– Это будет последняя неделя, – сказал Роберт, когда мы остановились пообедать.
Мы с Джеком упражнялись в езде без седла, и я впервые смогла стоять без его поддержки, хотя мне и приходилось по-прежнему крепко цепляться за повод.
– Последняя – в каком смысле? – спросила Дэнди.
Она резала хлеб и, заговорив, не подняла глаза.
– Последняя в пути, – ответил Роберт, словно и так было ясно. – На той неделе уйдем на зимовку. В мой дом в Уарминстере. Там и начнем всерьез работать.
– В Уарминстере? – глупо переспросила я. – Я не знала, что у тебя дом в Уарминстере.
– Ты много чего не знаешь, – добродушно сказал Роберт, жуя хлеб с сыром. – Ты пока не знаешь, что будешь делать на будущий год. И она не знает.
Он указал на Дэнди куском хлеба и подмигнул ей.
– Куча мыслей. Куча планов.
– Амбар готов? – спросил его Джек.
– А то, – удовлетворенно ответил Роберт. – И этот приедет нас учить управляться с такелажем и работать номер. Говорит, проведет у нас два месяца, но я ему заплачу сверху, чтобы выучил вас двоих побыстрее. Говорит, двух месяцев хватит, чтобы подготовить того, у кого есть дар.
– К чему? – спросила я, не в силах справиться с любопытством.
– Ты много чего не знаешь, – хитро повторил Роберт.
Откусил большой кусок хлеба с сыром.
– Поразительный воздушный балаган Гауера, – произнес он с набитым ртом. – Посмотрите на Лошадей и на Отважных Всадников без Седла! Содрогнитесь от Головокружительного Выступления в Воздухе! Посмейтесь над Пьеро и Танцем Чудо-Лошади! Взгляните на Летающую Балерину! Летающий Конный Балаган Гауера – все стихии в одном потрясающем представлении!
– Стихии? – осведомилась я.
– Огонь, – сказал он, указывая хлебной коркой на меня. – Это ты, прыгаешь через горящий обруч. Воздух – это Дэнди, они с Джеком будут учиться делать номер на трапеции. Земля – это лошади, а про воду я пока не знаю. Но что-нибудь придумаю.
– На трапеции! – Дэнди плюхнулась на стул, и я быстро взглянула на нее.
У меня при мысли о том, что ее поднимут высоко-высоко и будут раскачивать на какой-то жалкой веревке, застучало от ужаса в голове. Но ее глаза загорелись.
– И у меня будет коротенькое платье! – воскликнула она.
– Чтобы видны были твои славные ножки! – подтвердил Роберт, улыбнувшись ей. – Дэнди, девочка моя, ты рождена шлюхой!
– С блестками! – поставила условие Дэнди.
– Это не опасно? – перебила ее я. – Как она этому научится?
– К нам приедет артист из Бристоля. Она выучит Дэнди и Джека, как это делается. Ты тоже будешь учиться, девочка, посмотрим, выйдет ли у нас побороть твой страх. Номер с двумя девушками на трапеции был бы роскошен.
То, что я только что проглотила, поднялось из желудка обратно в горло, я поперхнулась, меня затошнило, я рывком вскочила и бросилась к двери. На улице меня вырвало хлебом и сыром под переднее колесо. Я подождала, пока не приду в себя, и с белым лицом вернулась в фургон. Меня ждали, глядя на меня с изумлением.
– Тебя стошнило, когда ты об этом подумала? – спросил Роберт.
Он был так поражен, что забыл про еду, так и держал кусок хлеба в воздухе.
– Так, девочка? Или ты заболела?
– Я не заболела, – ответила я.
Металлический вкус во рту заставил меня сглотнуть и потянуться за кружкой слабенького пива.
– Сама по себе я не болею, просто от мысли о том, чтобы подняться на этой штуковине, мне делается плохо. Меня тошнит от страха.
Джек посмотрел на меня с интересом.
– Странно, – сказал он без сочувствия. – Я и не думал, что Меридон пугливая. А она чувствительная, как леди.
– Оставь ее в покое, – спокойно сказала Дэнди. – Оставь ее, Роберт. Я с радостью буду учиться. И раз уж я буду исполнять Воздушный Номер, Меридон тебе будет нужна при лошадях. Не может же она делать все сразу.
