— Да на кол его! — заорало собрание.
— Ну, а я что только сказал? — удивленно посмотрел на них князь.
— А, ну тогда да! — в задумчивости почесали голову бояре. — Как бы правильно получается. Согласные мы!
— Тогда дальше идем, — кивнул Само. — За сон на посту — смерть. Есть возражения?
— Если в походе, то правильно, — ответил Велемир, — а когда мир — крутовато. Нас воины на копья поднимут. Давай, тот, кто на посту в мирное время уснет, то на месяц оружия лишается в наказание.
Бояре согласно загудели. Кара была серьезней некуда. Ходить без оружия — позор великий.
— Согласен, — кивнул князь. — За предательство — смерть! Есть возражения?
— Нет и быть не может, — отчеканил Горан, глядя тяжелым взглядом на съежившихся жупанов. — Нет у нас никаких возражений! Правда, уважаемые мужи? Тут же нет предателей?
Предателей в горнице не оказалось, и вопрос был закрыт.
— Злое колдовство — смерть!
— Нарушение приказа на войне — смерть!
— Если воин бросит строй и начнет грабить — смерть!
— Утаивание добычи — лишение оружия на год и лишение доли.
— Воровство — тройной штраф от цены похищенного. Две доли — тому, у кого украли, одна доля — в казну.
Собрание перешло в перепалку, но пара десятков пунктов нового кодекса была принята. На большее не хватило ни времени, ни сил. Ведь главным было совсем не это.
— Я, почтенные бояре, с торговым караваном в королевство франков пойду. Ты, Лют, на время моего отсутствия старшим будешь, — сказал Само, и обвел взглядом бородатых мужиков, что сидели за столом. Никто не сказал ни слова против. Даже Велемир, так и не снявший привычный плащ из волчьей шкуры, от которого в горнице стоял отчетливый запах псины.
— Ты, Деметрий, — продолжил он, — приведешь к покорности хорватов. Племя сильное, ты там надолго застрянешь, поэтому всей тагмой туда иди и мужей из нашего рода прихвати с собой.
— Ты, Збых, здесь останешься торг вести. Он слишком богатым не будет, мы почти весь мех с собой заберем. Поэтому постарайся дорогих гостей нагрузить солью. Цену скидывай, лишь бы в следующем году они сюда вернулись. Если они с этого похода заработать не смогут, то больше не приедут сюда.
— Прости, княже, — несмело спросил Збых. — А зачем ты уезжаешь? Ведь мы те меха и здесь продадим.
— Понимаешь, там цена куда выше будет, — ответил Самослав. — И у меня помимо торговли в королевстве франков еще кое-какие дела есть. Зимой, как лед станет, вернусь. А теперь, выпьем, почтенные мужи!
Собрание довольно загудело! Выпить и закусить тут любили все. Владыка наклонился к Деметрию и Горану, которые сидели рядом: — Не налегайте на мед, разговор будет. И прекратите делать такие задумчивые лица, улыбайтесь!
* * *
За полгода до этого разговора.
За что Вышата любил свое дело, так это за то, что везде он был дорогим гостем. Как новый князь забрал под свою руку эти земли, как успокоилась вражда между племенами и родами, то целая свора мелких торговцев, что затаривались оптом на Большом Торге, юркими челноками начала шнырять от одной веси к другой. То, что для почтенного Збыслава, княжьего старшего купца, мышиной возней казалось, для мелкого торговца оказалось золотой жилой. Меховой, если быть точной. Ну, или соляной...
Вышата взял у почтенного Збыслава, чтоб ему пусто было, товар на реализацию, погрузил в лодчонку, выдолбленную собственноручно, и поплыл вниз по течению, по мелким хорутанским деревушкам. А ведь вельможного купца еще недавно звали просто Збых, и был он самым обычным сопляком, да еще и слабосильным. Все девки от него нос воротили, а теперь локти кусают. Он себе жену красавицу взял, да еще и из знатного рода. Везет же людям! Вышата горестно вздохнул, представив, как бы он развернулся, если у него полтысячи тех соляных монет было. Э-эх! Мечты! И он макнул весло в воду, ускоряя лодку на ленивом течении. Он, Вышата, знал, куда плыть нужно. Ему в самый дальний род, туда, где тесть самого князя живет. Оттуда на торг редко ходят, уж больно далеко. А разная мелочь, что у Вышаты в лодке, так и вовсе для местных мужей неинтересна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Купец вез иглы, ленты, гребни, медные браслеты и серебяную проволоку, из которой каждое племя делало свои, ни на что ни похожие височные кольца. У хорутан они были с загибом на конце в виде латинской буквы S. Впрочем, Вышата был неграмотен, и называл это просто загогулиной. Главное, что бабы, видя его товар, сходили с ума, и трясли мужей, чтобы те сняли с себя последние портки, но купили им немедленно то, что только что купила соседка Душана из соседней веси. А то что, она хуже той задаваки будет? Мужики вздыхали и доставали заветную белку, или фунт соли, что здесь уже научились пилить пополам. Впрочем, и хорошая затрещина частенько бывала последствием такого разговора, если вдруг упрямая женушка теряла берега и переходила ту незримую границу, которую спинным мозгом чует любая баба, прожившая в законном браке дольше трех недель.
