– Это для пожертвований, на поиск пропавших ребятишек.
Мишаня бросил в прорезь мелочь. У меня монетки только российские, а в спину дышит Лена. Не ударить бы лицом в грязь – сую в шкатулку долларовую банкноту. Но Лена щедрого жеста не замечает. Во идиот, приехал в Штаты американских детишек разыскивать. Жалко баксика. Совсем, как огуречик, зелёненький он был.
– Господи, как удачно! Игрушек накупила, – Лена светится улыбкой. – Вот мои-то удивятся, не знают ведь, что я в Америке.
Молодец, о семье не забывает. А я… Зелёненький, зелёненький, зелёненький он был.
– О, сквер. Посидим в тени? Под кущью сень, – предложил Мишаня.
– ?!
– Короче, ну, это, под кучей сена. В переносном смысле.
– А, понятно, – сказал я. – Или под сенью струй. В смысле, сцена у фонтана. Опять же в переносном. Но всё равно, в кущах.
Только присели, Мишаня выставил пиво, шесть бутылок. Так вот куда он отлучался.
– Угощайтесь.
– Леночка, ты уловила? Нас угощают. Бывают же настоящие мужчины.
– Мишаня, ты что творишь?
– А? Палыч, ты чего?
– Это же Америка, нас арестуют.
– Да за что?
– За это самое. У них вид пьющих людей попирает чувства непьющих в данный момент окружающих. Жестокий мир развитого капитализма.
– Даже пиво?
– Конечно. В своей машине, и то нельзя.
– Так блюстителей же не видно.
– Зато полно граждан с мобильниками.
– И что делать?
– Эх! Ты что, по пять баксов отдал? Однако.
– А что такого? Я как бы в отпуске, а на отдыхе не экономят.
– Ладно, давайте так. Упрячьте бутылки в пакеты, будто у вас кока-кола. Соблюдём формальности.
– Послушай, командир. Ты чего это: «вы», да «вы»? А сам-то не хлебнёшь?
– Да как-то не знаю. Вы пейте, а я буду вас крышевать. В смысле – прикрывать. Короче, постою на шухере. И потом: пиво – из горла? Не солидно.
– Так ведь через пакет.
– Ну, выпью… превозмогая отвращение.
– Во-во, превозмогай.
Эх, хорошо. И не так жарко, после пивка-то.
– А вот интересно, – задумчиво сказала Таня, – водятся у нас не просто мужчины, а настоящие джентльмены? Это такие мэны, которые помогают леди нести сумку. Или пакет.
Мишаня выхватил её покупки.
– Спасибо, Мишаня. Ты настоящий рыцарь. И должен заметить: леди здесь не одна.
Мишаня завертел головой в поисках второй леди. Ага, дошло. Но от новой поклажи моего подопечного скособочило.
Надо выручать собрата.
– Включаюсь в борьбу за рыцарское звание. Дай-ка сюда вот этот, Мишаня. Давай, давай, без проблем.
Вот и столица.
– С чего начнём?
– Белый дом, – отозвалась Таня.
– Капитолий. Во-о-н, самый высокий в городе, – предложила Лена.
– Пива, и много. Как это? Рефилл, во.
– Мнения разделились. Командовать парадом буду я. Оккупируем в утверждённом порядке.
Однако Белый Дом оказался закрыт для посетителей.
– Не горюйте, друзья. Подумаешь, большой дом белого цвета.
– Там интересный кабинетик, овальной формы, – рыцарь-джентльмен выразительно взглянул на Таню.
– Действуем по плану. Дранг нахт Капитолий.
На парапете устроился чернокожий, рядом табличка.
– Друзья, угадайте, что у него на биллборде? Лена вне игры.
– Этот загорелый что-то продаёт? – сказал Мишаня.
– Мимо.
– Борется за права афроамериканцев? – спросила Таня.
– Зачем? Уже и так. Нет, это он денежку просит. «Подайте бездомному и безработному», типа сертификат. Потому как по одёжке здешних бомжей не отличить от работящих и домовитых, – заболтавшись, я потерял бдительность.
– Мишаня, куда?
– Помочь бродяге.
– Полный цурюк! У него пособие побольше твоей зарплаты. Плюс нехилая добавка от таких вот лохов.
На травке расположилась компания юнцов. Две гитары, флейта, и поют под незатейливую мелодию.
– Лена, просветите, о чём они? – спросил я.
– Н-ну, в общем, о любви.
– Что-то не так, Лена?
Лена улыбнулась:
– Никак не привыкну к американскому диалекту. Я бы им по троечке вкатила, за разговорный английский.
– А я знаю, кто это! – радостно возопил Мишаня.
– Ясно, кто. Барды.
– Не, Танюха. Барды – когда мужики бородатые. А эти, ну, короче, слово такое импортное. Первая часть означает «человек», а вторая – «струна» или «струится». Короче, это… во, вспомнил. Менструэли.
Лена осторожно хихикнула. Таня оскорбительно расхохоталась. Мишаня обиженно поджал губы.
