– Да, – сказала я. – Я боюсь высоты. Мне плохо становится, даже если думаю об этом.
Роберт шепотом сказал:
– Черт, – и спрыгнул со ступеньки фургона, чтобы надеть сапоги.
– Лошадей к представлению подготовила? – рассеянно спросил он.
Облачка дыма из его трубки вылетали быстро, как бывало, когда он задумывался и грыз черенок.
– Да, – сказала я. – Только, конечно, еще не нарядила.
– Ладно, – отозвался он.
Потом встал, натянул сапоги, выбил трубку о колесо фургона и бережно положил ее на козлы.
– А Дэнди? – внезапно спросил он. – Она тоже вверх не полезет? Наверное, тоже высоты боится?
– Дэнди – нет, – сказала я. – Ты что-то придумываешь для представления? Спроси ее саму, но когда мы были маленькие, она хорошо лазала по деревьям.
– Я просто размышлял вслух, – ответил он, пресекая мое любопытство. – Просто думал.
Но когда он направился к арене, я слышала, как он бормочет себе под нос:
– Поразительные воздушные трюки. Ангел без крыльев. Неподражаемая мамзель Дэнди.
Он посмотрел представление на трапеции в Бристоле; но вернулся поздно и утром ничего не рассказывал. Только Джеку было позволено спросить за завтраком:
– Ну как, стоящая вещь?
Мы с Дэнди жевали хлеб с грудинкой на залитых солнцем ступеньках фургона, поэтому то, что Роберт пробормотал в ответ, услышал только Джек. Но я поняла достаточно, чтобы догадаться: обещание Роберта, что на Дэнди будут смотреть все, может исполниться.
Когда я рассказала ей, о чем он говорил, ей это понравилось. Наше участие в представлении и так уже стало заметнее. Когда Джек уходил зазывать зрителей в новых городах и деревнях, он часто сажал Дэнди позади себя на лошадь. Я заметила, как нахмурился Роберт, впервые увидев своего сына верхом на белой лошади – и Дэнди, такую хорошенькую, обнимавшую его сзади. Но на уме у Роберта была не любовь, а дело.
– Надо тебе справить костюм для верховой езды, – сказал он. – Будет костюм – сможешь ездить сама. Отлично будет смотреться. Поразительный Конный Балаган Роберта Гауера и Леди Дэнди на арене.
Он дал Дэнди пять шиллингов на отрез настоящего бархата, и она за два вечера сшила себе костюм: сидела при лампе до тех пор, пока глаза не начинали туманиться от напряжения.
Когда Джек в следующий раз поехал зазывать на представление, она сидела позади в красивой голубой амазонке, свисавшей с блестящего белого бока Снега. Улыбалась Дэнди из-под своей голубой треуголки так прелестно, что сердце замирало. В той деревне мы получили самую большую выручку за все время.
– Публика любит девушек, – провозгласил Роберт за ужином в тот вечер. – Будешь работать на арене, Меридон. А ты, Дэнди, станешь зазывать публику с Джеком каждый день. И собирать деньги у ворот в своей амазонке.
– А что я надену? – спросила я.
Роберт поглядел на меня с сомнением. Мне надоело все время зачесывать густые медные волосы, и я начала выстригать колтуны и репьи. Дэнди вскрикнула, увидев неровные края, которые у меня вышли, и остригла меня под горшок, как деревенского мальчишку. От природы я была кудрявой, поэтому получилась копна красно-золотых кудрей, вставших вокруг головы, как буйные лучи. За лето с Гауерами я не поправилась от хорошей жизни, но подросла и стала долговязой и неуклюжей, как жеребенок, а Дэнди выглядела как женщина и обзавелась теплыми изгибами.
– Да будь я проклят, если знаю, – хохотнул Роберт. – Я бы тебя нарядил в костюм Пьеро за полкроны. Выглядишь ты, лохматая, как бродяжка. Если намерена стать такой же красоткой, как сестра, лучше поторопись!
– Может, оденем ее мальчиком? – внезапно сказал Джек.
Он вытирал миску куском хлеба, но прервался, как был, с жирными пальцами, и улыбнулся мне своей уверенной улыбкой.
– Не обижайся, Меридон. Но тебя можно нарядить в шелковую рубашку, тесные бриджи и сапоги. Ты посмотри на нее, па, когда она в моих старых тряпках – на леди она не похожа… но на арене сработает. Она могла бы работать гротески вместе со мной.
Джек оттолкнул миску.
– Слушай! – возбужденно произнес он. – Помнишь, мы видели номер, когда кто-то выходил из толпы? Под Солсбери? Могли бы сочинить что-то в таком духе: я бы мог выходить из зала, притворяясь пьяным, забираться на лошадь и сталкивать Меридон.
– Опять падать, – мрачно сказала я. – Я уже нападалась, когда объезжала лошадей для па.
– Понарошку падать, – ответил Джек, ласково на меня посмотрев. – Это не больно. А потом она может встать на большую лошадь и немножко поработать без седла.
Роберт посмотрел на меня, прикидывая.
– Без седла, в бриджах, – сказал он. – Ездить и валять дурака в костюме для верховой езды. Это лучше будет смотреться, если одеться девушкой. Два номера, а костюм менять только наполовину.
Он кивнул.
– Хочешь этим заняться, Меридон? – спросил он. – Я тебе стану платить.
– Сколько? – тут же поинтересовалась я.
– Полпенни за представление, пенни за вечер, – сказал он.
– Пенни за представление, – сразу ответила я.
– Пенни в день, даем мы представление или нет, – предложил он.
Я протянула грязную руку через стол, и мы сговорились.
Учиться я начала на следующий день.
Я видела, как Джек делает сальто, запрыгивая на большую пегую лошадь и соскакивая с нее, и часто ездила на ней сама. Но я никогда не пробовала на ней стоять. Роберт пустил ее легким галопом вокруг луга, а мы с Джеком вместе сели на лошадь, я – впереди. Потом он встал на ноги и попытался поднять меня. Шаг лошади, казавшийся плавным и легким, как движение кресла-качалки, пока я сидела верхом, стал вдруг прыгающим, как у телеги, едущей по брусчатке. С беспомощным воем я съехала сперва с одного бока пегой, потом с другого. А еще раз, заработав ушат брани и оплеуху от Джека, я, падая, сшибла с лошади и его.
Когда я изловчилась встать и продержаться пару мгновений, Роберт прервал наши занятия.
– Повторишь завтра, – сказал он, как всегда, скупой на похвалу. – Недурно.
Мы с Джеком отправились на реку и, раздевшись до пропотевших рубах, забрели в прохладную воду, чтобы остудить ушибы и гнев. Я легла на спину в воде и лежала, глядя в синее небо. Стоял сентябрь, но все еще было жарко, как в середине лета. Мои бледные руки и ноги в воде белели, как у утопленницы. Я ударила ногой, подняв фонтан брызг, и поглядела на свои ступни с въевшейся вокруг ногтей грязью. Стыдно мне не было.
Перевернувшись на живот, я окунула лицо в воду, нырнула и поплыла, пока не почувствовала, как прохладная вода просачивается сквозь кудри к коже моей головы. От этого я передернулась и вынырнула, бултыхая ногами и отфыркиваясь, пытаясь сбросить с глаз намокшие волосы. Джек уже вышел и лежал на траве в бриджах, поглядывая на меня.
