удивление, никто не обращает на него никакого внимания.
– Итак, Алиса! Перед нами…, – он останавливается на половине предложения и, поправив себя, продолжает, – перед тобой лежит очень ответственное дело, ты должна не дать Тёмному королю заполучить трон…, – не успевает он договорить, как я перебиваю его своим возгласом:
– Я не Алиса! Сколько ещё говорить? И вообще, кто это такие? – спрашиваю я, показывая пальцем на двоих напротив.
Штайн забывает, что хотел сказать, тут же переключается на двух гномов и говорит:
– Тот, что с заячьими ушами, – это хранитель круглой комнаты, ты уже знакома с ним. Рядом спит наш соня – хранитель параллелепипедной комнаты. Он так устаёт, бедняжка. А вон там, на земле, дрыхнет хранитель квадратной комнаты. – На последнем он приподнимается и показывает на землю, что заставляет меня привстать. На земле я замечаю ещё одного гнома в чёрных одеждах, лежащего в форме звезды и обращённого лицом к небу. Его храп был таким тихим, казалось, что он вовсе не дышит. Всё время беседы кот ГрэйМяу наблюдает за нами, не убирая пугающую улыбку со своего лица.
– Итак, Алиса! Ты поняла суть своей миссии? – спрашивает Штайн и смотрит на меня, дожидаясь ответа, да так смотрит, что аж придвигается вплотную к моему лицу; даже дышать нечем стало.
Встав со стула, я обхожу его вокруг и встаю возле спинки его стула.
– Во-первых, я не Алиса; во-вторых, ты мне не сообщил саму суть этой самой миссии и… – Я хочу продолжить свою переходящую в раздражение речь, как вдруг чувствую какую-то невесомость. Всё вокруг начинает потихоньку плыть, превращая сад в простое месиво цветов в моих глазах.
Последнее, что я услышала, так это слова Грэя:
– Я всегда к вашим услугам, моя госпожа!
После этого я закрываю глаза, но вместо того, чтобы потерять сознание, я резко открываю их и понимаю, что та страна чудес – всего лишь сон. А передо мной открывается другая страна чудес, от которой так просто не проснуться.
Странное, что я замечаю первым, – это то, что перед моими глазами стена с дверью. Вроде, она была не так близко к выходу, что-то здесь не так. От стены с дверью до кровати пять миллиметров. Поворачиваю голову, слева от меня, прямо впритык, стоит зеркало, всё так же без отражения. Обиделось оно на меня, всерьёз обиделось. Не успеваю я опомниться, как кровать подо мной оживает и быстрым ходом скачет обратно на своё место.
Боже, кто бы знал, как мне страшно. Я съёживаюсь под одеялом, не желая высовываться наружу и уж тем более понимать, что только что обнаружила жизнь в этой прелестной на вид кровати. Но моё фальшивое уединение прерывает Штайн. Не постучавшись, он влетает в комнату с растянутой улыбкой на лице, видать, хочет сообщить мне что-то важное. Его позитив разрушается, как только он видит меня, дрожащую под одеялом.
– Так, что случилось?! Вставай, я пришёл, чтобы пригласить тебя на ужин. Спускайся вниз, тебя проводит Грэй.
Я даже не обращаю внимание на его слова. Я тупо, пытаясь не заикаться, протягиваю:
– К-кровать жи-живая…
– Да, а ещё зеркало, я знаю, – отвечает спокойно Штайн. Это меня даже злит, и я, соскочив с кровати, кричу:
– А мне-то почему не сказал?
Штайн смиряет меня удивлённым взглядом и спокойно отвечает:
– Ну, так я не знал, что Грэй отведёт тебя именно в эту комнату.
Как-то меня не успокаивают его слова, но я решаю сесть на край кровати, а не стоять на ней – вдруг опять двигаться начнёт.
– Ну, тогда расскажи сейчас, – говорю я, не поднимая на него взгляд.
– Эта комната принадлежала одной светлой принцессе когда-то очень давно, с тех пор сюда никого не селили. Здесь только две особые вещицы – это зеркало и эта потрясающая кровать. Кровать не может разговаривать, только двигаться, но у неё есть свой характер. А вообще она очень добрая и ласковая, может даже защитить в трудный момент. А также зеркало, оно способно говорить и менять свой облик независимо от того, кто в него смотрит. Если сумеешь найти подход, то и оно станет к тебе благосклоннее.
На последних словах Штайн обращает внимание на мой неловкий вид.
– Понятно, отражение обиделось на тебя, – говорит Штайн и подходит к нему.
– Прошу тебя, вернись. Без тебя эта комната потеряла очарование. Вернись, прошу! – говорит Штайн зеркалу так нежно, что можно было бы позавидовать.
Какое-то время в зеркале было тихо и пусто, но вот слышатся шаги, и навстречу Штайну из глубин зеркала идёт, плавно передвигаясь, сначала моя фигура, потом она бледнеет, а как принимает более различимый вид, становится точной копией Штайна.
– Ну что, мир? – спрашивает он у отражения.
На что оно, скрестив руки на груди и посмотрев в противоположную сторону от меня, обижено бурчит:
– Она обзывала меня!
Я чуть было не захлёбываюсь от подобной наглости. Но сдерживаю своё раздражение и отворачиваюсь в другую сторону.
Штайн толкает меня в бок, давая понять, что если я не попрошу прощения, всё так и останется. Я поворачиваюсь и через силу произношу:
– Я прошу прощения!
Пауза длится недолго, тишину тревожит ярый радостный визг отражения, которое было в данный момент в виде самого Штайна. Вот уж не думала, что увижу его, точнее, услышу от него такой звук. Становится смешно, но я сдерживаю смех, одаривая его подлинное «я» коротким смешком.
Он, ничего не говоря, смотрит на псевдосвоё лицо в зеркале, которое так счастливо, что забывает, где находится. Потом Штайн смотрит на меня и говорит:
–Ну ладно, раз всё хорошо, пойдём за стол, нужно ещё много всего рассказать.
Но я снова его перебиваю. В этот раз мне было необходимо с криком ужаса вскочить на бедную кровать, которая от испуга пошатывается в сторону, но умудряется устоять. По полу полз огромный, как мне казалось, паук. Я их боюсь с самого детства, даже тут они ведут своё существование. Интересно, есть ли такое место, где нет пауков?
Пред Штайном предстаёт забавная картина. И он начинает громко смеяться, глядя на меня.
– Ты, здоровый монстр, испугалась маленького паучка? – не унимается Штайн.
Всем своим взглядом я даю ему понять, что в этом нет ничего смешного. И поняв это, он перестаёт заливаться смехом. Вместо этого серьёзно начинает рассказывать про пауков.
– Пауки, между прочим, создания светлой стороны. Тёмные в основном их не любят и даже боятся.
Его рассказ прервали мои мысли вслух:
– Ну, значит, я всё-таки тёмная…
Паук уже уполз и обсуждать его скромную натуру
