Самое худшее — это запах. Из его пор исходит запах бурбона, и, попробовав разные мыла и одеколоны, мы нашли некоторые, которые маскируют отвратительный запах.
Его зависимость иногда пугает меня. Алкоголизм может разрушить печень и почки, и однажды он может не проснуться после ночного пьянства. Но как я могу сказать ему, чтобы он остановился? Как я могу судить его, когда я даже близко не готова к отпустить свою потребность? Так что на данный момент это лучшее, что я могу сделать.
Я втираю шампунь в его волосы, пока он держит глаза открытыми, используя свои собственные силы, чтобы оставаться в некотором сознании. Он приходит в себя, но я не уверена, понял ли он, где мы находимся.
— Получаешь удовольствие? — спрашиваю я, в то время как мои пальцы в основном массируют ему кожу головы.
Он медленно кивает, и его взгляд опускается на мой лифчик — бежевый и теперь почти прозрачный. Эээ…
Я щипаю его за руку, и он снова поднимает голову ко мне. Его глаза меняются, янтарный цвет плавает и усиливается в паре. Он пристально смотрит, слишком пристально. Я ненавижу, когда он так на меня смотрит. И он это знает. Его рука поднимается и начинает ласкать мой затылок. Чтооооо… Я прихожу в себя от своего замешательства и с хмурым видом отстраняюсь. У меня нет времени разбираться с его похмельными, безумными движениями.
Он одаривает меня ухмылкой.
— Просто тренируюсь.
— Ты знаешь, который сейчас час? — я хватаю пластиковый стаканчик, наполняю его водой и выливаю ему на голову, не заботясь о том, что шампунь обжигает ему глаза. Он щурится и бормочет проклятие, но он слишком устал, чтобы на самом деле стереть с глаз мыло.
Когда мыльная пена исчезает, я перекидываю его руку через плечо и тащу его тело в спальню. На этот раз он сотрудничает и помогает мне.
Он падает на одеяло, и я провожу следующие несколько минут, вытирая его полотенцем, как будто он мой домашний пёсик. Он как завороженный смотрит в потолок. Я пытаюсь поговорить с ним, нуждаясь в его отзывчивости во время обеда.
— Вчера вечером мы засиделись допоздна на концерте Чарли с саксофоном в «Eight Ball», — напоминаю я ему, роясь в ящиках в поисках подходящего наряда.
Он слегка смеется.
— Что тут смешного?
— Чарли, — размышляет он с горечью. — Мой лучший друг.
Я тяжело сглатываю и делаю глубокий вдох, стараясь держать себя в руках. Я могу это сделать. Я нахожу еще одну пару боксеров, брюки и светло-голубую рубашку на пуговицах. Я поворачиваюсь к нему, размышляя о том, придется ли мне увидеть его барахло.
Его промокшее нижнее белье пропитывает одеяло, слишком мокрое, чтобы надевать его вместе с парой штанов.
— Ты можешь переодеться сам? — я спрашиваю. — Я просто хочу ограничить количество раз, когда я вижу твой пенис.
Он пытается поднять свой вес и преуспевает, держась прямо на кровати. Я впечатлена. А еще, вроде как, начинаю жалеть, что заговорила о его пенисе. Особенно с учетом того, как он на меня смотрит. Он несколько раз моргает, прежде чем сказать: — Оставь их на кровати, — я кладу стопку одежды рядом с ним и хватаю свое платье, которое висит на его рабочем стуле.
Беспокойство все еще бьется в моей груди. Я вхожу в свою комнату и меняю своё промокшее нижнее белье, прежде чем надеть платье. Будет ли он достаточно последователен, чтобы вести разговор?
В подготовительной школе его отец обычно наказывал Ло, когда тот, спотыкаясь, возвращался домой поздно вечером, когда он пил, или когда он нашел свой разграбленный и опустошенный винный шкаф.
Когда оценки Ло стали хуже, мистер Хэйл пригрозил отправить своего сына в военную академию для мальчиков, думая, что эта структура будет полезна для буйного подростка. Я даже не уверена, что он связал эти события и понял, что настоящей проблемой Ло был алкоголь.
