Мы договорились о встречи вечером, и друг вьетнамского народа проводил меня до ларька. Расстались быстро. Тень одноклассника мелькала на тротуаре и домах, но я, через минуту, почему-то сравнивал его с фантомом, посетившего меня из прошлого и не мог понять, где правда, а где вымысел. Потом я собрался с мыслями, подготавливая себя к разговору с Русланом. Однако он не стал играть роль отца и выглядел как-то слишком бледно и неуверенно. Когда я вошел в ларек, посмотрел на меня вскользь и снова тупо уставился в коробки с кариесными конфетами. Я вздохнул свободно. Ясно: парню не до меня.
— Что случилось? Предварительные роды?..
— Что? Типун тебе на язык.
— Но ведь что-то случилось.
— Меня нашли, — сказал Руся, и губы его мелко задрожали. Я присел рядом. Машинально продал две пачки камэла и шмыгнул носом, предвкушая войну.
— Кто?
Руся не ответил. Иногда я думал какой артист в нем гибнет — умел, паршивец, тянуть драматические паузы, нагонять тоску и неопределенность. Я заёрзал на ящике. Бутылки литровой водки тревожно зазвенели.
— Меня нашла налоговая полиция. Это конец. Надо сматываться из города. Господи, куда я с беременной женой. На кого я кину товар. Всё пропадет.
Я немножко обиделся, но виду не показал.
— Нашла. И что дальше?
— Мне пришла повестка в налоговую полицию! В ларек пришли люди, которые меня вычислили непонятным образом и всучили мне вот это!
Я смотрел на «это» и не видел опасности, хотя в голове у меня мотался счетчик, где за каждый ящик паленки давали год отсидки.
— Надо идти сдаваться. Говорил тебе: давай не будем брать всё подряд.
— Да при чем здесь?.. Ты думаешь?.. Да нет же!! Это эхо из прошлого. Я работал у хозяина. Помогал, чем мог. Выполнял основную работу. Но потом на хозяйский ларек навесили штраф. Баснословную сумму! Хозяин умотал, а меня через столько времени нашли. Нашли! Кто бы мог подумать. Теперь штраф повесят на меня.
— И всё?
— Этого мало?!! Бежать из города немедленно! Надо было раньше! Знал. Чувствовал, что этим обернется. Отберут квартиру, машину. Посадят. Им всегда нужен крайний.
— Глупости.
— Ты не понимаешь!
— Кому ты нужен? Поехали. Внесем ясность в дело. Удрать из города всегда успеешь.
— Меня посадят!!Ты, что ли станешь заботиться о моем ребенке?! О моей семье?! Да ты о себе не можешь позаботиться! Да кто ты такой?!
— Я твой друг.
Руся примолк. Грудь его тяжело вздымалась. Никогда не видел его таким напуганным. Белое лицо пятном выделялось в полумраке ларька.
— Немедленно бежать…
— Обрубаешь концы. Если считали тебя виновным, то я пришел бы к заколоченному ларьку или бы в окошке увидел лицо в черной маске и форме камуфляже. Это просто повестка.
— Ты думаешь?
— Уверен. Поехали. Поговорим с налоговиками.
— Тебе легко говорить! Для тебя — это кино, а на меня могут повесить долг, за который двумя квартирами не расплатимся.
— Есть только один способ всё узнать.
Я тепло улыбнулся, но внутри у меня предательски поднимался холод к горлу: папа не переживет, когда узнает, куда девалась наша квартира. В принципе, мама тоже.
Мы непривычно рано закрылись. Когда надевали ржавые ставни, подошло несколько вокзальных бичей, и тупо стали смотреть на наши действия.
— Что Толик? Сворачиваетесь?
Почему меня звали «Толиком»?
— Читал про ваш ларек в газете, — не унимался сильно спитый мужик, — так там не рекомендовали пользоваться товаром вашего ларька. В газете целый список прилагался. Я вырезал. Хочешь почитать?
— Спасибо. Не стоит.
— Не обижайся! Думаешь, я им поверил? Вы же о нас заботитесь! Сынки, продайте водки! Не заставляйте идти к конкурентам.
— Закончилась водка, — хмуро сказал Руслан и пошел к машине, кивая мне головой. Мужичок засуетился, подтягивая грязные штаны неопределенного цвета.
— Не обижай начальник — спалим.
— Палите, — отрешенно сказал Руся, обреченно махая рукой.
— Продайте водки, — заплакал постоянный клиент.
Я уже хотел сесть, но остановился. Сжалился. Попробовал уговорить. Навести на мысль.
— Купите через дорогу. У них же открыто.
— У них на сто рублей дороже! Где мы возьмем сто рублей?! — озлобился мужик. Я незаметно прощупал тонкую пачку купюр в кармане и не хотя, принялся снова открывать ларек. Пришлось отоварить мужиков.
