Когда ходишь по городу, смотришь уже не на фасады домов, видишь их, скорее, в разрезе: пытаешься угадать, а что там внутри, какие лестницы, какие двери, коммуналка или расселенная, сколько комнат, какой ремонт, сдают или живут сами. Хотя большая часть центра уже освоена, проезжая по Мойке, Рубинштейна или по Невскому, тут и там отмечаешь знакомые окна, и сразу вспоминаешь длинную цепочку людей, которых туда селила.
Итальянца, приехавшего жениться в компании двенадцати друзей, загулявшего с друзьями и оставившего невесту без ключей в темной квартире с вырубленным электричеством.
Американца, приехавшего к русской девушке, и так и не нашедшего ее, перепутавшего ее телефонный номер с номером заказа такси.
Англичанина, попавшего в ужасную трущобу, где его закусали блохи.
С получением денег все не кончается, услышав в трубке уже знакомые голоса, напрягаешься и ждешь, и обычно не обманываешься: кто-то въехал в квартиру без горячей воды, кого-то обокрали, кто-то забыл в квартире ключи и в три часа ночи не может попасть домой, кого-то забрали в милицию. И выругавшись словами, которые позволяет употреблять воспитание, я звоню хозяевам и начинаю трясти с них деньги на водогрей или на железную дверь, или бужу мужа и еду с ним ночью на машине через весь город (воспитание позволяет ему употреблять и гораздо худшие слова), и Гриша лезет по дереву в окно, чтобы впустить в квартиру отчаявшегося иностранца. Или воюю в милиции с ментами, забравшими в вытрезвитель клиента-соотечественника, нигде не зарегистрированного и поэтому постоянно попадающего в кутузку, еще к тому же нарезавшегося с горя из-за того, что его бросила жена. И ожидая, пока, по выражению ментов, клиент «вытрезвится» и его можно будет транспортировать домой, я успеваю встретиться с подругой, посидеть в кафе и пожаловаться, что нет никакой жизни, а потом еще, выжидая срок, пошататься в Апрашке по отделу бытовой техники. И, разглядывая разного вида кофеварки, я думаю, что и этот вечный цейтнот тоже, наверное, жизнь, только более концентрированная, как кофе-эспрессо по сравнению с обычным кофе. Чем выше в кофеварке давление, тем вкуснее.
Богатые люди
Первый по-настоящему богатый человек, с которым мы встретились, был «новый русский», владелец то ли сети бензоколонок, то ли чего-то еще, взявший в аренду Гришин прибор, потом, не отдав прибора, куда-то скрывшийся, и Гриша с Алешей ездили к нему за прибором, готовые ко всему, но оказалось, что он просто запил и забыл обо всем на свете, ходил по дому в халате, с непроспавшейся физиономией, пил с похмелья кефир, прибор с готовностью отдал, и сказал еще фразу, которую мы запомнили: трудно заработать не очень большие деньги, а — очень большие — легко, тезис этот в его первой части в нашей жизни подтверждается с тех пор постоянно и полностью, а во второй, — к сожалению, нет.
Было несколько богатых иностранцев, которым я переводила: первый, биохимик из Калифорнии, кажется, работающий на ЦРУ, с бритым яйцевидным черепом, какой и должен быть у американского профессионала с высоким IQ, он действовал на меня, как энергетический вампир, я сразу взяла с ним какой-то неверный тон, то ли слишком фамильярный, то ли неравнодушный, злилась и огрызалась, потому что он вел себя бесцеремонно, спрашивал, сколько я возьму, чтобы кормить его домашними обедами, был послан, но не обиделся, дивился, почему люди из России уезжают, хлестался, что у него очень скромные потребности, и он спокойно прожил бы здесь на сто долларов в месяц, увидев у меня в руках стодолларовую купюру, с неподдельным интересом спрашивал, откуда у меня такие деньги, в ответ на встречный вопрос, а откуда у него дом за полтора миллиона, хохотал и хлопал меня по плечу, в то же время расстраивался, что у девушек, с которыми он приехал знакомиться, не хватает мозгов, чтобы оценить его по достоинству, ходил по Питеру с женским розовым зонтиком, который ему давала в дождь сердобольная консьержка, жалел пять рублей на телефонный звонок (тогда не было еще в таких количествах мобильных телефонов), в конце концов, проникся, подарил мне сто рублей в качестве премии в знак глубокой признательности, которые я не взяла (сто долларов взяла бы), и все равно, я с ним, в конце концов, поссорилась, потому что он прошелся на каком-то форуме по поводу неработающего у меня в музее-квартире туалета.
С еще одной богатой американской клиенткой я ходила по помойке, мы обе свистали и кричали на разные голоса, подзывая живущую где-то там бездомную собаку со сломанной ногой, увидев которую из окошка квартиры, американка загорелась вылечить ее и увезти в Америку. Неподалеку стояла вызванная ветеринарная помощь, чтобы отвезти не ведающего о привалившем счастье пса в лечебницу, врачи скучали и дивились, мало ли в Америке бездомных собак, я думала, может, это просто мы тут все очерствели, американка, в конце концов, собаку нашла, прооперировала, купила ей собачью корзинку и билет на самолет, но также внезапно надумав усыновлять в другом городе чьих-то детей, полетела вместо Америки в этот город, собаку взять не смогла и оставила ее больнице, обещая выплачивать ей содержание.
