— Брысь, сволочь! — Отшвырнул ногой кота и, плюнув, круто повернулся и пошел вниз.
Выйдя на улицу, он не увидел в машине ни Астафьева, ни старлея, наклонился к шоферу. Тот молча указал на светящуюся вывеску пивной на противоположной стороне улицы. Полковник постоял немного и, махнув рукой, тоже направился в пивную.
В комнате Толика за столом, тесно прижавшись друг к другу, сидели несколько обитателей квартиры с Силычем во главе. Стол был заполнен картами лото. В центре стола — на кону — куча мелочи. Силыч, сидящий рядом с Бобром, тряс в мешке бочонки с цифрами, вынимая, объявлял:
— «Коряги»! — Все, у кого была цифра 44, закрыли ее фишкой. — «Барабанные палочки»! — Все закрыли цифру 11. «Туда-сюда, на тот свет и обратно»! — Все закрыли цифру 69.
Одна бабка Матвеевна возмутилась:
— Ты, паразит, можешь по-людски кричать?
— Не знаешь — не садись!.. «Дед»!.. — Все закрыли цифру 90. — Посмотрим, сколько ему лет. — Начал шуровать в мешке.
А бабка, закрыв цифру 90, закричала:
— Кончила! — И тут же сгребла всю мелочь.
— Ну, ты даешь, Матвеевна!.. Опять кончила. Как молодая! — заметил Силыч.
Бобер посмотрел на часы:
— Куда ж Толик запропастился?
— Придет, куда ему деться. — Силыч собирал бочонки, протянул мешок долговязому. — Держи, тебе шуметь.
Долговязый начал трясти мешок.
Дверь открылась. На пороге появились Толик и… медсестра Ксения Николаевна. Ксюша. Бобер замер. Толик весело поздоровался:
— Привет честной компании!
— Добрый вечер, — тихо сказала Ксюша.
Силыч быстро встал, забрал у долговязого мешок, собрал карточки, объявил:
— Отбой!.. Все по каютам!
Жильцы один за другим быстро покинули комнату, Бобер поднялся со стула, шагнул к Ксюше. От мороза ее щеки раскраснелись, и она была очень хорошенькая.
— Ксюша!.. Ксения Николаевна! — протянул ей руку Бобер.
Ксюша строго перебила его:
— Вы почему ходите, Всеволод Михайлович? Сейчас же ложитесь!
Бобер удивленно посмотрел на нее, потом на рожу Толика за ее плечом. Тот усиленно подмигивал. Ксюша между тем достала из сумки металлическую коробку со шприцами.
— Где у вас тут можно прокипятить шприц?
Толик показал в раскрытую дверь.
— Первый керогаз слева.
Ксюша пошла на кухню.
— Ну, ты даешь!
— Я ее с дежурства увел. Сказал, что ты совсем загибаешься!
— Рожу тебе начистить мало. Хоть бы я побрился!
— Не хочешь — могу обратно отвезти.
В комнату вошла Ксюша.
— Через пять минут надо снять. Толик быстро нашелся:
— Я подежурю! — Он выбежал из комнаты.
Ксюша и Бобер смотрели друг на друга, не зная что сказать. Наконец Ксюша, грустно улыбнувшись, тихо произнесла:
— Хороший у вас друг, Всеволод Михайлович…
— Толик-то? Да-а-а… Мировой парень! Чуть нога заболела — он сразу…
Ксюша вздохнула:
— Ничего у вас не болит. Никакого укола вам не нужно.
Бобер обрадовался:
— Так значит… — Он привлек ее к себе. — Ты сама решила приехать?
— Сама…
Она, вдруг уткнувшись лицом ему в грудь, заревела как маленькая. Он крепче прижал ее к себе.
— Ксюша… Я не умею слов говорить… Давай поженимся.
Ксюша еще пуще заревела, затрясла головой.
— Никогда!.. Никогда!.. Ты от меня к артистке убежишь!..
…Была поздняя ночь. На раскладушке, еле поместившись вдвоем, лежали Бобер и Ксюша. Он крепко спал, а она, оперев голову на локоть, смотрела на него. Потом перевела взгляд на будильник, стоящий на тумбочке рядом. На нем стрелки показывали без пяти минут четыре. Перегнувшись через Бобра, она взяла будильник и перевела стрелку звонка с четырех часов на шесть. Легла к нему на руку.
Через пару часов будильник зазвенел. Бобер тут же накрыл его рукой. Открыл глаза и увидел, что будильник показывает шесть часов. Он как ошпаренный вскочил с кровати. Посмотрел на стрелку звонка, на спящую Ксюшу. Все понял. Быстро оделся. Схватил коньки и выбежал из комнаты.
Когда он подъехал к аэропорту, началась метель. Такси, затормозив юзом, уперлось в бордюр тротуара. Бобер выскочил из машины, побежал к дверям аэровокзала. Послышался удаляющийся рев двигателей. Бобер поднял голову и сквозь снежную пелену увидел бортовые огни улетающего самолета. Он, поняв, что опоздал, бросился к такси, но оно уже отъехало. Метельный снег сек его лицо. Бобер вошел в здание аэровокзала. Снял шапку, стал сбивать снег с плеч и услышал голос администратора команды, бросившегося к нему.
