— Конечно.
Голос ее оказался грудным и бархатистым, что еще больше понравилось Чарли. Он прекрасно гармонировал с внешностью. Эта женщина, действительно, могла быть идеалом.
С удивительной грацией и легкостью она поднялась из-за стола и уверенно пошла к специально освобожденной для танцев площадке.
Двигалась незнакомка гордо, с достоинством. Не показушным, которое при известном старании может изобразить даже самая распоследняя шлюха, а настоящим, неподдельным, уходящим корнями в ее прошлое.
Чарли не то чтобы оробел, скорее, удивился, ибо в незнакомке самым невероятным образом сочетались изящество и простота. Она не старалась подняться над толпой, но в то же время была над ней. Не кичилась своей утонченностью, но любой бы смог оценить ее с первого взгляда. Головы мужчин поворачивались, жадно ощупывая гибкое тело, умело подчеркнутое изысканной простотой платья, но она казалась выше этих глаз, следующих за ней, как куча поклонников за голливудской знаменитостью.
И уж что совсем поразило Чарли, незнакомка отлично танцевала итальянские танцы.
Да, он первый раз встретил такую женщину…
… Мейроуз Прицци, тридцатилетняя дочь Доминика Прицци, вошла в переполненный гостями зал и остановилась, оглядываясь, выискивая знакомые лица. Своим экстравагантным видом она тут же привлекла к себе внимание. Высокая, с худощавым, чересчур длинным лицом, черными волосами, забранными в короткий хвост на затылке, тонким, хищным — наследство дона — носом, подведенными бровями и непропорционально узкими, близко посаженными глазами, Мейроуз не слыла красавицей, однако всегда привлекала внимание окружающих. Она была известна в богемных кругах, как подающий большие надежды декоратор интерьеров. Заказов на оформление офисов и частных квартир в последнее время у нее хватало, бизнес процветал и, казалось, Мейроуз была вполне довольна жизнью, но это только казалось.
На самом-то деле все обстояло несколько иначе. Проблемой Мейроуз Прицци — или просто Мэй, как звали ее особо близкие друзья и родственники, было одиночество. Кому не знакома гложущая тоска, когда возвращаешься вечером в пустую холодную квартиру, кто никогда не плакал по ночам, уткнувшись в подушку, злыми слезами отчаяния, при мысли об одиночестве грядущем, о вечно пустой постели и тишине, никогда не нарушаемой детским смехом, тот может считать себя счастливым человеком. Мейроуз испытала все это в полной мере за последние восемь лет, в течение которsх она с горечью проклинала однажды допущенную ошибку. Один-единственный раз Мэй позволила себе проявить чувства. Результат же был ошеломляющим — все отвернулись от нее. Все. Отец, любящий, оберегающий от малейшей опасности, и тот перестал поддерживать с ней всякие отношения, считая, что именно она виновата в случившемся.
Ее вышвырнули из семьи, как опозорившую честь Прицци. Восемь лет одиночества среди людей. Восемь лет тюремного заключения в шикарной, но пустующей квартире. Восемь лет страданий, каких никогда не изведать человеку, благодаря которому Мейроуз ввергли в ад отрешенности. Безумно длинные, наполненные беззвучным плачем восемь лет.
Ей даже не прислали приглашение на свадьбу сестры. Она просто не существовала для Прицци с того самого дня, как накануне их свадьбы с Чарли Портено сбежала в Мексику с первым попавшимся коммивояжером. Никто не знал причины этого поступка, кроме нее и Чарли. Но кого волновали обиды и характер двадцатитрехлетней девушки? «Женщина должна знать свое место», — вот и все, что сказал ей отец перед тем, как вышвырнуть на улицу.
Но она не могла жить без семьи. Прицци были для Мейроуз всем, и ей хотелось вернуться. Наверное, именно поэтому, наплевав на собственную гордость, она и пришла сюда. День свадьбы — святой день. В такой момент отец не сможет не простить ее. Таков обычай, почитаемый всеми сицилийцами.
Но Мейроуз пришла непобежденной, несломленной. Эти восемь лет кое-чему научили ее, обострили врожденные, доставшиеся от деда — дона Коррадо Прицци — черты характера. Хитрость, расчетливость и жестокость. Бурный водоворот суровой жизни, жизни без опеки и покровительства, дал ей необходимый опыт. Она научилась тщательно скрывать чувства и эмоции, подчас заменяя их другими, фальшивыми, но выглядевшими искренними для всех окружающих. Она научилась просчитывать свои шаги на пять ходов вперед. Она научилась предвидеть неожиданности и либо избегать их, либо обращать на пользу себе. Она научилась быть великой актрисой, отличным дельцом и, действительно, неплохим декоратором. Не так уж и мало, если подумать.
То, что должно случиться в следующие пятнадцать минут, тщательно продумано и выверено ею. Зная характер отца, Мейроуз не сомневалась: все пройдет как по маслу. Важно лишь выбрать нужный момент.