Размышляя, он нуждался в клубе анонимных алкоголиков или реабилитации, а не в производственном лагере голубой крови. Вместо этого я дала ему себя: козла отпущения за его постоянное пьянство. Тем летом мы заключили сделку. И как только он сказал Джонатану, что начал встречаться с дочерью Грэга Кэллоуэя, его план был стерт с лица земли. Мистер Хэйл хлопнул его по спине, сказав Ло, что я пойду ему на пользу, а если нет, он найдёт способ изменить его поведение. Поэтому мы замаскировали наши образы жизни, чтобы продолжить их.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Несмотря на то, что Ло едва ли стал образцовым гражданином в раннем подростковом возрасте, мои родители были вне себя от радости, узнав о наших отношениях. Новость о союзе Кэллоуэй-Хэйл обрела большие масштабы. Как будто это был 1794 год, и наш брак предоставит военную мощь и права на землю. Здравствуйте, мы не члены королевской семьи.
В нашем новом союзе, мы лгали друг другу и скрывали наши измены, играя роль любящих друг друга парня и девушки. Чем глубже мы погружаемся, тем труднее выползти. Я боюсь того момента, когда никто из нас снова не сможет дышать — когда кто-то раскроет наши секреты. В любой момент все может рухнуть под нами. Опасная игра одновременно возбуждает и пугает меня.
Я возвращаюсь в комнату Ло и расслабляюсь, когда вижу его полностью одетым, устало прислонившимся боком к раме кровати. Его рубашка расстегнута и не заправлена.
По крайней мере, на нем есть штаны.
— Ты можешь мне помочь? — небрежно спрашивает он. Без запинки!
Я киваю и делаю маленькие шажки к нему. Я задираю край его рубашки, и его горячее, пьянящее дыхание покалывает мою кожу. Чтобы избежать каких-либо бурлящих чувств, я делаю мысленную заметку захватить пачку мятных леденцов, прежде чем мы уйдем.
— Я буду в порядке к тому времени, как мы туда доберемся, — уверяет он меня.
— Я знаю, — я избегаю зрительного контакта, пока мои пальцы нащупывают пуговицу на его напряженном прессе.
— Прости, — тихо говорит он, а затем смеется. — По крайней мере, я дал тебе кое-что, чтобы пополнить твой банк фантазий.
Я тяжело вздыхаю. Я не специально фантазирую о Лорене Хэйле, чтобы возбудиться. Это было бы слишком неловко каждый раз, когда я встречаюсь с ним взглядом. Всё уже достаточно плохо, когда это происходит случайно.
— Ты не в моем банке фантазий, Ло, — я думаю, он мог бы пожаловаться или посмеяться, но он выглядит озадаченным и немного обиженным. У меня нет времени вникать в смысл.
— Тогда извини, — огрызается он взволнованно. Он чувствует себя плохо, и я вдруг жалею, что просто не подыграла ему. Он теряет равновесие в своем пьяном оцепенении и падает обратно на матрас. Чтобы удержаться от падения на пол, я крепко держусь за его руки, но это толкает меня прямо на него. И когда время начинает замедляться, я понимаю, что моя рука крепко лежит на его груди, мои ноги прижаты к его ногам, и единственное, что действительно разделяет нас, это его брюки и мое платье.
Он тяжело дышит, его мышцы напрягаются под моим весом. Что-то глубоко пульсирует во мне, что-то плохое. Его руки остаются на моей пояснице, на впадине над моей задницей. И пока он облизывает губы, наблюдая, как я изучаю его тело нетерпеливыми, жаждущими глазами, я подключаюсь к разумной части своего мозга. Я бормочу: — Твой папа будет на обеде.
Его лицо бледнеет, и он поднимает меня на ноги, как будто я ничего не вешу.
— Нам нужно идти, — говорит он, оставляя последние несколько пуговиц расстегнутыми. Он смотрит на часы. — Сейчас же, — его беспокойство снимает большую часть его похмелья, и я надеюсь, что оно полностью исчезнет к тому времени, как мы доберемся до Виллановы.
Глава четвёртая
.
Мы опоздали на десять минут, но не мы единственные.
Мой отец пропустил свой рейс из Нью-Йорка обратно в Филадельфию, потому что его личный пилот заболел гриппом. Ему пришлось найти нового, чтобы прилететь на своем частном самолете. Все это не должно занять много времени, но мой отец требует проверки всех своих водителей. Новому пилоту, вероятно, придется доказать свою компетентность, совершая минимум час испытательных полетов. Моя мама всегда встречает его, когда он приземляется, так что она тоже отсутствует на этом якобы важном ланче.
