– Спасибо, Джорджи! – крикнул ему вдогонку Николс, обнимая за плечи невестку и сына. – Ну что, ребята, – шепнул он. – Похоже, сегодня нам удалось сдвинуть с места гору Уитни? – и вся троица залилась счастливым смехом.
Подъехав к дому любовницы, Джонсон поставил машину на привычное место и направился к крыльцу.
– Между прочим, я уже собралась идти спать, – недовольно заявила Вёрджи, стоявшая у входной двери в легком ночном халатике.
– Извини, дорогая, заседание немного затянулось, – Джонсон начал оправдываться, еще не успев подняться на крыльцо. – И потом, мне ведь следовало связаться с редакцией! – он подскочил к ней и ласково поцеловал в шею.
– Чем от тебя пахнет? – подозрительно спросила девушка.
Джонсон улыбнулся:
– Врагами Николса.
– У него их так много? – Вёрджи, безопасности ради, прикрыла нос.
– Хватает, – подтвердил журналист и еще раз поцеловал любовницу. – Какие-то умники подкинули в его кабинет шашку с банановым ароматом. Получился маленький переполох, – он опять улыбнулся, вспомнив недавнее происшествие.
– Интересно, кому понадобилось срывать заседание?
– Это наверняка «зеленые», – уверенно заявил Джонсон. – Они уже два года добиваются закрытия консервной фабрики.
– Мысленно я с ними, – Вёрджи повернулась и пошла в дом. – Надеюсь, тебе хватит десяти минут, чтобы принять душ и добраться до моей кровати?
– Уложусь за пять! – отозвался Джонсон, уже успевший до половины расстегнуть свою рубаху.
В гостиницу приятели вернулись около полуночи голодные и злые. Камакин, наскоро нырнув под душ, взялся за изучение своего блокнота, в котором в течение дня тщательно отмечал все передвижения Глюкмана.
Что касается Эдика, то после ванны он облачился в ночной халат и основательно занялся своей куцей шевелюрой. Накануне Дьячкофф купил флакон с китайским средством для быстрого восстановления утраченных волос и сейчас намеревался испытать его действие на своей лысине.
Достав флакон из дорожной сумки, Эдик внимательно ознакомился с инструкцией.
– Гарантия быстрого роста… Для всех типов волос, – прочитал он на этикетке и удовлетворенно хмыкнул. – То, что надо!
Пристроившись перед небольшим зеркалом, Дьячкофф начал старательно натирать голову душистым снадобьем.
Камакин озабоченно расхаживал по комнате с блокнотом, не обращая на Эдика никакого внимания.
– Кроме конторы и мэрии, этот мерзавец успел засветиться еще в семи местах, – подытожил он.
Дьячкофф, вдыхая аромат китайского зелья, вдруг вспомнил о своих недавних злоключениях.
– Проклятый город: нельзя под окном постоять! – буркнул он, ожесточенно втирая жидкость в свой лысый череп. – Теперь от штанов воняет так, будто их неделю держали в дерьме!
Но Камакин был полностью погружен в свои мысли и не услышал жалобы Эдика.
– В городе его не взять. Это точно… И дома, пожалуй, тоже, – Макс нерешительно передернул плечами. – Остается пляж… Как ты думаешь, мы сможем зацепить его в бунгало? – поинтересовался он у приятеля, имея в виду небольшой домик Глюкмана на пляже «Тропикана», в котором тот проводил значительную часть дневного времени.
– Думаю, придется выбросить… – мрачно изрек Дьячкофф.
– Что ты сказал?! – опешил сбитый с толку Макс.
– Что слышал! – обиженно отозвался Эдик. – Если хочешь знать, я купил эти джинсы месяц назад! – он взял с кровати полотенце и стал старательно обматывать им голову.
Когда до Камакина дошла суть сказанного, он моментально вскипел.
– Засунь эти штаны себе в задницу! – посоветовал он напарнику, с презрением наблюдая, как тот сооружает на голове огромный тюрбан.
– На пляже не получится… – тут же, не моргнув, откликнулся Эдик. – Там всегда полно людей.
От такой готовности Камакин чуть не поперхнулся.
– Ерунда! – через минуту голос Макса слегка подобрел. – Не все же лезут в его сарай. А там, кроме Чемпиона, посторонних не будет…
– Нам хватит и Чемпиона, – мрачно обронил Дьячкофф.
Он подошел к телевизору и щелкнул кнопкой. Экран тут же ожил, явив плечистого басовитого репортера из Си-Эн-Эн, ведущего ночной репортаж с места дорожного происшествия, о чем свидетельствовал разбитый «Шевроле-корвет» красного цвета на заднем плане. Вокруг машины суетились полицейские и санитары.
