— Там такой паршивый мальчишка один... все неправильно играет.
— Рафаил,— сказал генерал,— ты когда большой вырастешь, будешь меня помнить, или нет?
— Да... Да я и довольно скоро вырасту. Вы знаете, в понедельник мое рождение! Ах, да, забыл! Мама просила вас непременно к нам. Будут гости. Я ожидаю довольно много подарков.
О том, что генерал потерял работу, в доме узнали быстро. Все — за исключением Женевьевы. Та жила в другом мире, ни с кем, ни с чем не сливавшемся. Женевьева знала, что всюду дела теперь идут хуже — в том числе и ее собственные. Некоторые товарки уехали в деревню, менять промысел. Вообще же ей ничто не интересно. И в самом доме пассийским существует лишь лестница, по которой аккуратно спускается и подымается она ежедневно.
Лёву тоже не очень занимал генерал. Он вел свою серую и тяжелую жизнь за рулем. Но с дружелюбием взглянул на Валентину Григорьевну, на лестнице сообщившую ему новость. «Со взбитыми сливками»,— определил про себя блондинку, сочувственно и почти завистливо. «Эх, проклятая жизнь!»
Шалдеев сам сидел без работы: кончилось даже рисование порнографических открыток для таинственного издательства.
Капа задумалась.
— Дуся,— говорила ей Валентина Григорьевна.— Михаилу Михайлычу ведь будет трудно. Ах, знаете, со всех сторон такое слышишь... Та дамочка кутюр закрыла, эта ищет где бы фамм де менаж заменять. А ведь он, в общем, старенький... знаете, куда ж ему...
— Трудно, конечно. Спрошу на службе, может, что по счетоводству.
Наиболее серьезно отнеслась Дора Львовна.
— Нет, надо искать. Так он пропадет. Надо искать. Ее честная голова заработала.
ПРАЗДНИКИз всех квартир пассийских Дорина содержалась наилучше, и сама Дора Львовна считалась жилицею солидной. То, что снимает она меблированное помещение, объяснялось (среди лавочников и консьержек) надеждой на скорое возвращение в Россию. «Oh, c'est une femme de bien,— говорили в околотке.— Elle sait vivre» [О, это добродетельная женщина... Она умеет жить (фр.)]. В комнатах у нее порядок и чистота («как у французов»), ковры хорошо выбиваются и on fait ties bien l'aeration de draps [хорошо освежаются простыни (фр.).]. Фамм де менаж [приходящая прислуга, экономка (фр.).] каждый день, по четыре часа. Madame хорошо зарабатывает, за квартиру платит минута в минуту, и у ней текущий счет в Лионском кредите. «Oh, elle est brave, celle dame-ci» [О, она честна, эта дама (фр.).].
Это мнение было довольно справедливо — от шума революционной молодости, богемского бытия прежних лет мало что уцелело у Доры Львовны. Теперь она любила порядок, культуру, буржуазность.
И Рафино рождение решила отпраздновать попараднее (кстати, и ответить некоторым клиенткам, «поддержать отношения»).
Несмотря на всегдашнюю чистоту, пол лишний раз натерли. У Валентины Григорьевны пришлось подзанять чашек, стульев, у Капы табуретку — получалось пестровато, но ничего не поделаешь, «на чем-нибудь сидеть надо». Мадам Мари, высокая, веселая прачка с красным лицом, всегда в подпитии, принесла огромную ослепительную скатерть, парадную, для раздвигаемого стола. Узнав, что Рафа рожденник, хриповатым баритоном поздравила его.
Завтракали в кухне. К двум часам столовая приняла боевой вид, готовая для отражения атак: два букета на камине, бело-крахмальная скатерть до полу (под ней ножки стола связаны накрест: чтобы не расползался). Торты, варенья, конфеты. На небольшом столике у окна ровный строй чашек.
Недоставало только вина. Дора сама не пила, но для такого случая вино необходимо. Захватив клеенчатый черный сак, отправилась в виноторговлю. «Чего-нибудь сладкого возьму»,— думала, входя в просторное и светлое помещение с зеркальными стеклами, со сложным набором винных бутылок по полкам — точно это выпивательная библиотека.
Заведующий разговаривал с посетителем. Дора подходит. Анатолий Иваныч обернулся, кланяется. На нем просторное пальто. С худощавого, тщательно-выбритого лица глядят ласково-зеленые глаза. Галстух бабочкой, складка брюк безупречна.
— Пожалуйста. Я... я успею!
Дора Львовна мало его знала — изредка встречала на лестнице.
— Vous desirez, madame? [Чего желаете, мадам? (фр.)]
— Deux bouteilles de Grave... [Две бутылки белого... (фр.)] — Дора запнулась. Дальше «грава» женская фантазия ее не шла.
— Если вы хотите белого бордо, то у них тут есть отличное... и на ту же цену.
Анатолий Иваныч оживился, глаза его блеснули.
— «Chateau Loupiac» [«Замок Лупиак» (фр.) — сорт вина]. Дора усмехнулась.
