Сама она одета в короткий норковый полушубок, короткую клетчатую юбку и высокие “военные” ботинки, которые добавляют ее росту не меньше пяти сантиметров и делают ее и без того бесконечные ноги еще более бесконечными.
— Что? — спрашиваю, смущенно глядя на нее из своего шарфа.
— Ты подстриглась, — восклицает удивленно.
— Плохо, да? — лепечу, совсем не уверенная в том, что не погорячилась.
Когда я выходила из дома сегодня утром, при мне еще была моя коса. А теперь вместо нее у меня кудряшки длинной до подбородка, и я еще не поняла, нравится мне это или нет…
Дед сказал, что это “смело”. Смело, черт побери…
— Только не додумайся спросить такое у Дубцова. — Алёна берет меня под руку, разворачивая против ветра.
— Ты смеешься… — мямлю я. — Он что, меня заметит?
Он уже три или четыре раза забыл о том, что я существую. То, что я иду на эту треклятую вечеринку, совсем не значит, что я этого не понимаю. В глубине своей глупой души я думаю о том, что он… мог бы вспомнить о том, что я есть, если бы увидел меня, например…
И что тогда?
Не знаю!
Может быть, все дело в том, что я хочу увидеть его больше, чем хотела хоть чего-нибудь в своей жизни?
Дед говорит, что потакать своим желаниям — прямая дорожка к вседозволенности. А еще он уверяет, что горькую “пилюлю” нужно глотать первой, тогда сладкая “пилюля” покажется еще слаще…
От мороза мой телефон ведет себя с такой вседозволенностью, что хочется швырнуть его в сугроб, но даже не сверяясь с картой города я понимаю, какой дом нам нужен.
Боже…
Я не настолько наивна, чтобы думать, будто мэр города может жить в чем-то хотя бы не двухэтажном, но этот особняк сложно даже “домом” назвать. Материальное положение Дубцова внезапно становится для меня откровением, от которого округляю глаза.
Он действительно принц.
Если бы последние дни я не занималась тем, что умоляла Алёну пойти со мной на эту тусовку, просто… вернулась бы домой.
Нам открывают калитку в огромном каменном заборе еще до того, как успеваем хоть что-то для этого предпринять.
— Вход с торца, — объясняет седоватый мужчина с солидным животом и в форме охранника, закрывая за нами калитку. — По тропинке и направо, — машет рукой, прежде чем скрыться в своей “будке” и хлопнуть дверью.
Территория внутри этой громадины, дома Дубцовых, оправдывает все мои ожидания, так же, как и ее забитый людьми и мрамором холл.
Теребя пуговицу своей дубленки, осматриваюсь.
Не знаю, сколько их здесь, но пока мнемся на пороге, мне не попалось ни одного знакомого лица. Если не брать в расчет лица сводного брата Алёны — Никиты Баркова, на локте которого висит его девушка, все здесь — незнакомцы.
На лестнице второго этажа организован диджейский пульт, и звуки электронных битов проходятся по моим вибрирующим от волнения клеткам.
Я добрую половину дня изводила себя тем, что спустила деньги на комплект белья, в то время как Кирилл Дубцов спустил их на вечеринку для кучи незнакомых ему людей, и, наверняка, совсем не парится.
Мысли разлетаются во все стороны, когда за всей этой какофонией я вижу… Вижу знакомый темноволосый затылок и разворот плеч хозяина всего этого бедлама…
Глава 14
Кирилл
— Если я тебе больше не нужна, то пойду, — юзая дисплей своего планшета, бормочет Лилу, организатор всех моих “свадеб”, точнее тусовок. — Ребенка нужно забрать.
Мы пару лет знакомы. Помог ее парню, а теперь мужу, пробиться диджеем за пульт в один ночной клубешник, который сейчас король вечеринок в городе. В общем и целом, я помог его карьере сделать очень приличный старт. Отличные у него треки, и он мне «должен», так что сегодня они с Лилу оба здесь. Она в качестве организатора, он в качестве бесплатного диджея. Я в этой истории только карточкой помахал: оплатил алкоголь, клининговую уборку и так, по мелочи. Суммы не очень маленькие, но мать с детства учила, что социальные связи — второй по важности капитал. После финансового, ясное дело. При отсутствии финансового капитала социальные связи быстро сдуваются, так что дружба дружбой, а обед по расписанию, поэтому, прежде чем ответить на вопрос Лилу, осматриваюсь и прикидываю, действительно ли она мне больше не нужна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После тусовки все должно стать, как было. До самой мелкой мелочи. Это требование моего отца, и я его, сука, исполню.