– Может, и нет, – не до конца убежденно произнес Роберт. – Если случится худшее, я всегда могу купить девчонку в заведении и приставить ее к делу.
Я снова сглотнула, представив, как девочка из работного дома, где жизнь хуже, чем в тюрьме, залезает по лестнице, чтобы качаться на трапеции. Но с Робертом я согласилась. Чужих я не жалела. Не настолько я была нежной. Для меня в целом мире существовал только один человек – а она была счастлива.
– Так и сделай, – сказала я. – Ты же знаешь, с лошадьми я на все готова. Но на трапецию не могу.
Роберт улыбнулся.
– Придется попробовать, – твердо сказал он. – Оно того стоит. Никто тебя не заставляет подниматься, но ты погоди, пока увидишь качели, прежде чем решать, Меридон.
– У меня будет слишком много работы с лошадьми, – сказала я в свою защиту. – Не могу же я и без седла скакать, и на трапеции болтаться.
– Джек сможет, – ответил он. – И ты сможешь. Слово тебе даю, Меридон: заставлять не стану, но попробовать надо. Так будет честно.
Это было нечестно, но Роберт уперся, и его уже было не сдвинуть с места.
– Ладно, – угрюмо сказала я. – Обещаю, что попробую, а ты обещай, что, если я не смогу, ты наймешь кого-нибудь другого.
– Умница, – сказал он, словно я согласилась, а не уступила. – И с лошадьми ты много чему научишься. Ты у меня будешь танцевать на лошади, да и прыгать в горящий обруч к следующей весне.
Я подумала, что это – чрезмерные устремления, и оглянулась посмотреть на Джека, но он в жизни ни слова не сказал против отца.
– А я смогу так быстро научиться? – спросила я.
– Придется, девочка, – решительно ответил Роберт. – Я тебя беру к себе и собираюсь кормить всю зиму не ради твоих прекрасных зеленых глаз. Будешь отрабатывать свою жизнь в Уарминстере, как и сейчас. Заниматься с лошадьми и учиться ездить без седла, и делать то, что велит тебе артист на трапеции.
А ты, мисс, – он резко повернулся к Дэнди, – ты пойдешь к знающей женщине в деревню, и она тебе скажет, что делать, чтобы не обрюхатеть. Я не собираюсь тратить состояние на то, чтобы научить тебя работать на трапеции, чтобы ты потом у меня раздалась от ублюдка. И держись подальше от деревенских парней, слышишь? Уарминстер – приличная деревня, я туда отправляюсь каждую зиму. И неприятностей с соседями не хочу.
Мы обе послушно кивнули. Но Дэнди встретилась со мной взглядом и подмигнула от нетерпения. Я улыбнулась в ответ. Я никогда не спала под крышей, только в фургоне, только на узкой койке, с которой рукой было подать до остальных четверых. Получить свою кровать для меня – все равно что жить как господа. Как настоящая леди. Как в Доле.
С этой мыслью я легла спать, вычистив лошадей и от усталости поклевав в миску носом за ужином. И эта мысль унесла меня во сне в Дол.
Я видела его так ясно, что могла бы нарисовать его карту. Красивый дом из светлого песчаника, в новом стиле, с круглой башенкой на одном конце, куда выходит очаровательная закругленная гостиная в западном крыле. Вечером в комнату заглядывает солнце, под окном – обитое розовым бархатом сиденье, откуда можно смотреть на закат за высокими-высокими холмами, окружающими маленькую долину. Дом обращен на юг, к длинной извилистой аллее, обсаженной высокими буками, которые, должно быть, были старыми уже тогда, когда моя мама была маленькой или даже когда ее мама была маленькой. В конце аллеи – большие кованые ворота. Петли их проржавели, поэтому ворота держат открытыми. Семья, моя семья, не велит их запирать. Там, за аллеей, дальше по дороге – источник богатства, нашего богатства. Деревенька с недавно построенной церковью и рядом новехоньких домов по одной стороне единственной улицы; красивый дом священника и дома сапожника, кузнеца и возчика, а на другой стороне – конюшня.