– Попутал ты, Мишаня, – вступил я. – Слово и правда импортное, к тому же сложное. Первая часть – да, человек, но не простой, а государственный чиновник высокого ранга. Министр по-нашему. Министры ведь тоже люди. А последний слог означает вечную зелень, то бишь хвойный лес. Ель, значится. Получается, музыканты эти – министрели.
– Это как это? Почему так? Почему зелёные?
– Не нравятся зелёные ели? Пусть будут голубые. Министр зашёл в лес и увидел голубые ели. Он подошёл ближе: голубые не только ели, а ещё и пили.
Мой подопечный заморгал рыжими ресницами.
– Мишаня, у тебя талант вольного переводчика. Не забыл ещё, как наш отель называется?
– На память не жалуюсь. Ну, короче. В начале смешное, типа «Три дебила», только наоборот. Три дебила – это три дурака. А наоборот если, то трое умных. Во, точно. Три – ум, точнее – Атриум. А в конце тоже смешное слово. Про секс, но приличное. Так, сейчас скажу. Секс по приличному называется «спать». А на чём спят? Йес! «Атриум-матрас».
– Мишаня, ты гений. Гений сексуальной лингвистики. Но всё же носи с собой ключ с бирочкой. «Дабл-трии хоутэл» и «Атриум-матрас» – немного разные вещи.
– Зачем ключ? Теперь карта есть, – он достал колоду. – Вот эти четыре лишние, разбирайте. На обороте Вашингтон.
– Карта называется джокер, иногда она совсем не лишняя. Но ты прав, теперь мы точно не заблудимся.
Дамы улыбаются, глядя на Мишаню.
– Ну что, вперёд? Цигель-цигель, – воззвал я.
– Самое время для пива. Повторение – мать ученья.
– Сначала дело, потом удовольствие.
– Тогда ускоримся. Тань, чего плетёшься, как черепаха Тротила? – похоже, Мишаня не забыл её язвительный смех.
– Мальчики, мы отлучимся, – она стрельнула глазами в Мишину сторону.
– Танюха, не тормози – памперсни.
– Мишаня, не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны. Отлучиться – вон туда, девочки.
* * *
Самое время поговорить по душам, тем более, подопечный сам и начал.
– Палыч, а ты бы хотел тут жить?
– Не-а, больно жарко. А после двухсот грамм и в России неплохо.
– Ты чо? Скажешь, на Урале лучше?
– Здесь ты прав. Урал – кузница державы, но нельзя всю жизнь прожить в кузнице. Я вот считаю: уезжать, так в Аргентину. В столицу ихнюю, Ебунас-Райнис.
– Чо? Прямо так и называется?
– Дядя шутит. А в Аргентине сейчас зима.
– Зима, – протянул Мишаня. – Зима. Крестьянин, торжествуя, идёт, держась за кончик… плуга.
– Что ли он снег пашет, крестьянин твой?
– Хер знает. Главный прикол, что за кончик держится. А мне нравится в этом, ну, логове демократии. Подумаешь, жарко, у нас в цехе погорячей будет. Я за смену газировки выпиваю – ведро.
– Слушай, у тебя загар такой странный. Лицо, будто солнцем обожгло, а руки белые.
– Это на работе.
– Загораешь на работе?
– Облучаюсь, от расплавленной стали.
– Ну и работёнка. В молодости и мне довелось попахать металлургом, но чтобы целое ведро… А тебе оно надо, так горбатиться? Не мог чего получше найти?
– Так у меня ж верхнего образования нету. Где я двадцать штук в месяц поимею? Кисло, что ли? Хотя деньги не главное, но без них скучно.
– Только за двадцать штук ты продаёшь… Ладно, не будем о грустном. Лучше скажи, как тебе наша команда?
– Палыч, – он оглянулся, – мы же договорились, Танюха – моя.
– Ты что, у меня разрешение спрашиваешь?
– Нахер мне твоё разрешение, это я так.
– Лучше думай о деле. Понимаешь, мы должны быть как футболисты. Не будет единства – не будет результата. А не будет результата, сам понимаешь…
– Ты нашему олигарху это скажи. Западло ему прогуляться с простыми людьми. Головка у него бо-бо. Врёт, как сидоровый мерин.
– ?! А, в смысле – как сивая коза?
– Ну да. Слушай, Палыч, я на него работать не буду, прямо говорю.
– Да кто тебя заставляет? И почему на него-то? Цель ведь у нас общая.
– За дурака меня держишь? Деньги-то у кого? Вот. Значит, он и будет главный. А я так не хочу.
– А сейчас ты разве на себя работаешь? Хозяин вашего заводика…
– Да всё понятно, не продолжай. Только, Палыч, я не об этом.
– Ну?
– Он кинет нас, вот увидишь, обязательно кинет. Финансист – ясный сокол, мать его. Все они жулики, с головы до мозговых костей.
Конец ознакомительного фрагмента.
