— Миссис? — недоверчиво переспросил Худой.
— Да. Это женщина. Я связан, а вы нет. Я бессилен, зато вы можете заняться ею. Вы могли бы поделиться со мной этими десятью тысячами.— Она сделала какое-то движение.— Следи за ней!
НБ, который двинулся было ко мне и остановился, повернулся к ней. При падении я больно ударился головой, ее саднило. Худой подошел к миссис Карлайл, отдернул обе полы ее двубортного плаща, потом выпустил их и отступил назад на шаг.
— Может быть, это и женщина,— сказал он.
— Нам легко выяснить это,— подал голос НБ.
— Действуй же! — убеждал я.— Ты проверишь ее и заодно мои слова. Действуй!
НБ подошел к миссис Карлайл и протянул руку. Она вся сжалась и завизжала:
— Не прикасайтесь ко мне!
— Я только…— озадаченно сказал НБ.
— Что это за шутка? — спросил Худой.— Насчет десяти тысяч долларов?
— Это длинная история,— ответил я,— и я расскажу ее, если вы хорошо попросите. После того как она выйдет отсюда и благополучно вернется к себе домой, нам уже к ней не подступиться. Все, что нужно сделать,— так это установить связь между ней — такой, какая она сейчас, здесь, в этом маскарадном костюме, и миссис Хоумер Н. Карлайл, какою она станет, когда придет домой. Если нам удастся провернуть это, деньги наши. Пока она здесь, с нами, и работает под мужчину, но когда попадет домой, нам до нее уже не добраться.
— Ну и что? — спросил Худой.— Я не взял с собой фотоаппарата.
— У меня есть кое-что получше. Развяжите меня, и я покажу вам.
Мое предложение пришлось Худому не по душе. Он смотрел на меня несколько секунд и потом оглянулся на вторую парочку. Миссис Карлайл лежала на спине поперек кровати, а НБ стоял рядом, подперев руками бока и изучая ее.
Худой повернулся ко мне:
— Предположим, я сделаю это. Что дальше?
— Хотя бы переверни меня. Веревки режут мне кисти.
Он подошел и взялся одной рукой за спинку стула и другой ухватил меня за руку; я поставил ногу на пол, чтобы использовать ее как опору. Худой оказался сильнее, чем можно было предположить. Уже сидя на стуле, я по-прежнему загораживал дверь.
— Достань бутылочку из правого кармана моего плаща…— сказал я.— Нет, здесь, в плаще, который на мне. Надеюсь, что она не разбилась.
Худой вынул бутылочку. Она оказалась целой. Он поднес ее к свету, чтобы прочитать этикетку.
— Что это?
— Нитрат серебра. Он оставляет черные несмываемые пятна на всем, в том числе и на человеческой коже. Закатай ей брюки и пометь ногу.
— Что дальше?
— Пусть уходит. Играя против трех свидетелей, готовых рассказать, как и когда ее пометили, ей не отвертеться.
— Откуда он взялся у тебя?
— Я надеялся пометить ее сам.
— Мы не причиним ей вреда?
— Нисколько. Вылей немного на меня — в любом месте по своему выбору.
Худой снова посмотрел на этикетку. Я наблюдал за выражением его лица, надеясь, что он не спросит, сколько времени будет держаться пятно, потому что я сам не знал, какой ответ устроит его и не придется ли мне убеждать их.
— Женщина,— пробормотал он,— женщина…
— Да,— сочувственно сказал я.— Наверняка в душе она смеялась над вами.
Он повернул голову и позвал:
— Эй!
НБ обернулся. Худой приказал ему:
— Держи ее как следует! Но не слишком усердствуй!
НБ снова повернулся к ней, но за это время миссис Карлайл перестала быть мужчиной или женщиной и превратилась в настоящий циклон. Она отпрыгнула в сторону от его руки и, пока он разбирался, что бы это могло значить, подбежала к столу и схватила пистолет. Когда НБ наконец двинулся за ней, она нажала на спусковой крючок, и он свалился ей прямо под ноги. Тут и Худой бросился на нее, миссис Карлайл повернулась и снова выстрелила. Но он не упал, и по толчку в мое левое плечо я мог заключить, — если в тот момент я был в состоянии делать какие-либо заключения,— что пуля не могла пройти сквозь Худого прежде, чем застрять во мне. Она нажала на спусковой крючок в третий раз, но Худой уже схватил ее за руки и начал выкручивать их.
— Эта стерва ранила меня! — возмущенно завопил НБ.— Она попала мне в ногу!
Худой силой заставил ее опуститься на колени.
— Подойди и развяжи меня,— сказал я,— и найди телефон.
Если не считать локтей, лодыжек, плеча и головы, я чувствовал себя превосходно.
