таком виде, меня по селу, на стыдовищный позор перед народом.
Работа в колхозе. Василий Ефимович и конный двор
На третий день, по вступлении Василия Ефимовича в колхоз, ему дали должность скотника. Он должен был ухаживать за коровами, которые стояли в бывшем сарае Василия Лабина. В обязанность его входило накормить, напоить коров и вычистить навоз из коровьих стойл. Иногда, когда пока Ванька ещё не уехал в Арзамас на учёбу, отец брал с собой на помощь и его. Не хотелось Ваньке чистить коровьи стойла от примёрзших к полу «лепёшек». Но отец, отговариваясь оправдывался:
— Я-бы не взял тебя навоз-то убирать, да мне одному трудновато, а заменить тебя некем, Васька-то ещё мал!
Потом Василию Ефимовичу правление колхоза поручило на дому выпекать хлеб для колхозной столовой, а впоследствии его послали в Арзамас на курсы садоводов. Любит Василий Ефимович, чтобы около его дома всегда был народ, для этого он поделал у своего палисадника, и у мазанки лавок-сидений, а потом устроил детские «гигантские шаги» под окном, на которых целыми днями и вечерами парни, да и девки не против были покататься на них, они болтыхались на петлястых верёвках. Когда-же во дворе Савельевых устроили колхозный конный двор, то народу около их дома всегда было уйма. Около дома Савельевых шумно: драка на драке, игра не игра! Когда мужики, ещё не вступившие в колхоз, спрашивали Василия Ефимовича:
— Ну как, в колхозе-то?
Он отвечал:
— Гораздо стало легче, а всё равно, недосуг мне тут с вами валандаться, у меня по дому делов невпроворот.
На конном дворе у Савельевых стояли обобществлённые лошади колхозников, некоторые лошади носили, клички по фамилиям бывших их хозяев — «Круглиха», «Кустиха», «Додониха», «Вагон», «Вертеха». И люди-колхозники, приходя на работу, просили конюхов: «Ну-ка выведи мою «Круглиху», я в поле пахать на ней поеду!» Строптивым конюхам-активистам это не нравилось, они с недовольством упрекали бывших хозяев лошадей:
— Была твоя, а теперь она не твоя, а колхозная!
После учёбы на летние каникулы, в село возвратился Ванька, ему часто приходилось на колхозных лошадях вместе с мужиками пахать в поле, на подъёме пара, и случись же такая беда! После работы на обед Ванька сев верхом на лошадь погнал в село напрямик, галопом. В борозде лошадь споткнулась и свихнула себе ногу в колене, Ваньке пришлось хромую лошадь вести в поводу, а на другой день пахать на другой лошади. Находясь на пашне, Ванька весь день был молчалив, он болезненно переживал за загубленную им вчера лошадь…
Из Арзамаса, из Рика, в правление колхоза пришла телеграмма, в которой срочной вызывался в райком, с отчётом и за очередными указаниями председатель Федосеев. Чтобы не отрывать работника от дела, Федосеев решил в город поехать без кучера. Он зашёл на конный двор Савельевых, где кроме дежурного конюха-старика Василия Лаврентьевича не было никого. Бригадир Александр Круглов, строго-настрого наказал конюхам без его личного указания лошадей никому не давать.
— Запряги-ка мне лошадку в тарантас, да побыстрее! — обратился Федосеев к конюху.
— Порожних лошадей нету! — уверенно отрезал конюх, не зная, что перед ним сам Федосеев, которого конюх по первости не знал в лицо.
— Как так нет, а эти? — возмущённо удивился председатель, краешком глаза заметив, что в стойлах стоят лошади и хрумкают корм. Конюх, следуя за Федосеевым, стал нехотя отчитываться:
— Вот на этой, только что приехал из поля бригадир, вишь вся в мыле, у этой вот нога сломана.
— Как сломана? — удивлённо обеспокоился Федосеев.
— Да та, вчера парень на ней поехал в поле, а в обед домой верхом погнал, она проступилась, вот и… видишь, она ногу-то на весу держит.
— Действительно, — согнув ногу в колене, лошадь болезненно дрожа всем телом, держала переднюю ногу на весу, и услышав говор около её, повернула голову к людям, и жалобно глубоко вздохнула, прядя ушами, сверкнула белью покосившегося на людей глаза… От дрожи, её нога блестя отполированной на пашне подковой, дробно выбарабанивала по деревянному настилу стойла.
— Так надо её лечить! — полуприказным тоном сказал Федосеев.
— Вот придёт вертиринал, лечить будет, а мы что, конюха, народ тёмный, а вот придёт конный фершал, он пусть и лечит, он на скотских курсах обучался, а мы что-о-о. Утром ветеринар приходил, пощупал, помазал, сказал, чтобы недельку на больничный её поставили.
— Ну, а эта? — спросил председатель, когда они подошли к следующему стойлу, из которого виднелся справный лошадиный зад, над которым с посвистом бойко хлыстал хвост отгоняя надоедливых мух.
— Эта лошадь Берёжа! — тоном знатока пояснил конюх.
— Как Берёжа? — недоумённо спросил Федосеев, — для кого же она бережётся? — спросил он.
— Да она ни для кого не бережётся, а сказано тебе русским языком, что она Берёжа! Стало быть, жеребёнок у неё скоро будет!
— А-а-а! Жерёбка! — с усмешкой на лице протянул Федосеев, — так бы давно и сказал!
— Я тебе давно и толкую! — сразу сказал, а ты, видно, не понял.
— Ну, запряги же мне какую-нибудь! — начиная волноваться, требовательно сказал Федосеев.
— Нет, не запрягу! — сказано тебе, что порожних лошадей нету. Нет и всё! Чего ты ко мне пристал, как банный лист к ж…
— А если я пойду и поищу по стойлам, да найду и сам запрягу, тогда как? А?
— Нет, не запряжёшь. Хоть и видно, что ты из раёну, а всё равно самовольничать не велено, а то я блигадиру скажу, или на тебя пожалуюсь самому председателю Федосееву!
— Я и есть Федосеев! Ты разве не знаешь?
— Как так ты Федосеев? Ведь сказали он рябой, а ты вовсе не рябой, а рыжий… Гм, нет бишь, что это я мелю!.. Ну тогда другое дело! Миколай Лексеич, я сейчас, я моментом тебе запрягу!
Конюх суетливо схватил со стены сбрую, и стыдясь от своей оплошки, от конфуза высунув язык, поспешил удалиться в глубь двора и вскоре вывел оттуда развесёлого, вороной масти коня. Конь, сытно всхрапнув, охотливо устремился головой, подставленной конюхом хомут. А когда запряжка подходила к концу, конюх, поплёвывая на супонь, виновато проговорил:
— Ты уж товарищ Федосеев, меня низвини, я не узнал тебя, мне сказали, что ты не такой по наружности-то, вот я и ошибся малость. А по правде сказать, уж больно много начальников-то поразвилось — бросишь палкой в собаку, попадёшь в начальника, а вить, на такое недоразумение обидитца могут! — заглаживая свою вину перед председателем, унижённо оправдывался конюх.
— Ничего! Со всеми бывает! — сочувственно, успокаивал Федосеев.
Он сел в тарантас и расправляя в руках вожжи, наказал:
— Ты
