«Выйдите к своей машине и возьмите записку под дворниками. Прочитайте ее в машине».
Я заплатил, сколько с меня причиталось, вышел к машине и взял записку, как мне и было сказано, открыл машину и сел в нее, включил свет и прочитал написанное все тем же почерком:
«Не подавайте никаких сигналов. Действуйте точно по указаниям. Поверните направо на Одиннадцатую авеню и медленно поднимайтесь до Пятьдесят шестой улицы. Поверните направо на нее и двигайтесь к Девятой авеню. Сверните направо на Девятую авеню. Снова направо на Сорок пятую улицу. Налево на Одиннадцатую авеню. Налево на Тридцать восьмую улицу. Направо по Седьмой авеню. Направо по Двадцать седьмой улице. Остановитесь между Девятой и Десятой авеню. Идите к дому номер восемьсот четырнадцать и пять раз постучите в дверь. Отдайте человеку, который откроет вам, обе записки. Он скажет, куда идти».
Мне это не очень понравилось, но я должен был признать: они придумали самый лучший способ убедиться, что я приехал на встречу один.
Теперь пошел дождь. Включив мотор, я смутно разглядел через мокрое стекло, что водитель такси Сола все еще копошится под капотом; но, разумеется, мне пришлось преодолеть искушение опустить стекло и помахать ему на прощание рукой. Держа записку в левой руке, я подъехал к перекрестку, подождал, пока сменится красный свет, и повернул направо на Одиннадцатую авеню.
Поскольку мне не возбранялось смотреть, я воспользовался этим и, остановившись у Пятьдесят второй улицы на красный свет, увидел, что позади с обочины съезжает черный или темно-синий «седан» и направляется за мной. Само собой разумеется, я мог считать его своим компаньоном.
Водитель «седана» не был убийцей, как я вскоре узнал. На Двадцать седьмой улице возле дома номер восемьсот четырнадцать было свободное место, и я не видел серьезных возражений против того, чтобы занять его. «Седан» встал прямо за мной. Заперев дверцу, я немного постоял на тротуаре, но мой напарник сидел как пригвожденный, поэтому я последовал инструкции, поднялся по ступенькам на крыльцо приземистого старого дома, вошел в него и пять раз постучал в дверь. Через стекло тускло освещенный вестибюль казался пустым. Всматриваясь внутрь, я услышал позади себя шаги и обернулся. Это был мой попутчик.
— Ну вот мы и доехали,— приветливо сказал я.
— Вы едва не оторвались от меня на какой-то улице,— сказал он.— Отдайте мне записки.
Я протянул их — все доказательства, которые были в моем распоряжении. Пока человек напротив меня разворачивал их, я осмотрел его. Он был примерно моего возраста и роста, худой, но мускулистый, с оттопыренными ушами и багровой родинкой справа на подбородке.
— То, что нужно,— сказал он и засунул записки в карман. Из другого кармана достал ключ, отпер дверь и толкнул ее.— Следуйте за мной.
Пока мы поднимались на второй этаж, мне было легче легкого выхватить у него пистолет из кобуры на боку, только ее там не было. Возможно, он, как и я, предпочитал носить оружие под мышкой. Ступеньки лестницы были из некрашеного, порядком износившегося дерева, стены нуждались в штукатурке со времен по крайней мере Перл-Харбора, а общее зловоние состояло из нескольких запахов, которые я не хотел анализировать. На втором этаже он направился к двери в глубине вестибюля и сделал мне знак войти.
Внутри находился еще один человек, но опять не тот, с кем я договаривался о встрече,— во всяком случае, я питал такую надежду. Было бы преувеличением сказать, что комната как-то обставлена, но я признаю, что в ней оказался стол, кровать и три стула, один из которых был чем-то обит. Человек, лежавший на кровати, вскочил, когда мы вошли, и сел, свесив ноги так, что они едва доставали до пола. У него были плечи и торс борца-тяжелоатлета и ноги наездника. Его опухшие глаза сощурились от света лампы без абажура, как если бы его только что разбудили.
— Это он? — спросил тот, к кому мы пришли.
Худой ответил утвердительно. Наездник-борец — сократим его до НБ — поднялся, подошел к столу и взял в руки клубок тонкой веревки.
— Снимайте шляпу, плащ и садитесь сюда. Он показал на один из стульев.
— Не торопись,— скомандовал Худой.— Я еще не объяснил ему.— Он посмотрел на меня.— Идея проста. Человек, который должен явиться на встречу с вами, не хочет никаких сюрпризов. В его намерения входит только разговор. Поэтому мы привяжем вас к этому стулу и удалимся. Когда он придет, вы побеседуете с ним, а после его ухода мы возвратимся, освободим вас, и вы отправитесь по своим делам. Я достаточно внятно объясняю?
