– Я не доверяю этому толстяку, Табби. Он только и глядит, как бы удрать с моей красной сумочкой.
– Милая, он все равно не уйдет далеко.
– Ну, смотри за ним, Табби. Стань к нему ближе.
– Где этот дурак Берк-Смит?
– Скорее всего валяется в каком-нибудь трактире.
Ронни уже приметил маленького рыжего дворецкого с Итон-сквер. Тот стоял у такси (единственного здесь) и пытался разглядеть что-то поверх голов. Зануды, как люди, которым всегда надо кого-то искать и за кем-то присматривать, застыли, сконцентрировав внимание на багаже. Одному из них пришлось пойти и ПОИСКАТЬ дураков, которых можно угрозами или чаевыми заставить смотреть за вещами. Ронни тем временем отыскал свои чемоданы, дал не очень много туземцу, стоявшему рядом с ними, и понес их к такси.
– Мистер Апплиард, сэр, верно?
– Добрый день, Берк-Смит.
Дворецкий был в рубашке и шортах разного цвета и белой шляпе. По маленькому лицу струился пот. Несколько недоверчиво он сказал:
– Это ваши вещи, сэр?
Это были парусиновые, обитые кожей темно-зеленые чемоданы от Эспри. Ронни решил, что дешевле всего потрясти слуг и хозяев дорогим чемоданом.
– Положим их наверх, ладно?
– Видели где-нибудь лорда и леди Апшот, сэр?
– Нет, – сказал Ронни.
Тут толпа раздалась, послышалась гнусавая речь. Такси мгновенно окружили зануды и их носильщики. Дворецкий без конца повторял «ваше лордство». Ронни передал чемоданы шоферу.
– Ваше лордство хорошо доехали?
– Минуточку, минуточку, если не побережемся, беда. – Его лордство совершил удивительный подвиг, не узнав Ронни, и загородил путь таксисту. – Если мы возьмем вещи этого джентльмена, не хватит места для наших. И станет очень тесно. Нет, самое простое будет, если он возьмет одну из повозок на маленькой площади в конце набережной, разве не так, Берк-Смит?
– Да, проще всего, ваше лордство.
– Ну, не знаю, – сказал Ронни, беря один из чемоданов. – Эти старые корзины обманчивы на вид. – Он подошел к такси и взметнул чемодан над головой лорда Апшота на крышу. – Она выдержит куда больше, чем кажется. – Он взял другой. – Эта решетка и не такое снесет, вот в чем выгода. – Он поставил второй чемодан на решетку и стал под ней в оборонительной позе, так что тронуть багаж означало бы тронуть его. – А если случится самое худшее, то всегда есть веревки, верно?
Худшее случилось. Ронни сел, ничем не обремененный, рядом с шофером, леди Апшот в таком же состоянии – за ним, но у лорда Апшота на коленях была шляпная коробка, и Берк-Смит поддерживал внушительный чемодан, прильнув к нему, как фетишист за делом. Путешествие длилось десять минут, большей частью вверх по склону; то от одной, то от другой повозки, о которых говорил лорд Апшот, – высоких двуколок с черным кожаным верхом, – поднимались облака пыли. Время от времени мимо проплывали мальчик или мужчина, сидящие боком на ослике, видимо, нисколько этим не обескураженные. Это означало танцы и коктейль, и душа Ронни немного взыграла. Затем такси остановилось, два загорелых юных туземца молниеносно разгрузили вещи, и под конец пришлось карабкаться по винтовой белокаменной лестнице, поднимавшейся, видимо, на несколько сот футов над головами гостей. Фигура на отдаленном утесе казалась муравьем.
Ронни всегда держался молодцом на тренировках, гребле, как и во всем остальном. Не из тщеславия, просто он так понимал профессионализм. Тем не менее, добравшись до вершины, он чувствовал себя неважно и обнаружил, что фигура, которую видел, – леди Болдок, и стоит она не на утесе, а на террасе у большого бассейна в форме бумеранга. Там было поистине устрашающее количество мрамора, более или менее простого на полу и розового и цвета меди на коринфских колоннах террасы. Леди Болдок по-прежнему слегка походила на муравья из-за худобы и облегающего черного комбинезона. Она сняла очки от солнца, протянула руку ладонью вниз и сказала:
– Ронни, как приятно вас видеть! Хорошо доехали? Как корабль? Я знаю, что это может быть ужасным. Встретили Апшотов? Я хотела предупредить, что вы поедете вместе, но должна была за стольким проследить в последний момент. Сейчас время обеда, но вряд ли стоит беспокоить вас, если вы не расположены. Тут в основном греческие бизнесмены, друзья покойного мужа. Я знаю, что после корабля ничего не нужно, кроме холодного пива, сандвича и хорошей долгой сиесты. Не пойти ли вам поискать Мону, пусть она позаботится о вас? Если пройдете под второй аркой и завернете направо, попадете к ней. Девочка просто ждет вас не дождется. Ах, Бити и Табби! Как чудесно, что вы здесь. Не ужасно ли карабкаться сюда? Как доехали?
