Едва крик Пеллетери оборвался всплеском, раздался рёв Харпера:
— В сторону! В сторону, дурачьё!
Завидя в его руках короткое семиствольное ружьё, британцы вмиг очистили пространство перед ирландцем. Тот метнулся вперёд и с животным рыком дёрнул спуск. Семистволка жахнула, словно пушка, сея смерть среди французов. Харпер перехватил разряженное ружьё, как дубинку, и принялся крушить черепа, во всё горло напевая по-гэльски старинные саги о древних героях, без счёта и жалости разивших врагов.
Лишившись командира, гусары дрогнули.
— Нельзя их отпускать! Прикончить всех! — заорал Шарп.
Откатывающихся французов кололи штыками. Шарп парировал сабельный удар и обратным движением опустил прямое лезвие на усатую физиономию с каденеттами.
Гусары обратились в бегство. Что было сил, они мчались туда, откуда пришли.
— Закрепиться! — скомандовал роте Шарп, — Стоять! Стоять!
Мост был отбит. Французы драпали. Промокший до нитки Пеллетери выбрался на южный берег, да только поздно, — схватку за мост он проиграл.
— Стройсь! — гаркнул Шарп.
Строились, считали убитых, перевязывали раненых. Шарп бросил взгляд на юг, и челюсть его отвалилась:
— Проклятье…
— Спаси, Господи, Ирландию! — в унисон вырвалось у Харпера.
Ибо по тракту пёрла чёртова уйма кавалеристов. Все кавалеристы Франции на всех лошадях Франции. С пиками, саблями и палашами. В синих мундирах, зелёных мундирах, белых и бурых. С плюмажами, блестя золотым и серебряным шитьём, тряся ментиками и ташками.
Солнце сверкало на металлических деталях, превращая тракт в реку сияния.
И вся эта компашка пёрла по направлению к Лёгкой роте Южно-Эссекского полка.
— Спаси, Господи, Ирландию… — повторил Харпер.
— Назад! — заторопился Шарп, — Назад!
Назад, на северный конец моста. Не лучшее решение, но оно давало Шарпу время собраться с мыслями.
С мыслями о чём? О смерти?
Делать-то что?
Генерал Эру довёл отнюдь не всех своих конников. Долгий ночной марш выдержали две тысячи кавалеристов. Картина, представшая их взорам в долине, воодушевления не вызывала. Форт Сан-Мигель пылал, как огромный костёр, а элитная рота гусар улепётывала от замершей на мосту горстки красных мундиров и зелёных курток.
Именно горстки, в чём Эру убедился, прощупав внимательным взглядом противоположный берег. Ни артиллерии, ни конницы, да и пехоты — два жидких рядка, запершие северный край моста, и россыпь стрелков по бокам, изготовившихся пощипать фланговым огнём любую кавалерийскую атаку на мост.
Вот и всё, кто отделял генерала Эру от его победы. Два ряда красномундирников и кучка кузнечиков. «Кузнечики» — так в армии Его Императорского Величества звали этих назойливых зелёнокурточных насекомых.
Эру пораскинул мозгами. Атаковать в лоб глупо. На узком мосту первый же залп бросит под ноги скачущим раненых и убитых лошадей. Атака захлебнётся. Нет, пожалуй, лучше будет пулями сбить с них спесь и поубавить в числе, а затем натравить польских улан.
Пехота ненавидела улан. Эру обожал.
Первым делом он вызвал к себе драгунского полковника. Драгуны, как род войск, представляли собой пехоту, посаженную для мобильности на лошадей. Кроме длинных палашей, они вооружались карабинами[3], и у Эру таких молодцев насчитывалось триста человек.
— Спешьтесь, — приказал полковнику Эру, — и цепью выдвигайтесь к реке. Прижмите к земле мошенников.
Огонь драгунов заставит стрелков залечь, а красномундирников — спрятаться за ограждение моста. То есть, забиться в те щели, где Эру и желал их видеть.
— Хотите, чтобы мы взяли для вас мост? — осведомился полковник.
— Вы? Нет, — ухмыльнулся Эру.
Для штурма моста у него есть поляки.
Драгуны выбирались из сёдел, вверяя коней заботам гусаров. Эру подъехал к уланам. Поляки носили особенную форму: синие колеты с красной грудью, на головах — конфедератки с квадратным верхом. Отборные роты, на одну из которых пал выбор генерала, отличались от остальных белым эполетом на одном плече. Эру по пути разжился у не задействованных в атаке улан пикой. Узкий стальной наконечник, насаженный на трёхметровое ясеневое древко не производил впечатления грозного оружия, но Эру однажды был свидетелем того, как улан на полном скаку отхватил пикой верхушку сваренного вкрутую яйца, а яичная рюмка и не шелохнулась.
— Солдаты! — обратился генерал к уланам, — Наша задача — взять мост. Пленных не брать, пощады не давать.
Эру говорил медленно, чтобы знавшие французский поляки перевели его речь менее просвещённым товарищам. Атаку Эру решил возглавить лично, в лучших традициях императорского воинства. В конце концов, у генерала Бонапарта был свой Аркольский мост[4], чем генерал Эру хуже?
Драгуны открыли огонь по дальнему берегу, и генерал, привстав на стременах, с удовлетворением отметил, что кузнечики отступили от реки. Эру продел правую кисть в кожаную петлю посередине древка.
Час смахнуть неприятеля с дороги, как надоедливую букашку.
Час побеждать.
Голова у Шарпа шла кругом. Ад и дьявол, что же делать? Поднять съёжившихся за каменным ограждением парней значило подставить их под пули драгунов. Если же отсиживаться до последнего, то, когда французская конница выкатится на мост, британцы смогут произвести всего один залп, и тот практически в упор, что принесёт больше вреда, чем пользы. Инерция кавалерийской лавы велика. Лошади, мёртвые ли, живые, врежутся в ряды красных мундиров и — конец. Шарп видел что-то подобное под Гарсия-Эрнандес. Французское каре открыло огонь по коннице слишком поздно, и нашпигованные свинцом лошади на полном скаку разметали строй пехоты, словно таран. Шарп выглянул из-за перил. Свистнула пуля, заставив его нырнуть обратно, однако стрелок успел заметить эскадрон улан, готовый к атаке.
— Твари… — бессильно процедил Шарп.
Он ненавидел улан.
Перекрыть бы мост, да только чем? Фургон покоился на дне Тормеса, а деревянный лом, из которого можно было бы соорудить преграду, полыхал в форте. Будто в подтверждение мыслей Шарпа, в крепостце шумно рухнули перегоревшие перекрытия, выбросив в небо клуб искр и головней. Волна жара ощутимо подпекала правый бок.
Мистер Мак-Кеон, подобравший ружьё и подсумок убитого солдата, укрылся от вражеского огня перед входом в часовню. Поймав на себе взгляд Шарпа, шотландец поманил стрелка. Когда капитан опустился на землю рядом, десятник кивнул на железную решётку, служившую часовне дверью:
— Коль советы невежи-шотландца вам не надоели, мистер Шарп, сдаётся мне, что наше спасение там.