— Улетели, Всеволод Михайлович!.. На тридцать минут для вас задержали!.. Но началась метель, и они улетели. А меня тренер высадил, приказал, чтобы я вас нашел и доставил поездом.
Бобер поморщился, а потом сказал:
— Ну и правильно. Игра же через пять дней, а потренируются и без меня.
Поезд «Москва-Свердловск» стоял на вокзале города Горького сорок минут. Из тамбура вагона Бобер говорил со спустившимся на перрон младшим лейтенантом — администратором хоккейной команды ВВС.
— Купи бутылок шесть пива и пирожков, — распорядился Бобер.
— Ладно, — кивнул администратор. — Пива возьму дюжину, а то опять не хватит. — Он пошел к вокзалу.
— Тогда пирожков побольше! — крикнул ему вслед Бобер.
В это время над перроном раздался громкий голос из репродуктора: «Капитана Боброва срочно просят зайти к коменданту вокзала!»
Администратор остановился. Бобер покачал головой.
— Вот черт, и здесь нашли!
Голос из репродуктора повторил ту же фразу.
— Да пошли они… Всеволод Михайлович! — ругнулся администратор.
Голос прозвучал в третий раз. Бобер спрыгнул на перрон.
— Ладно. Ты шуруй поскорей, а я сейчас вернусь.
Зайдя в комендатуру, Бобер недоуменно посмотрел на стоящего у стола коменданта в форме майора.
— В чем дело, товарищ майор?
— Капитан Бобров? — спросил майор.
— Так точно.
Майор опустил глаза к столу и начал зачем-то перекладывать с места на место бумажки. Он как-то странно молчал.
— Так в чем же дело, товарищ майор? — нетерпеливо переспросил Бобер.
Майор, не поднимая глаз от стола, глухо сказал:
— Вам предписано срочно явиться в Москву! Вот билет! — Он взял в руки билет и впервые посмотрел на Бобра. — Поезд на Москву через час.
— Какая Москва? У меня игра в Свердловске! Комендант помолчал и снова глухо сказал:
— Игра не состоится. При посадке на аэродроме Кольцово ваша команда разбилась…
— Что? — не сразу понял Бобер. Комендант поднялся.
— Разрешите выразить вам глубокое соболезнование.
Бобер сел на стул, опустил голову. В дверях раздался грохот. Комендант недоуменно поднял глаза. На пороге стоял бледный младший лейтенант-администратор. У ног его на полу валялось стекло разбитых пивных бутылок, к груди он прижимал кулек с пирожками.
Снова 1961 год. Оглушительно шумит стадион в Казани. Щелкнул репродуктор, раздался голос диктора: «Четвертый гол в ворота „Сборной ветеранов“, забил Иван Зиновкин, номер одиннадцать!» Бобер, повернув голову, поглядел на репродуктор. В раздевалку вбежал врач команды с чемоданчиком в руке.
— Сева, может выйдешь?… Ребята просят!.. Палыч совсем поплыл. Две таких «бабочки» запустил! Выручай, Сева! — Он взглянул на часы. — Двадцать… восемнадцать минут осталось!
Бобер нахмурился, стукнул по колену и невольно вскрикнул от боли.
— Ладно, коли!
Врач опустился на колени, быстро вынул из чемодана шприц, засадил в ногу замораживающий укол. Бобер быстро надел бутсы…
И опять над полем звучит знаменитый клич Бобра: «Дай! А-а-а!!!» Толик, обведя нескольких полузащитников, выкладывает перед Бобром мяч. Тот, продолжая свой знаменитый рывок, уходит от защитников, режет угол, врываясь в штрафную площадку и, с ходу, переложив мяч с одной ноги на другую, бьет по воротам. Лежит на земле вратарь «Казанца» — мяч в сетке. На стадионе тишина, редкие свистки мальчишек. Голос диктора: «Второй мяч в ворота казанцев забил Всеволод Бобров». На табло 4:2… И снова крик: «А-а-а-а!!! Дай! Да-ай!!!» На табло под надписью «Сборная ветеранов» цифра два меняется на три. Голос диктора: «Третий мяч в ворота „Казанца“ забил Всеволод Бобров». Над стадионом сплошной свист. С разных сторон несутся крики: «Бей Бобра!», «Бей Бобра!»… А он с улыбкой снова врывается в штрафную площадку, своей знаменитой паузой укладывает вратаря, замахивается ногой для удара, но вратарь в бессильной ярости выбрасывает руки вперед и хватает нападающего за эту ногу, занесенную для удара. Бобер со всего маха тяжело, плашмя, валится грудью на землю. Судья решительно свистит и указывает на одиннадцатиметровую отметку., Бобер, прихрамывая, подошел к отметке, тщательно установил мяч. Повернулся к Толику, тихо предложил:
— Давай ты, Толик!
— Не, Сева… Боюсь.
