Костя Гришин не любил сверхурочные, как не любил и что-то, выходящее за рамки обыденности. Вы спросите, зачем тогда Костя Гришин стал психологом, а, тем более, еще и ксенологом? Костя Гришин в ответ лишь виновато разведёт руками и опустит очи долу. Так уж вышло, товарищи. Не обессудьте. Ну, не поваром же ему идти на корабль, в конце-то концов! И не механиком. И не… Костя Гришин мог перечислить с ходу больше десятка профессий, в которых он, Костя Гришин, преуспел бы гораздо меньше, чем на ниве психо и ксено-логии. А в космос хотелось. Ой, как хотелось в космос! Причём не просто в космос, а в далёкие звёздные дали, чтоб проходили года, а он, Костя Гришин, возвращался бы на родину из бесконечно опасных и неведомых мест, с гордостью за себя и свой народ. Установив очередной флаг на очередной отвоёванной у космоса планете. Вот такая мечта была у Кости Гришина, была с самого голоногого детства, и он её, мечту эту, вполне себе осуществил. Правда, по ходу выяснилось, что опасными эти места почти никогда не были, скорее неведомыми, и бесконечно скучными. Тем более что обычно в экспедиции на поверхность психолога не брали — а смысл? И Костя Гришин сидел на орбите, выслушивая от очередного космонавта очередную историю о том, как тот в глубоком детстве случайно оторвал хвост соседской кошке. Или соседке. Или соседу. Менялись истории, менялись корабли, менялся сам Костя Гришин. И к тридцати с лишним годам понял, что ему всё это нравится. Именно вот это, а не опасные и неведомые инопланетные джунгли-пустыни-горы, полные опасного и неведомого зверья. Костя Гришин нашёл свой космос. У каждого он свой, надо только вовремя понять и поймать судьбу за хвост. Главное — этот хвост потом не оторвать…
Данные датчика Ковальски были отвратительно нестандартными. Все доселе встреченные человечеством на пути его, человечества, экспансии, разумные расы подходили под определенные параметры. Здесь же было вопиющее отклонение от всех ранее принятых норм. И это, в сущности, не было ничем из ряда вон выходящим — в конце концов, ученые с самого начала освоения космоса были готовы к тому, что этот самый космос принесёт им кучу сюрпризов. Но, по истечению почти двух веков привыкли к обыденности происходящего и расслабились. Сюрпризы не приносились, космос оказался воистину скучным (с их точки зрения) местом. И вот надо же такому случиться, чтобы именно ему, Косте Гришину, улыбнулась та самая удача. И улыбка эта, откровенно говоря, ему совсем не нравилась…
***
Сидящие за столом космонавты переглянулись.
— Да ладно тебе, — сказал один из них.
Борис развел руками, показывая, что за что купил, за то и продаёт, и это уже не его дело, поверят ему или нет.
— Вот блин, — сказал другой.
Сегодня Борис сел обедать за стол, где обычно столовались ребята из научного отдела — биологи, геологи и прочие «ологи». Его встретили репликами «что, достал тебя твой андроид?» и «человеческого общения захотелось»… Он улыбался, поглощая вкуснейший сливочный грибной крем-суп (Карл, как всегда, был на высоте), а перед тем, как приступить ко второму блюду, рассказал «ологам» о том, какаю информацию принёс исследовательский зонд. Ну не мог он больше терпеть. И так его разрывало на множество маленьких Борисов, так хотелось поделиться сразу и со всеми. Но, поразмыслив немного, решил начать с самых уравновешенных (на его взгляд) членов команды. Поделился. Полегчало.
И теперь со спокойной душой — как будто исповедался, право слово! — Борис принялся разделывать лежащий перед ним шницель.
— Может, он шутит так? — с надеждой сказал микробиолог. — Борь, скажи, ты же пошутил, а?
— Не-а, — с набитым ртом отозвался Борис.
— Вот гад, — сказал другой микробиолог.
— Сам такой, — довольно отозвался Борис, прожевав кусок. И сразу отправил в рот следующий, вдогонку первому, чтобы тот там не сильно скучал.
— Балагур, — высказался первый микробиолог. — Мало ты Ефима мучаешь, теперь за нас принялся. Вот скажи, что мы тебе сделали? Сидели нормально, суп ели. А теперь кусок в горло не полезет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ооо! — радостно отозвался Борис. — Мне полезет, давай сюда свой шницель!
