еще пальцами чуток прищелкнула незаметно – так что тоненький туманный хлыстик осторожненько так, незаметно вокруг шеи Егоровой обернулся.
– Ну как же, – безмятежно, тем не менее, отвечал парень, будто беды не чуял. – Теща-то – кикимора болотная! Каково! А тестем – вообще сам Кощей! Это ж никакой жизни не будет!
Нет, нормально вообще?! Да, между прочим, моя матушка – самая тихая и покладистая кикимора на все болото! Да что там – на все Навье царство! Батюшке почти и не перечит вовсе. Ну, бывает в сто лет разок, поскандалят вусмерть до разрушения древнего замка. Как-то вовсе едва все царство с землей не сравняли. Но потом-то мирятся! Еще как мирятся. А замок – так что ж замок, его и восстановить можно. У нас нежити еще не на то достанет. А то и посохом батюшкиным можно ударить – враз все как было и сделается.
И меня матушка отродясь ни в чем не неволила. Ну вот разве что бусики… кикиморы, они на украшения падки больно. Бусики любят, колечки, очелья… вечно матушка меня “как деву” обрядить норовит.
Я покосилась на тройной ряд красных бус на своей груди и чуть скривилась. А заодно слегка потянула за плеть тумана – так, чтоб чуточку горло сдавить одному нахалу. Пусть знает!
– У самого-то мать – Яга! Вот уж свекровушка кому-то достанется! И что это вообще значит – “на себе женю”?! Как будто добром меня и взять никто не захочет! Да за мной, между прочим, столько королевичей бегало, скольких ты и во сне не видал!
Бегали, между прочим, чистая правда! В академии когда училась, там всякий народ случался. И королевичи были в ассортименте, как без них.
…Бегали-то, конечно, в основном чтобы конспекты выпросить по прикладному зомбоводству или там таблицы классификации духов. Двое еще ходили, уговаривали снять с них бородавочное проклятие, которое я же и наложила, а снять больше никто не мог. А нечего было меня дразнить! И еще один очень просил отвязать от него кладбищенского гуля, а то на лекции с питомцами не пускают. Особенно если питомцы истекают слизью, воняют, скалятся и норовят сожрать преподавателя. Гуля к нему тоже я привязала. Эх, было времечко…
…Но ведь бегали же!
– Да я ж не спорю! Девка ты ладная… очень даже, – тут взгляд Егора, будто невзначай, скользнул по моим коленкам поджатым, да в вырез рубахи нырнул. – Вот кабы еще не ведьма!
– А сам кто? – изумилась я.
– А я – ведьмак! Это ж совсем другое дело! – гордо сообщил он, подмигнул… и легко сдернул туманную удавку с шеи.
17
– Да снимешь ты уже этот кокошник или нет! – не выдержал наконец Егор.
Это когда я раза эдак три засыпать сидя начинала, головушку ему на плечо роняя. А заодно – кокошником его по лицу охаживая да краем в плечо впиваясь.
А после – это уж как на ложе из лапника перебрались – так и ухо ему, кажется, тем кокошником исцарапала. Потому как, опять же, на плече пыталась пристроиться.
А где еще? Одеяло-то одно на двоих, порознь не ляжешь.
– Неа, – зевнула я. – Мне батюшка не велел…
Костерок наш давно затух, от куропатки и воспоминаний не осталось, а уж разговоров было переговорено – не на один день бы хватило. Зверь лесной на нашу полянку не зайдет – уж об этом-то Леший позаботится. Со мной ссориться ему всяко не с руки.
Честно сказать, я с этим кокошником уже даже… не то чтоб сказать – сроднилась. Но свыклась, пожалуй, как-то, это да. Спать вот даже приноровилась. Если на перине да подушке, конечно. И одной.
А так – пришлось, позевывая, рассказывать. И про кокошник, и про бусики… и про посох батюшкин.