Другая богатая американка, с которой мы как-то беседовали, с чувством рассказывала, как долго и старательно она училась стрелять, а потом, поехав в Африку на сафари, предвкушала, как собственноручно застрелит там уже не помню кого, но подлый проводник ее опередил, выстрелил сам, и ему досталась вся слава, и он сделал это не иначе, как из вредности, чтобы этим ущемить ее эго.
Был еще один клиент, человек с мрачным лицом, который никогда не улыбался, все принимал всерьез, постоянно звонил мне, задавал дурацкие вопросы по поводу России и просил советов, а, когда однажды я, ничтоже сумняшеся дала ему не менее дурацкий совет, обвинил меня в манипулировании собою, удивился, почему я обиделась, несколько раз потом пытался мириться, и, в конце концов, написал про меня на форуме какое-то вранье, но мне было уже без разницы, потому что я его опередила и написала про него рассказ, и он был уже у меня на булавке в гербарии.
Были два клиента, которых я никогда не видела, общаясь по e-mail, первый научил меня никогда ни о чем не просить, очень вежливо и обтекаемо обойдя мою нехитрую просьбу, а второй, которому я бескорыстно старалась помочь, прислал мне сто долларов, как намек, чтобы я от него отвязалась, я их, конечно, взяла и потратила, но, все равно, было неприятно, и этот его жест тоже кое-что добавил к моему жизненному опыту.
Это, пожалуй, и все, если не считать мою институтскую подругу, которая всегда мечтала о деньгах и, в конце концов, заслуженно получила то, что хотела, и с которой мы теперь встречаемся неизменно на нейтральной территории, потому что, будучи однажды у нее на юбилее, мы с Гришей опозорились, подарив какую-то недостаточно качественную бутылку, и ее высмеял, не зная, что это мы ее подарили, другой искушенный гость, и мы тогда обе поняли, что между нами произошло классовое расслоение.
Остальные люди, которых я встречала в своей жизни, были небогатые: с ними мы иногда тоже ссорились, писали друг другу запальчивые письма, но потом мирились и смотрели друг на друга с пониманием, о них (смотри заголовок) я не буду здесь писать, это уже совсем другая тема.
Они и мы
Я узнала, откуда берутся «они», которых «мы» противопоставляем себе и всячески обличаем: они берутся, например, из темноты двора у Приморской, где у нас с ними назначена встреча, они никак не могут найти нужный дом, опаздывают и сразу дают нам понять, что в этом, как и в том, что квартиру, которую они пришли смотреть, уже сняли другие люди, виноваты мы, они полны гнева и обиды, говорят, что так не делается, что они ехали так далеко и полуутвердительно спрашивают, подвезем ли мы их до дома, поскольку мы на машине. Для нас это хороший крюк, но получается, что мы, вроде, виноваты и что наше время, конечно же, менее насыщенно и драгоценно.
Собственно, и они, и мы в данном случае в единственном числе: они — это молодой человек в костюме и галстуке по имени Денис, чиновник пока еще в самом начале пути, я узнаю о его принадлежности к противоположной касте по упоминанию ведомства, в котором он служит. Вскоре в «нашем» полку прибывает, к поиску подключается моя коллега из другого агентства, бывалая тетка, заслуженный мастер аренды, и мы вдвоем принимаемся за дело, почему-то чувствуя, что все другие клиенты подождут, а вот Денису мы просто обязаны найти что-нибудь поскорей да получше, я не знаю, на чем основана эта убежденность, может, на скрупулезной регулярности его звонков, на скорбном молчании, с которым он выслушивает наши оправдания в том, что ничего еще нет, на его сдержанно-обиженных интонациях. Нам обеим кажется, что на другом конце телефонного провода птенец, раскрывающий рот и по праву требующий пищи, мы нервничаем, нам почему-то стыдно, что две взрослые птицы не могут его накормить. Наконец, подворачивается подходящий вариант, хотя моя коллега сомневается, у нее есть еще претендент на найденную квартиру, она, как Фемида с колеблющимися в две стороны весами: на одной чашечке молодец в кожаной куртке — браток не браток, но человек явно неформальный, может, и не из «нас», но уже точно не из «них». Он смущенно стоит перед нею, посверкивая золотой цепью, косноязычно оправдывается, что ему нужна как раз такая квартира, а Денис — на другой чашечке, как Чацкий на балу, стоит у противоположной стены в костюме с кейсом, весь — благородное негодование, ну, что это за манеры, как это можно устраивать такие смотрины, и моя коллега все же колеблется, потому что обладатель цепи, кажется, обещает ей что-то там еще заплатить, я, конфузясь, шиплю в ухо Денису, что ему, видимо, следует сделать то же, и он, презрительно морщась, смотрит на мою коллегу с брезгливой жалостью и неопределенно пожимает плечами.