— Я надеюсь, что вы удовлетворены,— кисло сказал инспектор Крамер.— Вы с Гудвином снова попали в газеты. Не получили гонорара, зато добились бесплатной рекламы. А я снова остался с носом.
Вульф довольно хмыкнул.
Полицейские занялись своей обычной работой: наведались к НБ в госпиталь; побеседовали с мистером и миссис Карлайл в кабинете окружного прокурора; собрали вещественные доказательства того, что мистер Карлайл предоставлял Дорис Хаттен все необходимое для платежей за квартиру и что миссис Карлайл знала об этом; подвергли бесконечным расспросам Худого и так далее. Мне приятно подтвердить, что Худой, которого звали Гербертом Марвелом, оказался крепким орешком.
— Вопрос, из-за которого я главным образом и пришел,— продолжал Крамер,— заключается в следующем. Теперь мне понятно, что я ничего не мог поделать. У меня нет сомнений в том, что Синтия Браун описала миссис Карлайл Гудвину и, может быть, в придачу даже сообщила ее имя, а Гудвин рассказал вам. Вам же захотелось приписать всю заслугу себе. Я полагаю, вы исходили из того, что вам удастся вытянуть деньги из кого-нибудь. Вы оба промолчали об этих уликах.— Он сделал движение рукой.— О'кэй, я не в силах доказать свои выводы. Но я знаю об этом и хочу довести до вашего сведения, что мне все известно. И я не намерен закрывать глаза на ваши уловки.
— Ваша слабость состоит в том,— заметил Вульф,— что, если вы не можете доказать свою правоту, а вы, конечно, не можете, то и я не смогу доказать, что вы заблуждаетесь.
— О нет, вы смогли бы. Но не станете этого делать!
— Я бы с удовольствием опроверг ваши слова. Ну как?
Крамер подался вперед.
— Тогда ответьте мне. Если бы Синтия Браун не описала миссис Карлайл, как в таком случае вы выбрали ее адресатом записки?
Вульф пожал плечами:
— Я уже говорил вам, что это был простой расчет. Я пришел к выводу, что убийца находился среди тех, кто оставался в доме до тех пор, пока тело не было обнаружено. Мой вывод требовал проверки. Если бы в ответ на записку Гудвина не последовало телефонного звонка, это означало бы, что расчет неверен, и мне пришлось бы…
— Да, но почему она?
— Оставались всего две женщины. Очевидно, миссис Орвин не могла быть убийцей: с таким телосложением ей трудно подделываться под мужчину. Кроме того, она вдова, а, вероятнее всего, Дорис Хаттен была убита ревнивой женой, которая…
— Но почему женщиной? Почему не мужчиной?
— Ах, это! — Вульф взял бокал с пивом и выпил его еще медленнее, чем обычно. Он явно получал удовольствие от беседы.— Я сказал вам в столовой,— Вульф поднял палец,— что мне в голову пришла одна мысль и что мне хотелось обдумать ее. Потом я охотно поделился бы ею с вами, не поступи вы так недоброжелательно и безответственно, приказав опечатать мой кабинет. Это заставило меня усомниться в том, что вы способны правильно воспринять мой совет, поэтому я решил действовать сам.
А пришла мне в голову всего-навсего мысль обратить внимание на одно обстоятельство: ведь мисс Браун сказала Гудвину, что она не узнала бы «его», если бы на нем не было шляпы! Естественно, на протяжении всего разговора она употребляла местоимение «он», потому что в квартиру Дорис Хаттен в тот день в октябре заходил именно мужчина, и он остался в ее памяти как мужчина. Но мисс Браун увидела его в моей оранжерее — однако на мужчинах не было шляп! Они оставили их внизу. Кроме того, я сам был там и видел все. Но почти все женщины были в шляпах!
Вульф развел руками.
— Следовательно, это была женщина.
Крамер не сводил глаз с Вульфа.
— Я не верю этому,— решительно сказал он.
— У вас есть запись рассказа Гудвина об их беседе.
— И все равно я не могу поверить.
— Есть и другие доводы.— Вульф загнул палец.— Ну, например… Убийца Дорис Хаттен имел свой ключ от ее квартиры. И наверняка ее содержатель, который с такой предусмотрительностью избегал разоблачения, не появился бы так неожиданно из-за боязни наткнуться на посторонних. А кто еще мог иметь возможность изготовить дубликат с ключа, если не ревнивая жена содержателя?
— Говорите что угодно. Я отказываюсь верить вам.
Ну что же, думал я про себя, видя на лице Вульфа самодовольную улыбку, и на сей раз одобрил ее, у Крамера был выбор, верить ему или нет.
Что касается меня, то у меня выбора не было.
