— Насчет бабки значит? — дыхнул перегаром Евстифей. — Угадал?..
Рогаткин кивнул, хотя хотел спросить вовсе не про бабку. Его собеседник задумался, снял с плеча рюкзачок и присел на корточки.
— Тебе мои мысли, думаю, вряд ли, нужны?.. — Евстифей потёр переносицу и вытащил из рюкзачка мятый галстук.
— Ни к чему, — Лев Тимофеевич присел неподалеку.
— Значит, факты? Ну, слушай, следак… Я уже много лет живу в этом мире, — вздыхая, начал разговор Евстифей. — Так много, что мне уже надоела эта помойка, — Койотов обвел глазами улицу Пичугина и посмотрел на облака.
Лев Тимофеевич чертыхнулся, ожидая, что бомж будет не меньше часа подходить к интересующей его теме, но был приятно удивлен.
— Значит, слушаешь?.. Я лично видел, как новая жена Хазарова тащила мешок с добром. Куда тащила?.. На помойку! Когда?.. За три дня до свадьбы. Демонстративно! В красных резиновых перчатках!
— Почему с добром? — ухитрился вставить Рогаткин. — А не с мусором?..
— Я успел в нём порыться, — замахал одной рукой Евстифей, другой пытаясь надеть галстук.
— И что там было?
— Вещи какие-то, — Евстифей поморщился и добавил: — Старьё.
— А где мешок?
Евстифей тоскливо поглядел на Льва Тимофеевича и вздохнул.
— Мешок бабка отняла, — оглянулся он на избушку Матрёны Гуряевой.
— Так-так, — достал блокнот Рогаткин. — А хронологию событий помнишь?
— Ну, вроде… Дай закурить? — вздохнул Евстифей.
Рогаткин достал сигареты.
Койотов посмотрел на следователя розовыми без ресниц глазами и откашлялся:
— Значит так, ночью, за три дня до свадьбы, новая супруга Магомедыча тащила на помойку какой-то мешок, ясно, да?..
— Ну.
— Я как раз собирался домой.
— Отсюда? — кивнул на помойку Лев Тимофеевич.
— Ну… Зашел за дерево отлить, подождал, пока она уйдет, и вытащил мешок из бака.
— Тяжелый?
— Да нет, но взять его с собой я не мог, — Евстифей вздохнул. — Я шёл на свидание, — с тихой гордостью пояснил бомж и добавил: — Я и сегодня иду…
— Где ты его спрятал? — перебил следователь.
Койотов оглянулся на кусты за помойкой и продолжил:
— Спрятал и вернулся забрать его через три дня, утречком.
— И что, мешок за три дня не исчез? — удивился Лев Тимофеевич.
— А кому тут брать? — подбоченился Койотов. — Чужие здесь не ходят!
— А мусоросборник?
— Так я травкой забросал, — пожал плечами Евстифей. — Тут же не видно в канавке.
— А дальше?
— Матрёна, — проворчал Евстифей, — мешок экспроприировала… Я чуть не умер от жути.
— Почему? — не понял следователь.
— У нее кулачище знаешь какой?.. — поежился Койотов и сплюнул. — Ведьма, одним словом.
— Настоящая?
— А то!
Лев Тимофеевич закрыл блокнот, пожал руку Койотову, и направился к избушке Матрёны Гуряевой.
ВЕДЬМА
Заслуженная старуха сидела в сирени и размышляла. По стене её избы стлался нежно-зелёный девичий виноград, рядом кучерявился махровый миндаль, а в корзинке попискивали котята.
— Совсем малыши, — наклонился над ними Лев Тимофеевич.
Бабка вздрогнула и взглянула на него, из глубоко-посаженных колючих глаз на Рогаткина, казалось, посмотрела вечность…
За полчаса до этого следователь подметил, что к бабке уже потянулся народ и когда зашёл к ней в калитку, то увидел гадание — Матрёна Ильинична раскладывала на карточном столике пасьянс из карт. Подождав, пока бабка закончит, а дама, для которой производилось гадание, покинет территорию, Лев Тимофеевич боком протиснулся в заросший дворик.