— Извольте. Я ничего в этом не понимаю. Анатолий Иваныч как будто немного смутился.
— Я ведь тоже... я не то чтобы какой-нибудь знаток. Но, все-таки, беру здесь вино нередко.
— Тогда помогите мне выбрать.
Дора Львовна считала все, связанное с вином, несерьезным — вроде картежной игры. Но раз нынче праздник и пьющие существуют, мудрить нечего.
Красавец-заведующий дважды спускался в погреб. Дора дала стофранковку и получила немного сдачи.
— Вы будете довольны,— говорил Анатолий Иваныч, придерживая клеенчатый сак, пока заведующий укладывал в него бутылки.
— Лупиачек не выдаст. И анжу тут хорошее. А вот эту бутылочку, Brane Cantenac... зря не пускайте в ход. Да? — Он засмеялся.— Придерживайте ее! И только понимающему.
Сак оказался переполнен.
— Позвольте, я помогу... донесу.
Он довел Дору до дому, поднялся по лестнице.
— Большое спасибо, вы так добры. Сегодня день рождения сына, заходите... Кстати, и попробуете сами... Как это вы назвали? Бран, бран...
Дора совсем весело рассмеялась. Сложные названия вин, дегустаторы, о которых успел рассказать Анатолий Иваныч... совсем несерьезно. «Но во всяком случае он очень любезен. И вообще приличен».
* * *
Атаки развивались нормально. Первые гости обнаружены были часа в три. («Манера рано приходить! Только что успела убраться».) Но, отворяя на звонок, Дора уже приветливо улыбалась. Да и правда, теперь беспокоиться нечего: все на своих местах, машина заработала. Ранний же гость настроен скромно, сам немножко смущен — не слишком ли ретиво разбежался? — и спешит отыгрываться на подарках.
— Тут вот тебе, Рафочка, маленькая забава...
Рафа подарки принимал любезно, но и сдержанно: не виноват, мол, что нынче рождение. К сластям относился и вовсе равнодушно. Змей, заводной поезд, альбом для марок занимали больше.
— Рафа, ты даже не поблагодарил Розу Марковну...
— Ах, что вы, Дорочка, такие пустяки!
В кухне — мадам Бельяр, худая, черноволосая католическая менажка (к каждому слову прибавляет: «Жезю, Мари!» [Иисус Христос, Мария (фр.).]). Дора не ослабляет внимания: тому торта, этому пирога, подлить чаю. Главное, чтобы хватало посуды. Рафа в чистенькой курточке, с безукоризненным отложным воротничком — не так особенно охотно, все же повинуется: носит отработанные чашки, блюдца из-под варенья в кухню. А мать пускает уже в ход баньюльс, разливая по рюмкам: у дам он успех имеет.
В пятом часу народу понабралось. Стульев еще хватало. Основные же позиции заняты. Становилось ясно, что дальнейших гостей придется или сажать на сомье, или сплавлять к Рафе. Но его комната — вроде игрушечной лавки.
Разговоры разнообразны. Веселая и нарядная барышня говорит соседу:
— Моя специальность редкая: мою, стригу собак.
— Никогда не сказал бы...
— Занятие не из блестящих, но надо тоже уметь. Брала уроки, на таких собачьих курсах. Клиентки у меня больше иностранки.
Лева наливает вторую рюмку баньюльсу Валентине Григорьевне, слегка раскрасневшейся.
— Вы, Лев Николаевич, и представить себе не можете, какие эти дамочки капризные. Я никогда не буду говорить о женщине, пока не увижу, как она примеряет платье.
— ...Когда мы пуделей моем, то опустишь его в воду, только нос и лоб чтобы наружи остались. И все насекомые, которые на нем — сюда на сухенькое и собираются... ха-ха-ха... тут с ними разговор короткий.
— Да, видно, что вы своим делом как следует заняты.
— Я сегодня в хорошем настроении. Видела во сне, что купаюсь в море.
— ?
— Уж так знаю. Если сон, что в море купаюсь, значит, не сегодня завтра будет хорошая собака для мытья.
— ...Сложена, знаете, такими колбасами, прямо опара. Анш у нее сто два, это еще ничего, но, извиняюсь, груди... и шея... в общем, требует, чтобы к шее все воротничок прилаживать, и им були прикрывать на этих местах (показывает на плечи). Не женщина, а пробка.
Лева катает шарик.
— Да, разумеется, у каждой профессии свои энконвениан. У нас тоже, смотря какого клиента шаржнешь.
— Дора, Дора! — кричала из Рафиной комнаты тетя Фанни, только что подарившая племяннику маленькую рулетку.— Поди сюда, объясни мне, сделай милость, что это за портреты у него понавешены?
Тетя Фанни, полная нервная брюнетка на коротких ножках, говорила вообще без умолку. Торопилась, волновалась, сама себя перебивала и вечно была в возбуждении.
— Ну, он у тебя очаровательный. Но скажи, пожалуйста, ты его в монахи готовишь?
