— Слово и дело! — шептал про себя Вышата заветные слова, отматывая скорым шагом версту за верстой. — Слово и дело!
Глава 27
— Прости, владыка, — повинился Горан, а Деметрий согласно качал головой. — Мы думали, ты все-таки умом тронулся. Забот много и все такое.
— Не верили? — усмехнулся Самослав. — Ну, и зря! Они должны были на это клюнуть, и они клюнули.
Новгород был взят в осаду. Сотня бойников, три сотни хорутан, столько же дулебов и лемузов. Всего около тысячи человек. Именно столько предателей и было. Остальные по-тихому доложили о поступившем предложении Горану, и были милостиво отпущены восвояси, получив подробные инструкции. Впрочем, двое владык не доложили, и решили посмотреть, чем все закончится, чтобы присоединиться к победителю. В городе остался Дражко с двумя сотнями мужей, и один приступ они уже отбили. Основное же войско, которое имитировало поход на хорватов, кружным путем вернулось назад и зашло в тыл осаждающим. Те пребывали в растерянности, ведь в городе должна была остаться только стража, а потому ливень стрел и кипяток, льющийся на головы, оказался для них полной неожиданностью. Сейчас лагерь спал, а по нему курсировали несколько патрулей, которые больше чесали языком, чем наблюдали. Ведь войско князя ушло в поход на хорватов, чего им опасаться? Мужиков из соседних деревень? Так они разбежались все. И бабы с детьми тоже разбежались, и скотину с собой увели. Странно это все, конечно...
Рассветное солнце робко выглянуло из-за леса, а лагерь осаждающих прорезал истошный вопль часового:
— Вороги напали! Вставайте! К оружию!
Вильцы, лемузы, дулебы и хорутане вскакивали, протирая глаза и хватая копья, что лежали рядом. В наступающей суматохе все искали своих, пытаясь построиться по племенам и родам. Засвистели стрелы, которые летели сотнями, раня и убивая мечущихся воинов. Жидкие ответные залпы из охотничьих луков большого вреда нападавшим не принесли, а для броска дротиками было далековато. Наконец, осаждающие сбились в подобие войска, где центр заняли одетые в волчьи шкуры бойники. Они не стали ждать, когда стрелы выкосят их ряды, и с ревом бросились на ощетинивший копьями ровный строй. Первый удар был страшен, и самые отчаянные повисли на копьях, которые застревали в их ребрах.
— Тяни назад! — орал Деметрий, срывая горло. — Строй не ломать! Щиты сомкнуть! Второй ряд — не спать!
Кое у кого копья в горячке боя были сломаны и изрублены топорами, а то и вовсе застряли в телах. В ход пошли мечи и саксы, которыми княжеские скутарии били из-за щитов.
— Мечом рази того, кто справа! — кричали десятники. — Подмышку бей!
Старая римская тактика давала свои плоды, и бойники, не ожидавшие подобной подлости, падали один за другим. А что оставалось делать, если ты делаешь замах топором, а тебе прилетает смертельный удар совсем не от того воина, с кем ты бьешься?
А из лесу выбегали все новые и новые отряды, которые забрасывали дротиками набегающую людскую волну. Дулебские и хорутанские владыки, которые обещали Велемиру свою поддержку, пришли вовремя. Только воевали они почему-то за другую сторону. Ворота города отворились, и из крепости вышли защитники, которые ударили во фланг, прижимая бунтовщиков к воде. Это был конец, и первым, кто это понял, был Велемир.
Громила, одетый в доспех, махал здоровенным мечом направо и налево. Он пробивался туда, где стоял княжеский стяг. У него был всего один шанс, и он был намерен им воспользоваться. В это странное время и у славян, и у германцев вождь служил оберегом для войска, его символом. Гибель вождя в глазах воинов означала утрату милости богов, и означала поражение. Велемир еще не знал, что дулебы владыки Младана ударили в спину предателям — хорутанам из рода Буривоя и его лемузам.
— Где он? — напряженно спросил Самослав, который пытался в тучах пыли рассмотреть своего главного врага.
— Сюда идет, — спокойно ответил Деметрий. — Я велел для виду с ним биться и пропустить к стягу. Но ты, герцог, и впрямь отчаянный. Я же его в бою видел. Это же не человек, это полубог, вроде Геракла. Прости меня, господи, за богохульство, нечистого демона поминаю!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А ты помнишь, как погиб Геракл? — хмыкнул Само. — Его сила ему не помогла.