Стиснув зубы, пытаюсь понять, зачем опять полез на рожон с этой вечеринкой. Мог бы арендовать помещение, и никакого геморроя, но мое внутреннее “я” вдруг решило, что дома как-то уютнее.
Ага. И что его это обязательно взбесит.
Не прогадал.
Тянет оскалиться.
Чем больше я отцу что-то доказываю, тем жестче он закручивает гайки. Будто ждет, когда мне надоесть доставать щепки из задницы, и я сдамся.
Почему мне кажется, что чем старше я становлюсь, тем сильнее он бесится?
Почему мне не плевать на то, что мой отец меня не любит?
Может, потому что я принцесса, твою мать?
Мотнув головой, заставляю отца покинуть свои мысли, но это вдруг происходит само собой.
— Да вроде… — влетаю глазами во вновь прибывших и замолкаю на полуслове.
Моя реакция настолько тупая, что Лилу оборачивается через плечо, пытаясь понять, от чего я выгляжу так, будто в мои микросхемы вбили осиновый кол.
Да, твою ж мать…
— Нет. Ты свободна. Спасибо. — Пихнув руки в карманы джинсов, натягиваю на лицо “покер-фейс”.
Сказав это, уже ее не слушаю. Не замечаю даже, как она уходит. Вижу только рыжую кудрявую макушку и лицо, которое вдруг стало похоже на десятибально милое сердечко, потому что мой пугливый мотылек обрезал, твою мать, волосы…
Что. За. Дела?
Немного вскипаю.
Если говорить серьезно, ее волосы — мало касающийся меня фактор. Почему это так взбесило? Потому что я даже потрогать их не успел. Не успел, но мечтал. А она бы дала мне их потрогать?
Скольжу глазами по ногам тихони в черных замшевых сапогах, которые обтягиваю их, как перчатки, почти до бедра.
Очко. Один ноль…
Ноги у нее правильные. У нее все правильное и аккуратное. Ноги, руки, бедра, лицо-сердечко с зелеными глазищами. Все на своих местах и без перегибов. Короче, ничего лишнего, идеальное попадание в среднестатистический размер лифчика.
Два ноль.
Делаю глубокий вдох.
Мне нравится такая “середина”. Видимо не зря ее называют “золотой”, твою мать.
Возвращаюсь к лицу мотылька, встречая ее распахнутые глаза своими.
Ощущаю себя так, будто по щекам зарядил легкий морской бриз. У меня основательно течет чердак, раз начал говорить эпитетами.
Пришла.
Снявшись с места, направляюсь прямо туда. К ней.
Обычно я не доставляю приглашения на тусовки лично. По почтовым ящикам, как придурошный сталкер-почтальон, не распихиваю тем более.
Прячу веселье, потому что таким идиотизмом я, кажется, не занимался никогда в жизни. Но я просто не сомневаюсь в том, что без моего непосредственного вмешательства мы с ней вообще больше никогда бы не пересеклись. Не говоря уже о том, что через неделю Новый год, после которого я собираюсь сгонять на курорт и пару недель катать на сноуборде где-нибудь подальше отсюда.
Хотел ее увидеть.
Увидел?
Две недели прошло, нифига не поменялось.
— Вечер добрый, дамы. — Смотрю на рыжую в упор, не специально проигнорировав высокую брюнетку рядом с ней.
Подняв подбородок, профессорская внучка занимается тем же, чем занимается обычно при встрече со мной — послушно дает себя разглядывать, разглядывая меня в ответ.
У меня все на месте, кроме мозгов. У нее…
— Кхе-кхе… — подает голос брюнетка.
Как ее зовут, без понятия. Кто такая — тоже не в теме. Но раз второй флаер достался ей, предполагаю, что у моей тихони никакого парня нет.
— Кажется, у тебя волосы были длиннее. — Киваю на рыжую, игнорируя ее подругу.
Вскинув руку, хватается за одну из своих кудряшек, а потом извещает, пряча от меня глаза:
— Я… постриглась…
