Я пришел пешком. Оставил Артемку с экипажем возле казарм Измайловского полка и спокойно, лишь изредка отворачивая лицо от пронизывающего, дующего со стороны моря ветра, прогулялся до Обводного канала. И, кстати, хоть и не задумывался об этом, – поступил весьма мудро. Во всяком случае, избежал ссор и обид за «парковочное» место. Сколько раз слышал потом, спустя много лет, как кто-то из власть имущих гнобит какого-то несчастного за то, что тот не уступил тогда, на Варшавском, карето-место.
Ну их всех в пим дырявый. Мне доброжелателей и без этих никчемных препирательств хватает. Один неудачно спасенный великий князь чего стоит! Никогда не забуду, как я, не в силах больше выдерживать давление, неуклюже откланялся и, будто ядро из пушки, вылетел из Аничкова дворца. Как стоял там, у изящных привратных башенок, поджидая Артемку с каретой, молча ругая себя последними словами. И как сначала увидел закаменевшие лица конвойных солдат, а потом и торопливо шагающего ко мне гиганта – великого князя Александра. И – о ужас! В его руках были позабытые в спешке мои саквояж и туба с картами. Я готов был на месте провалиться. Уж на Сашу-то я обиды не держал.
– Постойте! – рявкнул второй сын царя так, что стекла в рамах звякнули. – Герман Густавович, постойте!
Из-за парадного фасада дворца медленно выкатывался мой экипаж. На облучке, начхав на хозяев, о чем-то оживленно беседовали Артемка с тем самым конвойным казаком.
– Простите, ваше императорское высочество, – поклонился я, дождавшись, пока брат Никсы дойдет – почти добежит, до меня. – Нехорошо вышло. Не попрощался как подобает. Что обо мне подумает цесаревич!
Лепет, конечно. Причем детский. Но ничего умнее в голову не приходило. Я был ошарашен, раздавлен, предан «милостью» наследника. Тогда, в тот самый момент, я жалел, что полез выправлять Историю. Этот, младший, пусть и не настолько умен и образован, как его брат, но, как оказалось, куда честнее. Искреннее. А судя по тому, что не поленился принести мне вещи, так еще и с совестью. Редкие для высшей аристократии качества…
– Это вы простите, Герман. – Александр был по меньшей мере на полторы головы выше меня, так что его легкий поклон мог быть и выражением уважения, и показателем внимания к собеседнику. – Никса был сейчас совершенно несносен. Затеял этот суд… Понимаете, ему страшно. Врачи сказали, если бы не ваши письма… Он не верит ни докторам, ни вам. Столько перемен…
– Да-да, я понимаю, – пролепетал я, чтобы не молчать. Это было бы невежливо.
– Вы… – Здоровенный принц по прозвищу Бульдожка порозовел от смущения и прошептал: – Вы замечательный. Вы заняты делом, а не… Я стану помогать вам как сумею. Не держите только обиду на Никсу. Мне кажется, он тоже вам завидует…
Царевич легко закинул увесистый портфель в карету, а тубу отдал Артемке.
– Прощайте, Герман Густавович. – Он повернулся уходить.
– Ваше высочество, постойте, прошу вас! – Теперь мне пришлось кричать ему в спину. – Это Николаю Александровичу. Не более столовой ложки за завтраком. Один раз в день! Это важно!
Желто-коричневая жижа в квадратной водочной четверти не выглядела чудодейственным эликсиром. Но не зря же я вез настойку золотого корня через половину страны.
– Что это?
– Травы на хлебном вине, ваше высочество. Редкие травы. Они придадут цесаревичу сил и помогут побороть болезнь.
Господи! Ну зачем я это сделал?! Только что же был полон разочарования в своем избраннике. Еще три минуты назад ругал себя – и тут же снова бросился помогать. И ведь Герочка в голове тоже молчал, как партизан в гестапо. Не остановил, не подсказал…
– Это… Это надежно?
– Абсолютно, если не перебарщивать. Пить только утром и лишь понемногу… А вы вот о чем… – Это просто паранойя какая-то. Неужели я вот так, на глазах у всех, дал бы наследнику империи яд? – Хотите, я сам это выпью?
– Хорошо, – кивнул или поклонился Александр – у гиганта не поймешь. И улыбнулся. – Я дам ему утром. После сегодняшнего заседания хлебное вино будет ему на пользу.
– Прощайте, ваше высочество. – Я поклонился. Привыкал гнуть спину перед высокородными недорослями. И запрыгнул в экипаж. Мучительная аудиенция в Аничковом дворце окончилась.
А наутро я, как и прочие десятки тысяч государственных чиновников в Санкт-Петербурге, получил пропуск-приглашение на встречу датской принцессы.
Отказаться, не пойти – выказать пренебрежение высочайшей милостью. Пойти – прослыть, хоть и в узком кругу приятелей цесаревича, лизоблюдом. В итоге выбрал компромисс. Решился идти, но в первые ряды не лезть, на глаза царской семье не попадаться. Станут проверять – увидят мой погашенный пропуск. Был, значит. А никто не видел – так я скромный.
Тем более что ничем другим заняться все равно не получилось бы. Похоже, весь город, вся полумиллионная столица великой империи, собирался пойти поглазеть на маленькую и хрупкую датскую принцесску. Своих-то санкт-петербургские обыватели и так чуть ли не каждый день лицезреть могут. Царь почти ежедневно в Летнем саду гуляет. Да и царские дети практически без охраны по городу ездят. А вот Дагмара, чай, не по три раза в год приезжает. Историческое событие, едрешкин корень!
А прогуляться, кроме всего прочего, оказалось действительно полезно. Ночью спал плохо, как-то рывками. Орды бессвязных мыслей водили хороводы, прыгали через пышущего раздражением Германа и в четкую ясную картину собираться не желали. Я испытывал острый приступ жалости к самому себе, когда казалось, будто бы все пропало, все труды насмарку и оскорбленный моей выходкой наследник теперь станет гадить мне где только возможно, настраивать против меня финансистов и власть предержащих. Мало кто в империи решится иметь дело с человеком, меченным неудовольствием царской семьи. А уехать за границу – какой же я тогда поводырь?!
И уже через минуту засыпал, убедив себя, что ничего страшного не случилось. Что даже если действительно придется уйти в отставку, смогу заниматься реализацией своих планов и без административного ресурса. Деньги тянутся к деньгам. Люди с деньгами охотно сотрудничают с другими богачами. Стоит один раз вступить в некое неформальное общество состоятельных, дать другим получить прибыль с совместных проектов, и ты становишься обладателем части их власти, их влияния.
Только к утренним сумеркам удалось уснуть по-настоящему. Без снов, но и без давящих мыслей о всякой ерунде. И спал как младенец, пока слуги не забеспокоились и не отправили Артемку осведомиться, как я себя чувствую.
Неспешная ходьба по хрустящим ломающимся ледком – ночью подморозило – деревянным тротуарам, как ни странно, привела мозги в относительно работоспособное состояние. И перво-наперво я попытался сделать ревизию того, чем обладал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