Она еще раз огляделась. Все отлично. Гости оборачивались в ее сторону. Одни украдкой, с некоторой укоризной, другие откровенно, с удивлением. Как и задумано, костюм, который Мейроуз выбирала два дня, сработал. Теперь главное, быть предельно убедительной и искренней. Никто не должен заметить подвоха. Лишь два человека пугали ее: Чарли Портено — чуть меньше, и дон Коррадо Прицци — он-то знал Мэй как облупленную. Хорошо, если их не окажется рядом, когда все произойдет.
Мысленно перекрестившись, Мейроуз не торопясь, плавно покачивая бедрами, пошла к эстраде. Ей было известно, что самые уважаемые гости где-то рядом, а значит, и отец неподалеку. У него вечно куча дел, которые требуют немедленных переговоров — даже если это на самом деле и не так, — и можно не опасаться, что его не окажется в зале…
… — Вы впервые на итальянской свадьбе? — весело спросил ее Чарли. — Хороший банкет, правда?
Она кивнула. От танца лицо незнакомки разрумянилось, став еще прекрасней.
— Мы не встречались раньше? — продолжил он, наблюдая за ней с откровенным удовольствием. — Да нет. Наверное, нет. Иначе я запомнил бы вас. Не мог не запомнить.
Она откинула голову и засмеялась. Скорее всего, это был не самый лучший комплимент, который ей доводилось слышать в жизни, но ведь и Чарли не состоял в многочисленной армии альфонсов и жиголо. А потом, он все-таки был предельно искренен.
— Нет, конечно, я не претендую на то, чтобы помнить всех, но вас бы запомнил точно.
Незнакомка вновь рассмеялась.
— А вы кто? — спросила она.
— Чарли Портено, — представился он, наблюдая за ее реакцией. — Приятно познакомиться.
На лице незнакомки ничего не отразилось. Если ей и было известно это имя, то она очень умело скрывала это. На губах играла беззаботная улыбка, глаза изучали Чарли с любопытством, которое неизбежно проскальзывает у любой женщины, встречающей достаточно интересного мужчину. Но не более того.
Либо она приезжая, — решил Чарли, — либо никогда не соприкасалась с миром деловых людей. В его сфере бизнеса, разумеется.
Он уже как раз собрался осведомиться, как ее зовут, но в эту секунду к ним протиснулся «бой» в ливрее и довольно нахально прервал беседу, потянув незнакомку за рукав лавандового платья.
— Мисс, вас к телефону, — настырным голосом заявил мальчишка, стрельнув черными шустрыми глазками в сторону сумочки, ожидая чаевых.
— К телефону? — переспросила незнакомка.
— Да, мисс. Вон там, у двери, телефонная комната.
Его палец указал в нужном направлении.
— Извините, — она улыбнулась Чарли. — Я сейчас вернусь.
«Бой» начал ужом ввинчиваться в толпу, следуя впереди, прокладывая дорогу для «уважаемой мисс».
Портено вздохнул и огляделся…
… Мейроуз Прицци нашла Энимэй — жену дона Коррадо, мать Доминика, а соответственно, свою родную бабушку, — сидящей возле самой эстрады за отдельно стоящим столиком. Энимэй благодушно-старчески качала головой, с легкой паутиной улыбки на морщинистом приветливом лице. Столик, заставленный букетами цветов, выглядел нарядным, словно не внучка, а сама сеньора Прицци праздновала сегодня свадьбу. Очень дорогое, свободного покроя черное платье подчеркивало ее увядающую, но бывшую когда-то ослепительной, красоту. Гонкие руки, ухоженные и, в общем-то, более молодые, чем тело, спокойно лежали на коленях. Сухую шею украшало бриллиантовое колье, стоившее целое состояние. Седые волосы под темной, аккуратно-изящной шляпкой уложены в прическу. Глаза скользили по толпе гостей, никого особенно не выделяя и ни на ком долго не задерживаясь.
Уединение Энимэй как нельзя больше устраивало Мейроуз. Она направилась прямо к столу, отмечая попутно, что мужчины провожают ее удивленными взглядами.
Ну, еще бы. Никто — никто! — не отважился бы прийти на семейное торжество Прицци в таком наряде. Броский, вызывающе-развязный и яркий, он смотрелся на черно-белом смокинговом фоне едва ли не оскорбительно. Платье смело оголяло плечи и только немного прикрывало грудь. Заканчивалось же оно гораздо выше колен, нарушая тем самым общепризнанные — на сицилийских свадьбах — нормы. Розовый шарф, перекинутый через плечо наподобие средневековой перевязи, уползал под туго стягивающий узкую талию пояс и продолжал свой путь вниз, обрываясь лишь на несколько дюймов ниже платья. Черные по локоть шелковые перчатки и огромное количество украшений под золото довершали картину, делая ее еще более пестрой.