А еще Вышата как гость, был интересен всем вдовушкам, которые были лишены мужской ласки. Им гулять в собственном городище людская молва не позволяет. Мужики ведь кобели все, как один. И язык ни у кого во рту не держится. Хуже нет, чем в своем роду блудливой козой прослыть. Могут мужние бабы и волосья повыдергать. Так что Вышата был просто нарасхват. И это было еще одной причиной, почему он любил свою работу. И вот прямо сейчас, отдыхая в домике одной вдовицы, аппетитной, как спелая репка, он лениво слушал бессмысленную бабскую болтовню.
— Ну, значит, я, как обычно, подслуш... э-э, проходила мимо и случайно услышала. Она ему и говорит: — Отомстить хочу! Представляешь?! За позор дочек моих! Вот ведь стерва! А ее дочки — уродины, прямо как она!
— И что она? — спросил Вышата, не особенно вникая в бессмысленный шум, который проносился мимо его ушей, не задев сознания. По его опыту, данная фраза была применима в девяти случаях из десяти, когда общаешься с женщиной, и должна была показать собеседнице, что ее внимательно слушают. Особенно, если это было совсем не так.
— А она ему и говорит: я брата своего послала, Глума, к бойникам. Чтобы значит, они городище княжеское обложили, а наш владыка с другими владыками на подмогу придет. И вот они то городище возьмут, князя нашего убьют, а новым князем вождь бойников станет. А в благодарность новый князь всех трех наших уродин за себя возьмет. Ну, ты представляешь? А еще пообещала, что ее внуки князьями станут, и тогда она всех, кто над ее дочками потешался, утопит! Вот сука, да? Да мы же все над ними смеялись! Вот я страху-то натерпелась! Хорошо, что наш князь того бойника победил. А то хоть в петлю лезь...
— Ты сейчас про кого рассказывала? — приподнялся на локте Вышата, которого внезапно пробил пот. — Ты про своего владыку, что ли?
— Ты меня совсем не слушаешь, что ли? — обиделась баба. — Про владыку, конечно. И про жену его стерву. Она ежедень Триглава молит, чтобы он на княгиню нашу злую лихоманку наслал. И дочки ее то же самое делают. Я сама сколько раз слышала! Вот!
— Ах, ты моя козочка! — промурлыкал Вышата. — У меня красивые бусы есть, и они сейчас твои будут. А ну, поцелуй-ка меня покрепче!
Рано утром, выйдя от оголодавшей вдовушки на подгибающихся ногах, Вышата присел, глядя на реку, подернутую стылым осенним туманом. Холод, пробравшийся ночным вором под теплый плащ, немного взбодрил купца. То, что он услышал, не требовало отлагательства. Нужно мчать в Новгород, и быстро. Он уже почти расторговался, а мех много места не занимает. Соль тоже на шкурки сменяет, слишком тяжела она. Лодку бросить придётся, хоть и жалко ее до слез, и в Новгород бегом бежать, с одним заплечным мешком. Вверх по течению он с ней куда дольше добираться будет. Если по пути волки не сожрут, то дня через три на месте будет. Ему почтенный Збыслав по знакомству заветные слова прошептал, с которыми можно к самому вельможному Горану зайти в любое время, хоть ночью. И если ты важную весть принес, то тебя солью засыплют просто. А вот если слова твои враньем окажутся, то лучше сразу к аварам податься. Там, в рабстве, он замечательно до конца жизни и проживет, не встречаясь больше с человеком, который преданно служит богине Моране.