«…Вероятно, нападавшие хорошо знали маршрут Наварро и подстерегли его в засаде, – продолжал скороговоркой плечистый репортер. – По мнению экспертов ФБР, при нападении преступники использовали специальную бомбу, которая взорвалась, попав в автомобиль. К счастью, полиция прибыла вовремя, что и позволило арестовать раненого Наварро».
Картинка на экране сменилась, показав крупным планом багажник красного «Корвета», из которого двое хмурых полицейских извлекали автоматическое оружие и какие-то пакеты. Голос репортера за кадром бодро тарахтел:
«Кроме оружия в машине было обнаружено около сотни фунтов кокаина, расфасованного в пакеты из-под сахарной пудры!…» – репортер из Си-Эн-Эн буквально ликовал.
Экран опять мигнул и вместо разбитого автомобиля на нем появился крепкий сорокалетний мужчина с серебряной звездой на груди. Титры тут же сообщили зрителям, что Уильям Шумахер является окружным шерифом Оушн-сити.
«По нашим сведениям, Луис Наварро был важной фигурой подпольного наркобизнеса, – Шумахер смотрел на зрителей, не мигая. – После его ареста появился реальный шанс ликвидировать сеть торговцев наркотиками, действующую по всему западному побережью…», – шериф хотел что-то добавить, но ему не дали, так как телевизионщики решили показать гвоздь репортажа – раненого наркодельца. Он лежал на носилках с закрытыми глазами, вероятно, все еще без сознания. Четверо санитаров под присмотром полицейских катили носилки с мексиканцем к карете «Скорой помощи».
Оператор изловчился и показал преступника крупным планом. Судя по всему, Наварро было не больше тридцати, и его лицо с правильными чертами и волевым подбородком отличалось несомненной красотой, которую дополняла пышная черная шевелюра. Пестрая рубаха мексиканца была расстегнута, что позволяло разглядеть татуировку на волосатой груди: огромного орла, несущего в крючковатом клюве младенца.
На экране вновь возник плечистый, сообщивший напоследок, что Наварро под усиленной охраной полиции направлен в местную клинику на обследование. Назвав себя, репортер исчез, а вместо него появилась заставка спортивных новостей.
Камакин и Дьячкофф прослушали репортаж о поимке наркокурьера с большим интересом. Оба обратили внимание на то, что нападение на мексиканца произошло в Оушн-сити, то есть где-то совсем рядом.
Последнее обстоятельство, конечно же, несколько озадачило их, но не более того: уставшие компаньоны были невероятно далеки от мысли о собственной причастности к происшедшему и, выключив телевизор, ограничились лишь его краткой оценкой.
– Такие дела в каком-то паршивом городишке!… – изумился Эдик, лихо качнув своим тюрбаном.
– Да, парню не повезло, – согласился Макс. Прежде чем лечь спать, они еще немного
поболтали о том, как опасно делать бизнес на наркотиках, а также посетовали на то, как ловко стала работать калифорнийская полиция.
Быстро придя к общему мнению, что в их взаимоотношениях случалось крайне редко, компаньоны погасили свет.
Глава 8
С некоторых пор Дэнни Гловер полюбил утренние пробежки трусцой. Каждый день он вставал около шести часов, умывался и, надев на себя нехитрую одежду бегуна, отправлялся в путь.
Просыпающийся город в эти минуты выглядел почти идеально: его улицы были свободны от машин, а тротуары – от людей. Изредка навстречу Гловеру попадались собратья по джоггингу, и тогда он приветливо махал им рукой.
Особую прелесть пробежкам бывшего банкира придавали магнитофонные кассеты с записями уроков Боба Райнера для пожилых. Эти уроки представляли собой нечто среднее между развлекательным радио-шоу и сборником инструкций для начинающих бегунов. Боб Райнер давал свои рекомендации под легкую ритмичную музыку, что позволяло делать бег пенсионеров не столь обременительным и скучным занятием. Курс Райнера состоял из нескольких кассет с четырьмя десятками двадцатиминутных уроков с возрастающей степенью сложности.
Утром, после затянувшегося накануне допоздна заседания в мэрии, Гловер встал как обычно. Быстро одевшись, он достал из шкафа пояс с плеером и кассету с очередным уроком своего любимца. Миниатюрные наушники старик по привычке сразу же надел на шею.
Солнечное утро было великолепным и, выйдя на крыльцо своего викторианского особняка, Гловер подумал, что сегодня жизнь так же прекрасна, как во времена его юности, когда он только начинал карьеру и еще не был обременен многочисленными болячками и лишними деньгами.
