Мечты Саида вдруг прорезала мысль о том, что не руками же они должны рыть землю. У них, конечно, есть с собой кинжалы, только много ли ими нароешь.
— Эй вы, ослиные головы! Надо раздобыть кирку и лопату. Да так, чтобы никому в голову не пришло, зачем они вам нужны.
— Мы сейчас, Саид Хелли-Пенжи, мигом все раздобудем, — вскинулись лесные братья.
— Вдвоем не ходите, и один управится; если не удастся тайком где-нибудь со двора утянуть кирку и лопату, вот деньги, купи, — и Саид бросил тому, что был выше ростом и тощ, словно загнанная кобыла, серебряный рубль с изображением белого царя.
— Я попрошу, скажу, по дороге товарищ умер, похоронить его надо.
— Идиот, хочешь, чтоб весь аул сюда собрался?
— И верно, не то я надумал.
— Ни слова лишнего не говори, спросят, зачем понадобилась лопата, буркни себе под нос что-нибудь и на все вопросы только знай себе кивай согласно головой. Не осложняй простых вещей и не упрощай сложных. Набирайтесь ума-разума.
— Понятно.
— Иди. Скоро вы будете богатыми, сукины сыны, благодарить меня всю жизнь будете, Саида Хелли-Пенжи. И весь мир для вас станет Багдадом.
Долговязый ушел, а рябой коротышка, с лицом, будто слепленным из серой сулевкентской глины, остался с Саидом. Это был тот, который мечтал о похищении своей возлюбленной. Он рассказал Саиду о том, что его гложет, и вдруг воскликнул:
— А зачем же мне ее похищать, теперь просто выкуплю! Правда ведь, Саид?
— Да ты, брат мой, когда набьешь карманы золотом, еще подумаешь, стоит ли связывать себя с какой-то там девчонкой…
— Но я ее очень люблю!
— Она красивая?
— Для меня да. Правда, чуть прихрамывает, но я этого даже не замечаю.
— А я вот никогда никого не любил. И меня никто не любил. Хотя нет, неправда. Одна баршамайская вдова любила меня. Огневая была, стерва, дотла сжигала… Она еще была замужем, когда однажды, будучи у них в гостях, в отсутствие мужа я полез к ней. И знаешь, что она сделала? Я-то думал, вот сейчас поднимет шум на весь аул, и вдруг слышу, она говорит: «Чего ты так долго не шел, измаялась я ожидаючи». Ну, мы, конечно, времени даром не теряли, а все же до прихода мужа не управились. И он застиг нас. Ну я с ним сцепился, а она, едва он одолевать меня стал, закричала: «У каждого своя жена, пусть он об этом знает! Бей его, муж, бей!» Но как только я брал над ним верх, женщина меняла речь. «И что это за муж, — кричала она, — сам не справляется с делом и другому мешает! Бей его, мой возлюбленный! Бей!» Ха-ха-ха! Вот как оно иногда получается.
— Моя не такая… — с грустью проговорил коротышка.
— Все они до поры не такие. Не верю я женщинам, они любого из нас продадут и купят с легким сердцем. Однако, что-то наш одноухий не возвращается?
— Его Хурда-Кади зовут…
— А тебя?
— У меня и имени-то нет, просто прозвали Ятим-бедняк.
— Где он ухо свое потерял?
— В Большом ореховом лесу.
И Ятим с улыбкой поведал, как это случилось. Был такой абрек, Умар из Адага. Разные они бывают, абреки. Этот был мужчина, настоящий горец. Он защищал бедных, угонял табуны и отары овец у богатых и все раздавал беднякам по аулам. Но были в лесах и другие абреки. Те ногтя на мизинце Умара из Адага не стоили. И однажды в Большом ореховом лесу этот Хурда-Кади, которому поперек горла стояла добрая слава Умара из Адага, подделался под него и обобрал бедняка горца, который вез на арбе кукурузу себе домой. Огорченный бедняк сел у дороги на камне, взялся за голову и на чем свет стоит стал поносить Умара из Адага. Вдруг будто из-под земли вырос перед ним на лихом коне всадник и спрашивает:
— Чем ты удручен, брат?
— Горе у меня, добрый человек, большое горе, семеро детей дома, слепой отец, хромая мать, больная жена — все они голодные, ждут меня там в горах, и я вез им кукурузы, да вот обобрали меня…
— Кто?
— Абрек Умар из Адага, будь он проклят, чтоб род его выморила чума.
— Он сам так и назвался?
— Да! Да с каким бахвальством, чтоб ему не знать радостей.
— Куда он увел арбу?
Бедняк показал в глубь леса.
— Следуй за мной, — сказал всадник и поскакал в ту сторону, куда направился грабитель.
Умар из Адага очень быстро нагнал Хурда-Кади, остановил его, велел вернуть бедняку все, что тот у него отобрал, и на глазах у пострадавшего горца одним ловким взмахом сабли отрубил Хурда-Кади ухо и сказал: «Это, негодяй, тебе за то, чтобы ты впредь не путал себя со мной!» Так он потерял ухо…
— Вот что, Ятим, иди-ка ты ему навстречу. И знай, если что, бегом обратно, — проговорил Саид Хелли-Пенжи, словно бы и не слушал длинного рассказа Ятима. — Э, да вот, кажется, и он сам.
Из кустов действительно вынырнул одноухий с лопатой и глиняным кувшином в руках.
— Где ты так долго пропадал?
— Нате-ка вам, ешьте ягурт. Я уже наелся в погребе. Целый кувшин съел. Холодный и очень вкусный, вроде из молока буйволицы… Кирку я не достал, а рубль твой в целости. — И он подбросил монету. — Коли царем вниз, будет удача, а нет, так не будет…
— Царь плюхнулся лицом в землю, — значит, удача! — воскликнул Ятим.
— Береженый палас атласом станет! Слыхали такое? — проговорил Саид Хелли-Пенжи и спрятал монету.
Когда сгустились сумерки и над саклями куймурцев поднялись дымки от очагов, над которыми жители кипятили молоко, варили картофельный суп, и когда последняя, отбившаяся от стада корова была загнана во двор, Саид Хелли-Пенжи и его спутники, оставив лошадей привязанными в лесу и положив перед ними охапки наспех собранной травы, направились по известковому крутому склону к развалинам древней башни. Ко времени, когда поднялся светлый месяц в сопровождении светлой звезды, они уже были у башни.
— Не об этом ли дереве говорится на полях корана? — оглядевшись, сказал Ятим.
— Другого здесь и нет.
— От дерева три шага — написано там. А что, если этот дьявол нам все не так прочитал?
— Не тревожь душу! — разъярился Саид Хелли-Пенжи.
Коротышка словно прочитал его мысли:
— А все-таки хитрые у него были глаза.
— Пусть только попробует, я сдеру с него шкуру, как с барана в базарный день. Выпотрошу и сушить повешу. А коран в наших руках, вот он. Мы все равно дознаемся до тайны.
— А что, если он послал нас сюда, а сам выбрался на верное место? Мы будем рыть пустое место, а он тем временем завладеет шкатулкой…
— Не мог он мне соврать, зная, кто я такой. Но все же надо спешить! Итак, три шага в сторону Кибла…
— А где находится Кибла?
— В той стороне, куда ты встаешь лицом, когда молишься.
— Но здесь-то я никогда не молился.
— А молился ли ты вообще?