— Только к тебе, Толик! Ты нас знаешь. Мы твой ларек поднимем. Мы…
— Да садись, — не терпеливо схватил меня за рукав Руся, втягивая в салон.
Бичи приветливо помахали нам на прощание, когда мы разворачивались и отвернулись, теряя к действительности всякий интерес, целиком и полностью сосредотачиваясь на заветной бутылке. Я чуть не сломал шею, пытаясь понять, о чем они стали оживленно говорить. Или, может, о ком? Обо мне?.. Губы беззвучно открывались. У одного мимика ожесточилась. У другого, напротив, выражение лица стало слезно плаксивое, и губы задрожали.
Молния. Должна ударить молния.
У третьего губы превратились в узкую щель, глаза расширились, резкий взмах рукой — слишком профессионально для бича — явно бывший спортсмен — «плаксивый» на тротуаре.
Дальше мне обзор загородил бок троллейбуса и я некоторое время читал рекламу, мало понимая о чем она и, что собственно рекламируют… Я перевел взгляд на Русю — хотел спросить у него, но передумал и промолчал. Друг нервничал и кусал губы.
Погода не соответствовала моменту. Как назло светило солнце. Прохожие улыбались, радовались редким теплым лучам, подставляли лица, щурясь небу. Их яркие одежды глушили северную серость лета и, при сильном желании, могло показаться, что ты наконец-то выехал на юг или где-то живешь в средней полосе, в типичном городке-призраке без названия и своей истории.
Руся всегда ездил очень медленно и тихо. Это он называл осторожностью. Сегодня мы побили все рекорды осторожности. Нас обгоняли даже троллейбусы и некоторые при этом громко сигналили.
Весь город можно проехать за полчаса, если попасть в зеленый светофор. Мы добрались до полиции спустя час, установив новый рекорд города.
Как и положено такому заведению, новенькое двенадцати этажное здание находилось в конце тихой улочке в старом районе, где в изобилии теснились убогие двухэтажные деревяшки, предназначенные ещё в конце хрущевской «оттепели» под снос. Мы притормозили возле такого исторического чуда. Руся кусал ногти, не глуша мотор. Я разглядывал ватагу детишек, упоенно ковыряющихся в песочнице и бегающих друг за другом, гадая, кем бы из них мог быть я. Здание налоговой полиции нависало над детской песочницей, откидывало тень и крало кусочек лета вместе с «безвыездным» детством. Суровым мечом справедливости оно протыкало голубое небо и напоминало стелу кому-то из погибших.
— Пора, — сказал я Руслану. Он послушно заглушил мотор и посмотрел на меня, прощаясь.
— Пойти с тобой?
Он помахал отрицательно головой, резко отворачиваясь, смаргивая слезу, и, открывая дверь.
Я смотрел в след понурой фигуре, стараясь навсегда запомнить опущенные плечи и кривой позвоночник. Такая фигура у старика, который сорок лет просидел в тюрьме за налоговые преступления. Я пошевелился, устраиваясь поудобнее. Ждать — долго. Это точно. Надо было ему сказать, что б не упорствовал и не молчал, а сразу всех и себя сдавал — говорят, помогает … первые три минуты, а потом всю жизнь мучает совесть и тени бывших друзей. Однако Руся вышел из мрачного здания минут через пятнадцать. В припрыжку и широко улыбаясь. Небрежно крутя ключи от машины на пальце.
Шумно сел. Величаво посмотрел на меня. Театрально похмыкал, выдерживая паузу. Не нужную и томительную для меня.
— Что? Будем продавать только мою квартиру? — Сегодня я шутил как никогда.
— Ой. — Руся состроил гримасу закурившей в первый раз пятиклассницы и рассказывающей об этом грандиозном событии своим подружкам. — Вот вы все надо мной смеетесь. А ведь придурки — это вы, но никак не я. Нет не я! Далеко не я. Я — умный. Знаешь, что он мне сказал?
— Застрелись? — предложил я. Ради хорошего дела я мог пожертвовать своим автоматом, а кто не знает, что немецкая техника самая лучшая во всём мире.
— Остряк. Да меня… могли посадить, если бы у них была подходящая статья. Мы должны на полмиллиона штрафов.
— Это же два месяца работать на заводе. Мы в ларьке делаем эту сумму за полдня. К чему разговоры?
— Сейчас! Буду я платить за кого-то. Мне там поверили. Я отмазался. И всё, благодаря, моей находчивости. Моим резиновым сапогам. «Следак» посмотрел на мои резиновые сапоги и на этом, дело закончилось, не начинаясь. Он сказал: «Что с тебя взять, парень. У тебя даже денег нет на обувь». Вот, что он сказал. Разве я не гений?
— И ты собираешься проходить всё лето в сапогах? — осторожно спросил я, вспоминая, что он мне плел про ремонт обуви, про некачественную резину у бытовиков и старый клей.
