—Он не мироед… — начал было Стёпочка.
—Но, но! Повозражай ещё народной власти! Где он?
—На заработки уехал, подряд по столярному делу в соседней губернии взяли…
—Сбежал, значит, буржуйская морда! Нагрёб добра и сбежал! А баба его где,кулацкая шлюха?
—Она не шлюха! Не смейте её так называть! — негодующе воскликнул зардевшийся отгнева Стёпочка. — Она с детьми на речке бельё поласкает! Уходите отсюда!
—Уходить, говоришь? Бельё поласкает… — Серька взглянул на Каторгу. — Что-то мнекажется, что мальчонка только языком работать горазд, а топор в руках идержать-то не умеет. Покажи-ка ему, Фролушка, как топориком орудовать надоть!
Фролмолча шагнул к Стёпочке, грубо дёрнул у него из руки топор.
—Учись, козявка!
Взмахтопора, короткий хрустящий стук и…
Стёпочкабеззвучно, словно из него выдернули стерженёк, осел на колени и рухнул, заливаявытоптанную редкую травку двора кровью из пробитой головы.
—Ты, Серька, может, это зря как-то! — усомнился, трезвея один из активистов. —Всё ж начальству может не понравиться…
—Чего?! — повернулся к нему Серька. — Кулацкий прихвостень с топором в рукахпрепятствовал действиям законной власти! Это же вооружённый бунт! Саботаж! Ну,и вынужденная оборона, сам понимаешь…. Или тебе что-то не нравится?
—Сергей Лукич! Как ты сказал, так всё и правильно! Нешто мы без понимания, что«народная власть» завсегда права?! Мы с тобою, как всегда!
—Пошли отседова пока… — Серька поскрёб грязное пузо, задрав подол рубахи. —Опохмелиться пора! Опосля вернёмся!
Стёпочкупохоронили за алтарём, сам батюшка Иоанн место выбрал, он же и отпел полнымчином «новопреставленного убиенного раба Божия Стефана»…
Наотпевании рыдал весь храм — Стёпочку сельчане любили.
Аследующей ночью кто-то «пустил красного петушка» в соломенную крышу дома, гдеспали пьяным сном «активисты» народной власти во главе с Серькой и Каторгой.
Сгореливсе.
Наутропосле пожара в районную ЧК явилась пахнущая копотью и керосином заплаканнаядевица Клавдия Кудрявцева, четырнадцати лет, несостоявшаяся Стёпочкина невеста,и добровольно призналась в поджоге.
ДевицуКлавдию расстреляли.
ГЛАВА 8
—Господи! Прости их всех! Страдальцев и мучителей! — молилась каждый раз,вспоминая те события, мать Селафиила. — Ты Един знаешь пути спасения нашего! ТыЕдин любовию Своею покрываешь немощи наши и прощаешь грехи! Милостив буди нам,немощным и многогреховным!
СемьюМаши всё равно раскулачили приехавшие из района люди с наганами.
Самуеё, несмотря на беременность, жестоко избив, волоком вытащили за ворота и,полуживую, бросили в придорожную канаву. Следом за ней, на одеяле,полураздетую, вынесли и сбросили рядом с Машенькой едва живую парализованнуюАгафью. Полуторагодовалую Сашеньку, выхватив из под рук«иродов»-раскулачивателей, унесла к себе домой её крёстная, двоюродная Машинатётка. Остальные дети сами разбежались со страху и с недоуменным ужасомнаблюдали происходящее из окрестных кустов.
Вещи,какие получше, погрузили в подводу и увезли «на нужды трудового народа», какиепохуже — изломали и сожгли.
Дом,новенький, своими руками с любовью построенный, раскатали по бревну и такбросили — на устрашение другим сельчанам. Печку сокрушили кувалдами и кайлом.
Лошадьи корову увели в «колхоз», поросёнка зарезали и забрали себе «раскулачиватели»,кур и гусей, которые не успели разбежаться, просто перестреляли и побилипалками, оставив на съедение воронам и бродячим собакам.
Потомлюди с наганами ушли, напоследок сокрушив в щепу и растоптав Машины венчальныеиконы Спаса Нерукотворного и Владимирскую Пречистой Богоматери.
КогдаМаша очнулась в канаве после ухода разрушителей, она обнаружила рядом с собойплачущую стайку братиков и сестрёнок и остывшее тело Агафьи, уже охватываемоетрупным окоченением.
Машенькаприслушалась внутрь своей утробы — ребёночек тревожно бился в стенки своейтемницы.
