— Не трогай папу! Он — святой. Он — коммунист. Его Родина предала.
— Вот видишь! Какой масштаб! А у тебя? Что? Разве твоя катастрофа может сравниться?.. Да у тебя будет сто таких Оль! Да ты только помани её одной из пачек. Да, радуйся! Теперь все Оли твои. И не только Оли. Спроси у Симы, если мне не веришь.
Я слушал его тираду, обхватив голову ладонями. Сквозь пальцы струился пот.
— Слушай? Точно. — Я просиял. — А давай я к ней слетаю?
— Ты что?! У нас дело.
— На день. Что может случиться за день? Я быстро.
Руслан замотал головой. Отвел глаза в сторону.
— Никак нельзя. Ты мне нужен. Мы ведь партнеры. Сначала самолеты, а девушки потом. Так даже в песни поется. Ты теперь взрослый.
— Работаете или нет?! — не унимался покупатель, настойчиво барабаня в стекло.
— Сегодня у тебя выходной. Возьми водки. Напейся. Выпей всё до капли и ложись спать. А завтра… Завтра у тебя начинается новая жизнь.
— Я же умру после бутылки водки.
— Надо.
Я нерешительно взял «литрушку» из первого попавшегося ящика. Посмотрел на черную этикетку. Водка называлась просто — «Черная смерть» — череп в котелке, скалясь, предлагал мне забвение и покой. То, что надо.
Выйдя из ларька, я увидел, как Руслан открывает форточку и покупатель, очень назойливый мужчина неопределенных лет и блеклой внешностью, зло бормочет и суёт красные корочки под нос другу.
— Работаете или нет?! Налоговая инспекция! Открывай…
Я передернул плечом — всё равно, устало посмотрел в растерянное лицо за стеклом ларька и нетвердой походкой направился домой. Как никогда ощущался пыльный воздух. Свежего воздуха не хватало и грудь, тяжело поднимаясь, причиняла сердцу боль. Пропал звук. Мимо проносились беззвучные автомобили. В луже барахтались взъерошенные воробьи, которые часто и безрезультатно открывали клювики. Меня обогнали смеющиеся подростки. В тишине, без какого-то либо звука, они казались скалящимися вампирами.
Только кровь, пульсируя, стучала в висках — тух-тух, контролируя каждый мой шаг и ленивые взмахи. Я шел сквозь мед: медленно и тягучи, давались шаги, долго и сонно, но верно и правильно, с конечной остановкой у родного подъезда. Остановил меня, конечно же, сосед, живущий подо мной. Именно такие соседи всегда считают, что ты что-то им должен: за то, что ходишь не так, шумишь не так, топишь не так, живешь не так…
— Привет, Толик! — радостно сказал сосед и облизнулся. Я посмотрел в мутные глаза, оценил выжидающую позу и вдруг спросил:
— Стакан есть?
— С-стакан? К-конечно!
Наши движения стали едины: один доставал бутылку, второй пластмассовый стакан. Чпок: стакан разложился, крышка с бутылки улетела прочь в траву. Сосед выжидающе поднял брови, и я налил до краев. Он жадно выпил и снова протянул стакан. Со второй порцией не стал торопиться. Блаженно зажмурил глаза и сквозь щелочки сначала посмотрел на небо, потом на меня. Секунд через пять он меня узнал.
— Толян…
Я отхлебнул из горла и тоже стал смотреть в небо. Пик северного лета. Короткого. Знойный день перед началом быстрой осени и затяжной зимы.
— Хорошо то как, Толян.
Я мотнул головой, соглашаясь, и снова отхлебнул. Посмотрел на этикетку — череп пока был с нами и никуда не ушел.
— Рано ты стал пить. — Сосед сокрушенно мотал вихрями седых немытых волос. — Но ничего. Скоро в школу и вся дурь сразу пройдет.
— Не пойду в школу… — начал я, но меня тут же прервали:
— Правильно! Не ходи! Устраивайся сразу на завод. Как я, например. Я тоже не доучился. Завод меня выучил. Из ученика я превратился в первоклассного токаря! Таких умельцев, как я в городе по пальцам можно посчитать. Сорок лет отдал заводу! Сорок! На пенсию знаешь, как провожали? Знаешь?
— И как?
— А никак.
Мы снова выпили, глуша в себе злобу и ненависть. Девиз «Всех убью!» — транспарантом маячил над нашими головами, изредка натягиваясь под слабым ветром.
— Знаешь, что самое страшное?
— Знаю.
— Знаешь?! — вскричал сосед и уставился на меня, готовый признать меня человеком. — Откуда ты можешь знать? Ты молод и зелен. У тебя все знания впереди. Давай Леньку с первого этажа позовем? Мировой мужик. Инженер бывший.
— Зови.
Сосед вышел из-под козырька и звонко закричал в окна на первом этаже.
— Ленька! Ленька!
Залаяла собака. Закричали бабки с соседнего крыльца. Упала стеклянная банка сверху — заботливая рука приветливого жильца родного подъезда.
