Западный фас укрепления находился в тени. Шарп присмотрелся и заметил то, что мгновением ранее углядел зоркий Мак-Кеон. Кладка стены наискось расселась от основания до парапета. Едва ли шотландец ожидал, что Лёгкая рота с Шарпом во главе бодро взберётся по выпуклостям трещины наверх. Едва ли. Значит, он имел в виду иную дорогу. Какую? В нескольких метрах от земли провал расширялся. Там когда-то вывалился целый участок кладки, оставив после себя нечто вроде пещерки, вход в которую наполовину скрывали побеги плюща. Другой путь, как и говорил Мак-Кеон. Только вот куда он ведёт, этот путь? Шарп не помнил, чтобы ему на глаза в форте попадалась сквозная дыра. Ловкий парень протиснется внутрь, но куда угодит?
— Сержант Харпер!
— Сэр?
— Вгони пулю в лоб тому лягушатнику, который осмелится высунуться из-за парапета.
Для успешного воплощения в жизнь задумки Шарпа требовалось, чтобы лягушатники сидели тише воды, ниже травы. Капитан отстегнул палаш и, поправив на плече винтовку, побежал к форту. Винтовка Харпера молчала. Очевидно, французы успели проникнуться уважением к дальнобойности творений Иезекииля Бейкера.
Взбираться было тяжело. Гораздо тяжелее, чем на утёсы Гавилгура. Те были крутыми, но не отвесными, и кустов на них имелось достаточно, чтобы уцепиться руками или поставить ногу. Здесь точек опоры тоже хватало, да только трещина виляла то вправо, то влево, заставляя долго выискивать, за что же ухватиться. Наконец, Шарп, взявшись за стебель плюща, подтянулся и ввинтился в провал. Дыра оказалась меньше, чем представлялось со стороны, протискиваться пришлось боком. Винтовка запуталась в листьях плюща, ткань мундира трещала, разрываемая острыми углами камней, тем не менее, Шарп влез внутрь. В ноздри ударила вонь. Несколько секунд глаза привыкали к темноте. Потолок был прорезан тонкими параллельными щелями, сквозь которые пробивался свет. Гулко простучали по дереву шаги, и Шарп смекнул, куда вывел его лаз. Капитан угодил в пространство между каменным сводом цейхгауза и досками пола верхнего этажа. Атаковать отсюда было некуда. Тупик. Шарп обратил внимание, что балки вверху, на которых покоятся доски пола, странно зазубрены. Мыши! Сотни, тысячи летучих мышей! Шарп прошипел проклятие. Вот откуда смрад. Всюду вокруг, на изгибах свода, на крепях, поддерживающих перекрытия, лежал толстый слой помёта.
Хлопнул винтовочный выстрел, второй. Кто-то наверху испуганно вскрикнул, рядом рассмеялись. Шарп выглянул из мышиного логова. Там, где пряталась его рота, поднимались в воздух два дымка. Шарп протиснулся больше и поманил к себе Перкинса, самого юного из его стрелков, ловкого, как обезьяна.
После недавней демонстрации охотников подставляться под свинцовые пилюли стрелков среди французов пока не находилось, и Перкинс добежал до подножия стены незамеченным.
— Ты слышишь меня, парень? — шёпотом спросил капитан, и, когда Перкинс кивнул, изложил ему, чего от него хочет.
Парнишка помчался обратно. Теперь следовало запастись терпением. Шарп уселся поудобнее. От французов его отделяли тонкие доски. До него доносилось лошадиное ржание, табачный дым. Стрелок встрепенулся: во французское чириканье вклинился вопрос, заданный, хотя и с акцентом, по-английски:
— Вы заправляли тут, майор?
— В целом, конечно, я, — второй голос принадлежал Таббзу, — А обороной форта, чисто военным аспектом обороны, занимался офицер-стрелок. Некий Шарп.