– Да-а… протянул наконец парень. – Я-то думал, моя матушка сурова со своим доглядом… слушай, а может, нам и впрямь – того?
– Кого?
– Ну это – пожениться… все одно же они от нас не отстанут. Тебе жених нужен, мне – невеста. А так все довольны будут. Ну, родишь всем по наследнику. Лесу – Ягу новую, Нави – царевича Кощеевой крови… и свободны будем! Можно жить, как захотим, никто и лезть не станет!
Я даже засыпать перестала.
– Это что значит – “родишь” – и свободны?! – рявкнула я это прямо ему на ухо – парень аж отшатнулся.
– А чего? – заморгал он. – Да дело-то нехитрое!
– Это тебе, может, нехитрое! – вызверилась я. – А мне всех этих наследников рожать вообще-то! И вообще – ты что это думаешь – я свое дитя твоей матушке на воспитание, что ли, отдам? Да еще чего не хватало!
– Зачем отдавать? Сами вырастим! А уж как подрастут…
– Я не поняла, – я, поерзав, даже приподнялась, опершись головой о локоть, и уставилась на парня. – Это ты чего ко мне – свататься надумал, что ли?
– Ну… вроде того, – широко открытые глаза Егора поблескивали в темноте.
– Ты это чего удумал? Сам же только что моего жениха жалел! И теща тебе не такая, и тесть… – Ну, жалел… жалко же, вот и жалел! Да мне тут любой мужик посочувствует! А что делать? Тесть – не тесть, а вот ты повертись еще, я не того удумаю!
– Тьфу на тебя! – я уронила голову обратно.
– Ай! Чуть глаз не выколола! – В этот раз Егор едва успел дернуться, но по уху кокошником я его все-таки приложила.
– Береги глаз, – я снова широко зевнула, – смолоду. Думальщик!
*
Разбудило меня, пожалуй, все-таки солнце – оно ласково прошлось теплыми лучами по моему лицу, посветило в закрытые веки, и я попыталась повернуть голову, чтобы уткнуться в подушку и еще немного подремать – утром-то оно слаще всего спится!
Только вот подушки-то у меня и не было. И голову никак не повернуть.
А потом солнечный свет от меня чем-то загородило – тут-то я и открыла глаза.
В первый миг, жмурясь против света, я подумала, что это Ганька нас отыскал. Уж больно здоровенный мужик над нами стоял.
Однако тут же пришло понимание – да нееет… Ганька-то, хоть парень и деревенский, а рубаха-то на нем чистая, новая. Да и бородища все ж не веником торчит.
И дубину на плече Ганька не носит.
А потом, переведя взгляд, обнаружила, что точно такой же детина навис и с другой стороны.
Я потыкала пальцем в Егора.
– Да вижу, вижу, – зевнул он.
– А это, – говорю, – чего?
– А это, Еленушка, никак разбойнички лесные…
Я моргнула. Подумала. И все-таки шепотом уточнила:
– А зачем?
– Ну дык это… – мужик над нами помахал дубинкой. – Грабить вас, значится, будем!
Мы с Егором дружно с интересом приподняли головы, переглянулись – и захихикали.
18
– Разбойнички, – ласково, даже с нежностью протянула я. – Грабить нас. Хорошие!
Кажется, разбойнички слегка насторожились. И даже отступили на полшага, переглянувшись между собой. Впрочем тут же попытались взять себя в руки и даже выразительно поиграли дубинками.
Я приподнялась на своем ложе из лапника. Егор, к слову, продолжал мирно лежать, безмятежно закинув руки за голову.
– Ребятки, – с интересом начала я. – А вы чего отнимать-то собрались, а?
– А вот чего есть, то и давай! – набрался храбрости ближайший ко мне разбойник. В кустистой бороде у него застряли лохмотья кислой капусты – с обеда, видать, запас остался. Этой самой капустой, да еще кислой же брагой от нашего утреннего гостя разило за пяток шагов.