— Я-то помню, мой герцог, — как-то странно посмотрел на своего князя Деметрий. — Но вот откуда ты это знаешь?
Этот вопрос остался без ответа, потому что Деметрий ринулся туда, где строй стал проминаться под ударами бунтовщиков.
— Самослав! — раздался рев Велемира совсем недалеко. — Сразись со мной, если ты не трус! Ну, где же ты? Или только торговать умеешь?
— Я тут! — закричал Само. — Пропустить его ко мне!
Людские волны неохотно расступились, а в центр образовавшегося круга прошел покрытый кровью Велемир. Его щит был изрублен, а из рассеченного уха сочилась кровь, на что он, впрочем, не обращал ни малейшего внимания. Бойник удивленно посмотрел на обломки щита и отбросил его в сторону.
— Готов? — спокойно спросил Самослав, когда поле для битвы было расчищено. — Бьемся насмерть или как тогда, попросишь чего-нибудь и ляжешь на спину, как последняя потаскуха? Ну, чего встал, продажная тварь? Или в портки навалил?
— Я? Я навалил? — Велемир с хохотом поднял меч и бросился на врага. Один удар — и наглый щенок упадет на землю, разрубленный до пояса. И даже чудной доспех, в котором на кольчугу зачем-то приклепали железные пластины, ему не поможет. Он так и не понял, почему его смех превратился в клокочущий хрип. Понимание пришло только тогда, когда рука нащупала торчащую из горла рукоять ножа. Странную такую рукоять, сделанную из железа и с какими-то дырками. Дурацкий нож, им даже мяса не порезать, удивленно подумал Велемир, закрыв глаза. С этой мыслью он и умер.
— Отрубить голову и поднять на копье! — распорядился Самослав. Ножей было два, но метнуть второй у него навряд ли получилось бы. Уж слишком мало было времени. Хотя, промахнуться с пяти шагов... И он пробурчал про себя: — Нашел д, Артаньяна, придурок. Я совсем ненормальный, что ли, с такой тушей дуэли устраивать! Эх, как же не хватает пулемета! Ведь одним цинком всю эту шоблу разогнали бы! И почему я не умею на коленке булат ковать и арбалеты делать? И даже рецепт пороха не помню. А ведь сколько раз читал...
Битва понемногу затихала. Остатки бойников решили умереть, сражаясь, и теперь их прижали к берегу реки, методично расстреливая и забрасывая дротиками. Видя, что лучники на лодках бьют стрелами тех, кто пытается уйти вплавь, словене бросили оружие, запросив милости. Для них битва была закончена. На земле понуро сидело несколько сотен мужиков, и еще десятки были убиты. Владыка Буривой тоже сидел в толпе людей, которых привел на верную смерть и теперь ловил их взгляды, которые не сулили ему ничего хорошего. Пленных еще вязали, стягивая шеи жердями, а со стороны торга к берегу уже причаливали ладьи, из которых вышла целая делегация баварских купцов во главе с почтенным Хубертом. Девять его сыновей, крепких, как дубы, оглядывали поле битвы хозяйским взглядом. Сегодня будет хорошая торговля, они это чувствовали.
Вечер прошел бурно, а ночь быстро. Наспех сколоченная трибуна из сосновых бревен была поставлена за воротами города. Людское море волновалось вокруг, распространяя могучий запах перегара. Князь не поскупился на угощение, а победители утопили в меду и настойках весь пережитый страх боя. Боялись все, но никто в этом не признавался. Напротив, бахвальство лилось рекой, и с каждой минутой количество оборотней, убитый одним ударом копья, увеличивалось вдвое. Впрочем, достигнув определенного предела, вранье затухало, и начиналось заново, с весьма скромных величин. Хорутане, пролившие кровь вместе с дулебами, а потом немало выпившие вместе за общую победу, внезапно выяснили, что это нормальные мужики. Почесывая затылки, они осторожно интересовались, какого рожна они резались столько лет и не находили внятного ответа. Наконец, князь, которого войско после вчерашней победы буквально боготворило, поднялся на трибуну. Еще бы! Собственной рукой такого бойца сразил! Воины встретили его приветственным ревом. Князь поднял руку. Он был краток.