— Он вас бросил, майор, — подначил француз, — Его солдаты бежали, как зайцы.
— Позор! — поддакнул Таббз, — Когда меня обменяют, я непременно доложу, куда следует. Что с него взять, впрочем? Он же офицер военного времени, Пеллетери. Офицер военного времени.
— Как и все мы.
— Вы не понимаете, — Таббз презрительно фыркнул, — Он из рядовых. Безответственнейшее попущение, ставшее, увы, приметой этой войны. Сначала каналью делают сержантом, что ещё куда ни шло. Затем нашивают ему с метр галуна на воротник и надеются, что отброс превратится в джентельмена. Только чернь — она и есть чернь. Не сделать из прохвоста приличного человека, сколько золотого шитья ему на мундир не навесь. Вы меня понимаете?
— Понимаю, конечно, — лениво протянул Пеллетери, — Я ведь тоже из рядовых.
Таббз закашлялся, а француз добавил со смешком:
— Ещё вина, майор? Так сказать, подсластить горечь поражения…
Вот же лицемерный индюк, злился Шарп, имея в виду, само собой, Таббза, не лягушатника. Перкинс вернулся не один. Купер и Харрис волокли по здоровенному узлу. Сам Перкинс нёс верёвку из связанных вместе мушкетных ремней. Он бросил её конец Шарпу. Тот поймал со второй попытки и, дождавшись, пока стрелки привяжут к ремням первый свёрток, потянул к себе. На то, чтобы поднять оба узла, у Шарпа ушло минут пять-шесть. Не из-за веса, узлы тяжестью не отличались, но лишний шум мог привлечь внимание французов, да и летучие мыши, чувствуя возню в своей берлоге, начинали беспокоиться.
— Могу я подышать воздухом у парапета? — подал реплику Таббз, так близко, что Шарп чуть не подпрыгнул.
Собеседник интенданта хохотнул:
— Я составлю вам компанию, а то зазеваетесь и… Бах!
Шарп дождался, пока на лестнице затихнут шаги, и принялся обкладывать наклонные балки, поддерживающие настил, тем, что собрал в одеяла смышлёный Перкинс: соломой и щепой для растопки. Среди деревяшек и сена нашлась даже бутылочка лампового масла, пожертвованная, видимо, кем-то из деревенских. Маслом Шарп щедро покропил и образовавшуюся кучу, и брусы-подпорки. А затем, внутренне содрогнувшись от омерзения, зачерпнул указательным пальцем мышиный помёт.
Его винтовка была заряжена, и добыть искру, спустив курок, означало бы выстрелить и переполошить французов. Поэтому Шарп сместился ближе к выходу, где света было больше. Открыв полку, стрелок затёр вонючей жижей запальное отверстие, подумал и подцепил пальцем ещё одну порцию дерьма. Удостоверившись, что запал надёжно забит, Шарп поплевал на палец и гадливо обтёр его о штаны.
Капитан выудил из подсумка патрон, скусил и выплюнул пулю. Порох вытряхнул на солому, но не весь, щёпоть оставил, присыпав заткнутую на полку бумагу. Моля Бога, чтобы наверху не нашлось какого-нибудь не в меру бдительного и ушастого французика, способного услышать щелчок и правильно его истолковать, капитан спустил курок.
Вспышка вышла слабой, бумага чуть обуглилась, но не загорелась. Пришлось потратить ещё один патрон. На этот раз обрывки картуза занялись. Шарп осторожно, чтобы не сбить робкие синеватые язычки, достал бумагу из металлической чашечки и повернул так, чтобы дать клочку как следует разгореться. Потревоженные вспышками и дымом летучие мыши зашевелились. Шарп воткнул пылающую бумагу в солому с щепой. Пламя принялось жадно пожирать пропитанные маслом дерево и сухие стебли; шипел и вспыхивал порох; дым заволок тесный закут. Мыши срывались с насестов и в панике метались среди балок.