Последние слова прозвучали сзади Ронни, он послушно отошел. До этого успел отнюдь не формально поцеловать даме руку, ответить на все обстоятельно, движениями головы и мимикой, словно по системе Станиславского: простых кивков избегал как примитива. Казалось, леди Болдок желает, чтобы он, так сказать, покуда Джорджу Парро не найдется достойный преемник, не давал Симон убежать на улицу, если девушке захочется (а было чертовски близко к тому!). Но вряд ли кто-нибудь из них знает, что время его преемника никогда не наступит. Апплиард будет первым и докажет, что его не выгнать никакой земной силой. Одно только немного сбивало его: что он, по мнению хозяйки, думает о своем положении? Она достаточно хитра, чтобы учесть и это.
На время Ронни отвлекся. Вошел в открытый дворик, где было много растений в горшках и маленькая нимфа, бесконечно льющая воду из амфоры; потом, следуя указаниям, снова вошел в дом, в коридор, устланный большим мохнатым ковром. Для человека, который ждет не дождется, мисс Квик лежала очень тихо. Никого не было видно, кроме старика с толстой, видимо, настоящей сигарой. Когда Ронни проходил мимо, старик засеменил к шумевшим вдали обедающим, от которых, несомненно, сбежал, чтобы его не вынудили угощать компанию сигарами. В конце холла была лестница и рядом каменный юноша с отлично реставрированными признаками пола. «Сколько хлопот было у тогдашних парней со щетиной, когда все должны были бриться морскими раковинами и мазаться оливковым маслом!» – подумал Ронни, подойдя к лестнице, и позвал:
– Симон!
– Это ты, Ронни? Подойди.
Голос был другой, почти оживленный, почти радостный. Когда он застыл, вглядываясь в полумрак затененного занавесями помещения, она позвала снова. Она растянулась на постели с розовыми простынями. На ней было нечто среднее между бикини и шортами, грудь и плечи прикрыты, а живот обнажен. Штука эта была сиреневой с белыми полосами, и Симон казалась в ней тринадцатилетним недоразвитым переростком. Но таким, что вызвал бы кучу сексуальных преступлений, решил Ронни, когда она выскочила из постели и поцеловала его: хороший поцелуй, между прочим, хоть и не страстный, но и не просто дружеский.
– Как поживаешь? Хорошо? Есть хочешь?
– Хорошо, но жарко и есть хочется. И пить.
– Я возьму тебе пива и посмотрю, что за еда. Ты не против, если немножко местная?
– Если не слишком местная. Не хочу их вонючей брынзы. Фетор или как там.
– Фета. Я пойду принесу. Понимаешь, подразумевается, что ты будешь здесь, со мной.
– Это я понял. Где моя комната? Или это она?
– После ванной.
В ванной было еще больше мрамора. Ванна стояла посреди, под светильником. Спальня за ванной была повторением спальни Симон, но простыни голубые. Ронни тяжело вздохнул и пошел по новым мохнатым коврам к умывальнику. В огромном стенном шкафу нашел новую пластиковую бритву, тюбик крема незнакомой марки, пакетик лезвий местного производства, брусок мыла, рекомендуемого для хозяйства, пакетик салфеток с фирменным знаком авиакомпании на обертке, крохотную бутылочку лосьона. Тут Ронни ухмыльнулся. Больше всего ему нравилось у толстосумов постоянное фирменное прощание: 50 су в блюдечко гардероба на Туд д'Аржан после обеда в 2000 франков; телефон в спальне гостя, годный лишь для внутренних разговоров. Это называлось искусством не тратить деньги (тратят их только на пути к богатству), а правильно обращаться с ними.
Ронни наскоро исследовал окрестности. Две спальни и ванная были в конце короткого коридора, ведущего на площадку. Стало ясно, что в этой части никто не живет и не ожидается. Вернувшись, он обнаружил, что в предназначенной ему спальне Симон у окна ставит еду на столик из цветного стекла: обещанное пиво (греческое), мясо, снятое с вертела, казалось, сперва обугленное, а потом перевернутое, чтобы стало почти холодным; хлеб, помидоры и фрукты. Она торопилась:
– Давай. Мне там надоело. Тут вроде ничего, хоть и не Бог весть как.
– Ты что съешь?
– Ничего не хочу. Я пирог ела.
– Надо заставить тебя есть как следует. – Он сам принялся за еду. – Если я не ошибаюсь, это будет наше гнездышко.
– Верно. Мама всегда…
– Всегда? – сказал он, тщательно жуя, не нарочно, по необходимости. – Полагаю, у тебя всегда кто-нибудь гостит в твоем гнездышке, не подумай, что я злюсь. Просто интересно.