— Э! Убить мог! Вот люди… — Сосед вернулся ко мне. Подставил стакан, дрыгая ногой и стряхивая осколки стекла. — Спит Ленька. Чудак. Проспит счастье. Знаешь, что такое боль?
— Знаю.
— Да откуда ты знаешь?! — не выдержал собутыльник.
— Познал радости любви…
— Не понял? — Мужик вытаращил мутные глаза. Стало неприятно.
— Забудь. Пей.
— «Пей», — заворчал сосед, — мал, меня учить. Я, между прочим, воспитал целую бригаду стахановцев. Двух орденоносцев. Да-да! Не смотри на меня! Двух! Мне самому могли дать. Не веришь?! Я раньше знаешь, каким был?! Эх. — Он махнул рукой и пролил водку. Я думал у него остановится сердце. Лицо соседа исказилось восемнадцать раз и превратилось в пластилиновую маску. Я поспешил налить и он отмер. Подобрел.
— А самое страшное, что никто из них не пришел ко мне. А раньше бывало, дядя Петро, а как это, а это. А то и Петр Иванович. Вот я стою, умираю с тобой, жду северного сияния, и никто из них не вспоминает обо мне. Страшно — забвение.
— Какое же северное сияние летом? В жару?
— И даже ты мне не веришь. — Прежде чем махать руками стакан опрокинулся в рот. — А я так умереть не могу. Никак не могу. — Сосед отчаянно затряс головой. — Я должен увидеть северное сияние перед кончиной. Иначе, зачем я жил?
— Да вы ещё… поживете. — Мой отец выглядел лет на десять старше и полностью вымученный жизнью. — Зачем грустные мысли?
— Это не мысли. Это смерть. — Сосед протянул стакан. — Умираю я, Вася. Рак легких что ли… Будь он не ладен. Одного не пойму — я же всегда пил и никогда не курил. Почему рак легких? У меня и сейчас кашля нет. Или … почти нет. Почему я? Почему я… Я же бригаду стахановцев… Лето!! И что?!! Думаешь, моя болезнь ждать зимы станет? Увидеть северное сияние и умереть — вот о чем я мечтаю. Что бы знак какой-то был, что меня небо принимает.
— Пускай — это будет гроза, — тихо сказал я. Сосед зыркнул на меня глазом.
— Что «гроза»? За бригаду стахановцев, какая-то гроза? Нет, парень. Я явления природы хочу.
— Гроза тоже явление. Тем более лето.
— Заладил. — Мужик ударил себя по ноге. — Заладил. — Он заплакал. — Гроза. — Первоклассный токарь зарыдал. — Умереть, не увидев никакого чуда…
Я осторожно поставил бутылку возле его ног и незаметно растворился в тени подъезда. Вскоре я открывал дверь квартиры. Устало разделся и кое-как добрался до кровати.
Хуже дня у меня ещё не было. Жизнь, начинаясь, закончилась. Наступила тьма.
И пришел сон.
Глава 5
Последние аккорды лета. Ещё иногда грело солнце, но дыхание осени уже начало отражаться на природе — среди пыльной зелени неожиданно попадалась чисто желтая гроздь листвы. Небо всё чаще темнело, заволакивалось сплошными синими тучами и, тогда на город отвесно падал холодный дождь, застигая людей в неожиданных местах и совершенно неподготовленных.
Впрочем, двое всегда были наготове: один заботливо чистил резиновые сапоги, усмехаясь в пушок небритых усов; другой мрачно кутался в черную кожу куртки.
Дни быстро угасали, незаметно сменяя друг друга. Приехал из отпуска Сима. Загорелый и отдохнувший, он рвался в бой, прыгал наскоками на Руслана, искал встречи и, удивляясь, отступал ни с чем. Постепенно его заполняла агрессивная злоба и Руслан, вдруг, превратился в просто Еврея, не иначе. Лично я не понимал, почему его нельзя взять в бригаду третьим. Работы хватало. Что касается денег, то когда в стране был «черный вторник», мы умудрились купить по самому высокому курсу доллары, (Руслан побоялся оставить наличку на руках, а я поддался импульсу больше из солидарности), потерять колоссальную сумму в рублях, и, посмеявшись над миром, в котором мы живем, пойти в ресторан и обмыть первую «мертвую» заначку. Теперь, когда папа приедет из затянувшегося отпуска, я мог с гордостью показать ему тонкую пачку новеньких зелененьких долларов. Сомневаюсь, что он видел раньше так много. Может купить квартиру? Я не мог осознать действительность, поверить в реальность. Для меня кучка бумажек по-прежнему не имела цены. Возможно, Оля сумела бы разъяснить мне многое, но её рядом не было. И быть не могло. А я не представлял себе дальнейшую жизнь без неё, всегда связывая будущее наших судеб вместе. Рана заживала медленно, оставляя страшный рубец. Больнее всего то, что прошлое не забывалось, не гасли и не блекли воспоминания. Хотя все вокруг только и твердили о времени, которое лечит последствия любви.