В ответ я усмехнулся.
— Вполне, приятель. Даже слишком внятно. А что, если я не сяду?
— Тогда он не придет, и разговор не состоится.
— А если я сейчас уйду?
— Пожалуйста. Нам все равно заплатили. Если хочешь увидеть его, есть только один путь, и ведет он через веревку и стул.
— Мы получим больше, если привяжем его,— возразил НБ.— Дай мне уломать его.
— Отвали,— скомандовал Худой.
— Мне тоже не хочется сюрпризов,— сказал я.— Что ты скажешь на это: я усаживаюсь на стул, и вы связываете меня для вида — так, чтобы я мог пошевелиться в случае пожара? В моем нагрудном кармане в бумажнике лежит сто долларов. Прежде чем уйти, вы заберете их.
— Из-за паршивой сотни? — насмешливо произнес НБ.— Заткни глотку и садись.
— У него есть выбор,— неодобрительно заметил Худой.
На самом деле у меня его уже не было. Эта ситуация оказалась превосходным подтверждением того, насколько полезно предусмотреть все случайности заранее. При обсуждении никто из нас не задался вопросом, что делать, если два дюжих молодца предложат выбор между возможностью быть привязанным к стулу или идти домой к теплой постели. Насколько я мог судить, стоя и взвешивая за и против, мне ничего другого не оставалось, да и идти домой к постели было слишком рано.
— О'кэй,— сказал я.— Только не слишком усердствуйте. Мне известно, как ехать сюда, так что я всегда сумею найти вас, если мне придет в голову такая мысль.
Они отмотали веревку, перерезали ее и принялись за дело. НБ привязал запястье моей левой руки к левой задней ножке стула, в то время как Худой занимался правой. Они намеревались проделать эту же операцию и с моими лодыжками — связать их с основанием передних ножек стула, но я заявил, что в таком положении у меня начнутся судороги. По крайней мере, лучше было связать лодыжки вместе. Они поспорили по этому поводу и в конце концов согласились со мной. Худой в последний раз проверил узлы и после этого наклонился ко мне. Он вытащил у меня пистолет и швырнул его на кровать, удостоверился, что больше ничего у меня нет, и вышел из комнаты.
НБ взял пистолет и недовольно уставился на него.
— Подобные штучки,— проворчал он,— приносят много неприятностей.
НБ подошел к столу и положил пистолет. Потом вернулся к кровати и растянулся на ней.
— Сколько времени нужно ждать? — спросил я,
— Недолго. Я не спал этой ночью.
НБ закрыл глаза.
Но он не заснул. Его мощная грудь не успела подняться и опуститься, как дверь открылась и вошел Худой. С ним был какой-то тип в сером, в полоску, костюме и темно-серой фетровой шляпе, с серым же плащом через руку и в перчатках. НБ вскочил с постели. Худой остался возле двери. Вновь прибывший положил свою шляпу и плащ на кровать, подошел, оглядел мои веревки и сказал Худому:
— Все в порядке. Я зайду за вами.
Те удалились, закрыв за собой дверь. Незнакомец стоял, глядел на меня.
Он улыбнулся.
Я не хочу преувеличивать своего мужества. Не то чтобы на меня не произвел никакого впечатления тот факт, что я был связан по рукам и ногам и напротив меня, улыбаясь, стоял убийца,— нет, я просто был поражен. Он удивительным образом перевоплотился. Самые заметные изменения произошли с бровями и ресницами — теперь глаза дополнялись густыми бровями и длинными ресницами, в то время как наш вчерашний гость не мог похвастать ни тем ни другим. Разительной была и внутренняя перемена. Я не видел улыбки на лице вчерашнего гостя, но если бы и увидел, она была бы совсем не такой. Другими — блестящими, расчесанными на пробор — оказались и волосы.
Человек в сером костюме пододвинул к себе стул и сел. Мне понравились его новые манеры. Возможно, это вышло ненамеренно, но само движение лишь подчеркнуло мое впечатление.
— Итак, она рассказала вам обо мне? — спросил гость.
Я услышал тот же голос, каким он говорил по телефону. На самом деле голос звучал несколько иначе — немного пониже, но и тут, как с лицом и с движениями, перемена объяснялась какими-то внутренними сдвигами. В нем слышалось напряжение, и руки в перчатках крепче обычного сжали колени.
Я сказал:
— Да,— и добавил, чтобы поддержать разговор: — Почему вы не последовали за ней в кабинет, когда увидели, как она входит в него?