Но микробиолог шницель не отдал, только неодобрительно покачал головой.
— Нет уж, — сказал он. — Не заслужил ты моего шницеля. Ты и своего-то, по-хорошему, не заслужил.
— С такими новостями, Борь, надо не во время еды приходить, — осуждающе сказал второй микробиолог. — Ты же, гад, всю трапезу испортил.
— Да почему ж испортил-то? — возмущенно спросил Борис. — Я, между прочим, радостное известие вам принес.
— Ага, тоже мне, сова из Хогвартса, блин, — пожилой химик грустно ковырял свой шницель вилкой. — Радостного-то что ты в этом что разглядел, ошибка природы?
— Ну, знаете, — Борис аж жевать перестал. — Не ожидал, право слово. Это ж здорово! Это же новая разумная раса!
— «Это же новая разумная раса!» — передразнил его химик. — Это же несколько лишних месяцев в космосе, блин!
— А то и полгода, — бросил ковырять шницель первый микробиолог.
— А то и год, — совсем грустно отозвался второй микробиолог.
— Какой, нафиг, год? — теперь Борис даже вилку с ножом положил — от греха.
— А вот такой, — сказал доселе молчащий биолог. — На Проксиме Лебедя команда «Броненосца Потёмкина» сначала пять месяцев ждала группу Контакта, а потом еще четыре месяца помогала им в исследованиях.
— Ну не год ведь, девять месяцев, — сказал Борис.
— Знаешь, ты лучше это, — сказал незлобиво биолог. — Ты иди за свой столик, ладно? А мы поесть хотим.
— Вали, — высказал мнение остальных химик. И добавил, вгрызаясь в свой шницель: — Гад.
***
На выходе из столовой Бориса ждал капитан. Он стоял, заложив руки за спину, покачиваясь на каблуках и внимательно смотрел в пространство — просматривал информацию, поступающую на его вирт-очки в режиме онлайн. Борис вежливо с ним поздоровался, и собирался пройти мимо, когда Виктор Петрович внезапно оживился, отключил вирт и ткнул его пальцем в живот.
— Нехорошо, Борис Аркадьевич, — сказал он, и замолчал, теперь уже внимательно рассматривая самого Бориса.
Не ожидавший такого Борис застыл на месте, не зная, как ему быть — прежде никогда начальство его пальцами никуда не тыкало.
— Что нехорошо? — наконец спросил он.
— Всё нехорошо, — с готовностью ответил капитан. — Но больше всего нехорошо много болтать. Вы бы это дело прекратили, а, Борис Аркадьевич?
— Ааа, вот вы о чём, — с облегчением вздохнул Борис, понявший, что именно сподвигло капитана на такие странные действия. — Ну и напугали же вы меня, Виктор Петрович!
— Да? — капитан сделал большие глаза. — Не хотел, право слово. Само как-то получилось.
Борис кивнул.
— Приказ понял, — сказал он. — Есть не болтать!
Капитан покачал головой.
— Я всё равно сегодня вечером собирался обо всём рассказать экипажу, — проговорил он. — Вы несколько опередили события, Борис Аркадьевич. Плохо, когда такие новости команда узнаёт не от капитана, вы не находите?
Борису стало немного стыдно.
— Ну, ничего, ничего, — Виктор Петрович похлопал его по плечу. — Дело, как говорится, молодое, понимаю, сначала говорим, а потом думаем… Сам таким был.
— Правда? — удивленно спросил Борис.
— Нет, — отозвался капитан. — Шутка. Никогда не имел привычки болтать. И вам советую обзавестись такой же, Борис Аркадьевич. Во избежание, так сказать.
И он, снова похлопав Бориса по плечу, пошёл в столовую. Обедать. А Борис остался стоять, грустно думая, появится ли соответствующая запись в его личном деле, или это было всего лишь предупреждение. И то, и другое было не очень здорово. Ибо, судя по всему, им предстоит ещё не один месяц провести вдали от дома, здесь, в замкнутом пространстве корабля. И теперь Борис был уже не уверен, что его пустят на планету. Совсем не уверен. Эх, дернул же его чёрт за язык! Вот до чего доводит общение с андроидом… Совсем одичал, нет, ну это ж надо! Так опростоволоситься… Зато какие рожи были у «ологов»! Борис довольно ухмыльнулся и направился туда, куда и шёл изначально — обратно на вахту. До конца смены оставалось ещё пять часов.
