Голос у него был настойчивый.
– По рукам! – быстро согласился Роберт Гауер.
Я понимала, что па отдает пони слишком дешево. Потом ахнула, осознав, что он и меня отдал по дешевке и, с какого бы похмелья он ни был, я должна была участвовать в сделке.
Я выползла из-под фургона и возникла возле па, плевавшего на ладонь, чтобы ударить по рукам.
– И Дэнди, – сказала я, хватая его за руку, но глядя на Роберта Гауера, – мы с Дэнди, обе.
Роберт Гауер поглядел на па.
– Она ленивая, – просто сказал он. – Ты сам сказал.
– Она стряпать может, – в отчаянии сказал па. – Кто-то же тебе нужен, чтобы прибираться в фургоне. Для таких дел она как раз подойдет.
Роберт Гауер посмотрел на свою изумительную рубашку, потом на рваную рубаху Дэнди и промолчал.
– Мне не нужны две девчонки, – твердо сказал он. – Я не буду платить такие деньги за дешевенького пони и двух девчонок, которые станут толочься у меня в фургоне.
– Я одна не пойду, – произнесла я, и глаза мои полыхнули зеленым. – Мы с Дэнди останемся вместе.
– Будешь делать, что велят! – в ярости заорал па.
Он попытался меня схватить, но я увернулась и спряталась за спину Роберта Гауера.
– От Дэнди будет толк, – убеждала его я. – Она ловит кроликов и готовит очень хорошо. Может делать цветы из дерева, корзины плести. Умеет показывать карточные фокусы и танцевать. Она хорошенькая, вы ее можете взять в балаган. Может собирать плату у ворот. Ворует только у чужих!
– А одна не пойдешь к моим лошадям? – попытался соблазнить меня Роберт Гауер.
– Без Дэнди – нет, – ответила я.
Голос у меня дрогнул, я поняла, что возможность уйти от па, от Займы, от грязного фургона и ничтожной жизни тает на глазах.
– Я не могу уйти без Дэнди! Я в целом мире одну ее люблю! Если бы у меня ее не было, я бы никого не любила! А что со мной станется, если я совсем никого не буду любить?
Роберт Гауер взглянул на па.
– Гинея, – сказал он. – Гинея за пони, и я окажу тебе услугу, забрав обеих мелких потаскушек.
Па вздохнул с облегчением.
– Идет, – сказал он, плюнул на ладонь, и они пожали друг другу руки. – Могут сразу перебираться в твой фургон. Я сегодня еду дальше.
Я смотрела, как он ковыляет в фургон. Он не ехал сегодня дальше. Он убегал, пока Роберт Гауер не передумал по поводу сделки. Собирался отпраздновать гешефт: получил гинею за пони и обманул Роберта Гауера – человека зажиточного – на целых одиннадцать шиллингов. Но у меня было такое чувство, что Роберт Гауер с самого начала собирался заплатить гинею за пони и за меня. И, возможно, он с самого начала знал, что ему придется взять еще и Дэнди.
Я вернулась к фургону. Дэнди выбралась из-под него, таща за собой младенца.
– Хочу малышку взять, – сказала она.
– Нет, Дэнди, – ответила я, словно была старше и мудрее ее. – Мы уже и так слишком испытываем удачу.
До конца недели на солсберийской ярмарке мы вели себя лучше некуда. Дэнди каждый день ходила на городской выгон и возвращалась с мясом к обеду.
– В большом доме на батской дороге живет добрый джентльмен, – сказала она с тихим удовлетворением.
Я поставила миски на стол и со звоном уронила ложки с роговыми черенками.
– Что тебе пришлось ради этого сделать? – взволнованно спросила я.
– Ничего, – сказала она.
И хитро улыбнулась мне из-под волны черных волос.
– Просто посидела у него на коленях, поплакала и говорила: «Нет, папочка, не надо!» – все в таком духе. Потом он дал мне пенни, отослал в кухню, и мне дали кролика. Говорит, завтра даст фазана.
Я тяжело на нее взглянула.
– Ладно, – сказала я удрученно. – Но если станет обещать говяжью грудинку, или баранью ножку, или еще что-то стоящее, ты туда больше не пойдешь. Сможешь сбежать, если понадобится?
– А то, – легко ответила она. – Мы сидим у окна, а оно всегда открыто. Выскочу в мгновение.
Я кивнула без особого облегчения. Пришлось довериться Дэнди, совершавшей дикие, пугающие вылазки во взрослый мир. До сих пор она не попадалась. Ее не наказывали. Шарила ли она по карманам, плясала ли для развлечения престарелых джентльменов, высоко подняв юбки, Дэнди всегда возвращалась домой с пригоршней монет, избежав беды. Ленива она была, как откормленная кошка, прибившаяся к табору. Но если чувствовала беду или опасность, выскальзывала из мужских рук, утекая, как ртуть.
– Зови их, – сказала она, кивая на дверь.
Я вышла на ступеньку и позвала:
– Роберт! Джек! Обедать!
Мы теперь звали друг друга по имени, жизнь в таборе неизбежно сближает. Джек и Дэнди временами украдкой обменивались улыбочками, но этим все заканчивалось. Роберт заметил, как они держатся друг с другом, в первый же вечер, как мы заночевали в его лагере, и, сняв сапоги, чтобы почистить их, посмотрел на Дэнди из-под кустистых светлых бровей.
– Слушай, Дэнди, – сказал он, ткнув в ее сторону щеткой, – давай-ка начистоту, и я с тобой, и ты со мной. Я тебя взял только потому, что ты можешь неплохо смотреться в представлении. Есть у меня кое-какие мысли, мы с тобой о них после потолкуем. Не сейчас. Сейчас не время. Но скажу тебе, что ты можешь обзавестись красивым нарядом и танцевать под музыку, и все только на тебя и станут смотреть. И все девчонки вокруг станут тебе завидовать.
Он помолчал и, оценив, насколько ее тщеславие было затронуто этим обещанием, продолжил.
– Скажу тебе, чего я хочу для сына, – сказал он. – Он – мой наследник, и он будет заправлять всем, когда меня не будет. До тех пор я найду ему хорошую работящую девушку из наших. Девушку с приличным приданым, а еще лучше – со своим номером и именем. Брак Дарований, – тихо сказал он себе под нос.
Он снова прервался, потом собрался и продолжил.
– Больше я для тебя ничего сделать не могу, – честно сказал он. – Где ты гуляешь, с кем спишь – дело твое, но предложений будет порядочно, если будешь содержать себя в чистоте и останешься в моей труппе. Но если увижу, что ты строишь глазки моему парню, если он юбки твоей коснется, запомни: вышвырну тебя из фургона, где бы мы ни были, прямо посреди дороги. Что бы с тобой ни сталось. И назад не оглянусь. И парнишка мой, Джек, тоже не оглянется. Он-то знает, где ему хлеб маслом мажут, он с тобой, может, пару раз и повозится, но жениться – не женится. Ни в жизнь.
Дэнди моргнула.
– Поняла? – подвел итог Роберт.
Дэнди покосилась на Джека, ожидая, не вступится ли он за нее. Он тщательно покрывал свой сапог мелом. Согнулся в три погибели над работой. Словно оглох. Я посмотрела на его темный затылок и поняла, что Джек боится отца. И что его отец не соврал, сказав, что Джек против него никогда не пойдет. Ни в жизнь.
– А Меридон? – обиженно сказала Дэнди. – Ей вы не говорите, чтобы держалась подальше от вашего драгоценного сыночка.
