мы знали?)
161. Философ Бертран Рассел обожал ранние труды Витгенштейна по логике, но сетовал, что поздний Витгенштейн «кажется, устал от серьезного мышления и изобрел доктрину, которая сделает такой род деятельности необязательным»[40]. Не уверена, что готова согласиться, но отмечу заманчивость этой идеи. Думаю, Витгенштейну она тоже казалась заманчивой. «Объяснениям где-то наступает конец»[41], – писал он.
162. Согласно Дионисию, божественный мрак кажется темным лишь потому, что он ослепительно светел. Пытаясь понять этот парадокс, я пробовала смотреть прямо на солнце – в его середине проклевывалось темное пятнышко. Но как бы ни был убедителен этот эксперимент (и сам парадокс), меня куда больше интересует тот факт, что в христианской иконографии этот «ослепительный мрак» с поразительным постоянством изображается синим.
163. Почему синим? В Библии на это нет никаких указаний. В евангельских описаниях Преображения – самом подходящем, казалось бы, месте для появления этого «светлого облака» агнозии – облако «осеняет», то есть, бросает тень, а одежда Христа делается «белою, блистающей»[42]. И тем не менее вот уже две тысячи лет от мозаики к мозаике, от картины к картине преображенный Иисус предстает перед свидетелями в устье сияющей голубой мандорлы – синей миндалины, или vesica piscis, формы, в дохристианские времена откровенно символизировавшей Венеру и вульву.
164. Не знаю, кто придумал эту синюю вульву, призванную выражать божественное замешательство и изумление. Но я убеждена, что цвет ей подходит. Потому что синий не мыслит. Он не мудр и не обещает мудрости. Он прекрасен, и что бы ни говорили поэты, философы и богословы, по-моему, красота ни скрывает, ни обнаруживает истину. Кроме того, она не ведет к справедливости и не уводит прочь от нее. Она фармакон. Она лучится.
165. Двое из моих синих корреспондентов – кинорежиссеры – только что рапортовали о начатой ими спасательной операции, операции по спасению почти утраченных синих. Сейчас, когда цифровой век несется вперед на всех парах, бо́льшая часть пленок стремительно оцифровывается. Оцифровка хорошо сохраняет зеленый, но беспощадна к красным и синим тонам, так что корреспонденты решили начать собирать синие, «выпадающие» в процессе переноса. Они говорят, что действовать нужно быстро. Не знаю, что они будут делать со своей коллекцией и какую форму примут «выпавшие» синие. Думаю, получится какая-то мешанина.
166. Фильм «Женщины» 1939 года целиком снят на черно-белую пленку, за исключением единственной сцены в формате «Техниколор» – модного показа – буквально существующей отдельно от остальной части фильма. Этот цветной фрагмент никак не влиял на сюжет, так что киномеханик мог выбирать, запускать ли катушку или не обращать на нее внимания. Можно ли представить себе книгу, которая была бы устроена аналогичным или, скорее, обратным образом: дополнительное черно-белое приложение к основному корпусу синего (например, «голубая планета»)?
167. Я больше не хожу в кино. Не пытайтесь меня убедить. Когда что-то перестает приносить удовольствие, невозможно уговорами вернуть удовольствие обратно. «Мой отход не был результатом сознательного решения. Медленное отдаление от кино произошло само собой, – пишет художник Майк Келли. – Мы сами стали киноязыком, и смотря на экран не видим ничего, кроме себя самих. Так во что здесь погружаться и чем быть поглощенным? Когда смотришь на что-то, что притворяется тобой, можно лишь оценить, похоже получилось или нет. Льстит ли мне этот портрет? Это сознательное, явным образом эгоцентричное занятие». Я согласна с ним по всем пунктам. Возможно, поэтому я так настойчива в своем обращении к синему: он не притворяется мной или кем бы то ни было. «Я думаю, что театр, как и мы сами, сыт по горло психологией» (Арто).
168. Сезанн тоже был сыт по горло психологией. Вместо нее он занимался цветом. «Если я напишу все нюансы синего и коричневого, тогда мне удастся ухватить и передать его взгляд», – говорил он о работе над мужским портретом. Что это, как не подцвеченное и переформулированное замечание Витгенштейна: «Если не пытаться высказать невысказываемое, то ничего не пропадет. Но невысказываемое будет содержаться – невысказанно – в том, что было высказано!»? Возможно, именно поэтому я отношусь к сезанновскому синему так серьезно.
169. Несмотря на отдаление от кино, Келли всё еще очарован лентой Джозефа Корнелла «Роуз Хобарт» 1936 года – нарезкой из приключенческого фильма категории «Б» «К востоку от Борнео». С помощью ножниц и скотча Корнелл сократил «К востоку от Борнео» с семидесяти семи минут до девятнадцати с половиной, оставив почти одни только кадры с сексапильной Роуз Хобарт, сыгравшей в фильме главную женскую роль. Инструкция Корнелла к фильму гласила, что демонстрироваться он должен под латиноамериканскую танцевальную музыку и непременно через синее стекло – чтобы окутать Роуз цветом, который он так любил.
170. Корнелл даже сформулировал термин для чувства, которое он надеялся вызвать у зрителя его подернутых синим работ: Blueaille. Понятия не имею, как это произносится, ну и ладно – может, «блю-э» (как суми-э), «блю-ай» (как токай) или «блю-аль» (как вуаль или Версаль). В отличие от Ива Кляйна, Корнелл не собирался патентовать свое изобретение (и вполне обоснованно, потому что патенты на чувства, слава богу, пока не выдают). Корнелл был из тех, кому собирать интереснее, чем владеть. Он также строил шалаши, которые называл «местами обитания», как и подобает страстному любителю птиц. «День / а я собирал фрагменты плотной синевы», – говорится в одной из его записок без даты.
171. Когда кто-то начинает собирать «фрагменты плотной синевы», можно подумать, что он воздает должное единому целому, которому они когда-то принадлежали. Но отрезанный ломоть к хлебу не приставишь. За много лет я накопила бесчисленное множество синих камешков, осколков, стеклянных шариков, голубых фотографий, которые я подбирала с тротуаров, синих обломков разрушенных зданий, и хотя я уже не вспомню, откуда конкретно они взялись, я всё равно их люблю.
172. Наткнуться на никому не нужные бобины с плохим голливудским кино, нарезать пленку, выделив то, чем больше всего любуешься, и спроецировать получившийся коллаж через стекло любимого цвета с «тропическим» саундтреком – как по мне, похоже на идеальный фильм. Но есть и другой важный претендент: «Грустное кино» (Blue Movie) Уорхола, также известное как «Трах». «Я всегда хотел сделать фильм, в котором был бы один только трах и больше ничего»[43], – говорил Уорхол, и в октябре 1968 года он его сделал.
173. В июле 1969 года «Грустное кино» было конфисковано полицией за непристойность и много лет пролежало на полке. Когда ситуация с непристойностью улеглась, фильм застопорила трахавшаяся в нем Вива, заявив, что не давала письменного согласия на съемку. К 2005 году Вива, похоже, передумала и стала возить фильм на фестивали. Но поскольку я не видела ни