—Слава Богу за всё! — с трудом шевеля разбитыми губами произнесла Маша. —Господи! Отжени от меня ропот и сомнение! Господи! Не оставляй нас милостиюСвоею! Господи! Укрепи меня в испытаниях…
Исудорожно зарыдала, обливая слезами каменеющий, становящийся всё болееиконописным лик мамы-Агафьи.
Вернувшийсячерез месяц Григорий Матвеевич нашёл остатки своей семьи живущими в амбареСашенькиной крёстной, питающимися, чем Бог пошлёт, но не унывающими в молитве иуповании на Бога.
Онсходил на церковное кладбище, помолился на могилках Агафьи и Стёпочки, а наразвалины своего не успевшего толком обжиться семейного гнезда не пошёл.
Воспользовавшисьоказией, он отправил Машиных братьев и сестёр к своим дальним родственникам,жившим на богатой солнцем и пшеницей Украине, переправив на их содержаниебольшую часть заработанных в отлучке денег. Предполагалось их забрать изМалороссии, как только сам он с Машей и Сашенькой обустроится на новом,безопасном для семьи месте жительства.
Отправивднём с подводою идущей на железнодорожную станцию детей в сопровождениинаправляющейся к тем же родственникам свояченицы, Григорий Матвеевич занялтелегу с лошадью у своего соработника по столярной артели, бесшабашноговесельчака и балагура Тимофея, и той же ночью, уложив тяжёлую на сносях жену смладенцем Александрой в обильно понапиханное в телегу сено, тронул вожжи инавсегда покинул ставшее чужим родное селение.
Ана следующий день, к полудню, в оставленное Машиной семьёй село, самое«отсталое» и «неколлективизированное» в районе, приехали два грузовика солдатнерусской внешности с раскосыми глазами и легковой автомобиль с затянутыми вкожаные «ризы» ВЧК-шниками.
Иначался погром.
Больногобатюшку Иоанна вместе с его полнотелой матушкой, сорвав с них одежду, повесилина языках двух самых больших церковных колоколов и раскачивали их обнажённыетела до тех пор, пока колокола не отозвались погребальным набатом на удары вних кованых языков со страшными, ещё тёплыми подвесками.
Церковьзакрыли, вытащив из неё всё, что могло гореть, и, сложив из древних намоленныхсвятынь: икон, престолов, облачений, царских врат иконостасов — гигантскийкостёр перед церковной папертью.
Пытавшихсяпрепятствовать сожжению святынь нескольких старичков и богомольных старушекпристрелили на месте и кинули в тот же пылающий костёр их мученические останки.
Сполсотни наиболее работоспособных и здоровых мужиков вывели под конвоем из селаи, доведя до отстоящей от села в полутора вёрстах Селивановской балки, тамрасстреляли, свалив тела в овраг и не присыпав их ничем. Ещё десятка полторабаб помоложе и троих мальчишек загнали в кузова грузовиков и увезли куда-то. Всело они уже больше не вернулись.
Вселе окончательно утвердилась власть «большевиков». Люди, сжав кулаки и опустивголовы, пошли в колхоз.
ГЛАВА 9
Всюдолгую дорогу до железнодорожной станции на трясущейся телеге, прижав кокруглившемуся тяжёлому животу вздрагивающее тельце маленькой Сашеньки, Машамолилась. Всё тяжкое пережитое за последний месяц наложило ей на чело и вуголки рта первые скорбные морщинки, но не смогло поколебать её детскиискренней веры, напротив, упование на помощь Божью и Его премудрый промыселтолько усилились.
—Смотри-ка, Гришенька, — размышляла она вслух, когда на полуночном привалепосреди лесной поляны, покормив и уложив спать дочурку, они с ГригориемМатвеичем сидели у костра, прихлёбывая из кружек отвар наскоро собранных тут женеподалёку листьев лесной малины, — вот Стёпочка вступился за нашу семью, заправду, как его совесть повелела, и погиб как истинный герой, как мученичекБожий! Нынче его чистая душенька, наверное, у Христа Господа в светлых обителяхутешается…
—Царствия ему Небесного! — вздохнув, перекрестился немногословный ГригорийМатвеевич.
—А ведь не забрал бы его сейчас Господь, сколько его чистому сердечку в нашестрашное время претерпеть бы довелось! Через годок бы его в армию забрали, икак бы он там со своей, во Христа Господа, верой выживал? Когда вокруг тебя всекурят, пьют, развратничают, матерятся да Бога хулами поносят? Ведь не выдержалбы он, вступился бы также за Истину, за Бога, за Царицу Небесную, и также убилибы его изверги-богохульники…