— Гражданка Гуряева, я — следователь, — сообщил он и сел напротив бабки Матрёны. — По моим данным, к вам в руки попали вещи, ранее принадлежавшие вашей соседке Лиле Юльевне Калюновски.
По лицу Гуряевой прошла волна недоумения.
— Котятишки-ребятишки, — скрипучим голосом проворчала бабка, глядя на полосатых котят в корзинке.
— Я хочу изъять эти вещи, — Рогаткин осмотрелся и строго поинтересовался: — Где мешок, Матрена Ильинична?..
— Без бумажки не отдам, — вскинулась бабка. — С печатью!.. Нет, с двумя! И со штампом. Я свои права знаю!..
Лев Тимофеевич неловко повернулся и задел столик с картами. «Вылитая ведьма!» — неожиданно подумал он.
— Там какие-то старые шляпы, кофта… Зачем они тебе? — сварливо вопросила бабка, собирая с земли упавшие карты.
— А вам зачем? — Лев Тимофеевич мысленно досчитал до десяти и предложил: — Отдайте мне эту старую кофту из мешка, а я вам новую куплю!
— Ты лучше себе галстук купи, а то стыд прямо, — Матрёна Гуряева подняла скрюченный палец и громко возвестила: — И детей ищи! Не то ищешь.
— Ищем детей, — покраснел Лев Тимофеевич. — А вы что-нибудь видели?..
— Видела, как они уезжали на машине перед ураганом, с нянькой и охранником.
— Куда?
Матрена Ильинична пожала плечами:
— Куда-куда… Откуда я знаю? Я же на крыше сидела, а они по земле шли.
— Они сами шли?
— Нет, она их за руку вела! — бабка высыпала из фартука карты на стол и рассерженно покосилась на следователя.
— Лиля Юльевна?
— Лилька, а кто ещё? — Матрена Ильинична вздохнула. — Я еще удивилась, куда она их тащит?.. Ты чего, пошёл уже?.. — обрадовалась она.
— Пробейте номер машины охранника Хазарова, — позвонил с поста охраны Рогаткин. — Фамилия? Сейчас узнаю…
ДАВАЙ, ПОГОВОРИМ
В маленькой спальне горел один лишь ночник — хрустальная лилия на длинной изогнутой ножке.
— Ир, ты всё ещё его любишь? — спросила Байкалова, глядя, как Ирина усаживается у неё в ногах.
— Да, я люблю Кима.
— А он об этом знает?
— Не думаю, — Ирина посмотрела в окно, на свисающую зелёную виноградную гроздь.
— То есть у вас ничего не было? — заключила Байкалова.
— Ну, он… разочек поцеловал меня в щеку, — Ирина пожала плечами и добавила: — Дружески.
— Послушай меня, — вскочила Байкалова. — Просто послушай! И не улыбайся с этой миной всезнайки.
— Да, — Ирина перестала улыбаться.
— Ким — кавказец. Коренастый, лысый, нахмуренный, немногословный тип!..
— Да.
— Вдовец. Отец трёх дочек, снова женат на настоящей змее, которой он целует руки и не только… У него разрушен дом! Умерла от неизлечимой болезни первая жена! Трагически погибла её мать несколько дней назад! Дети пропали…
— Да.
— Ира, от него надо держаться за тысячу километров!!!
— Почему?!
— Это не мужик, а тридцать три несчастья! — убеждённо произнесла Байкалова. — Неужели тебе не ясно?
— Тридцать три несчастья, — согласилась Ирина. — Но я не могу без него жить.
— Ну, так скажи ему это, не страдай вхолостую, Ира!.. — простонала Байкалова.
— Зачем?! — непонимающе посмотрела на неё Ирина.
— Чтобы он шуганул тебя! Он женат, понимаешь?.. Такие, как он, просто так не женятся! Либо он её любит, либо…
— Но я не хочу говорить ему, — перебила Ирина, — Зачем я буду говорить ему о своей любви? Я же не сумасшедшая…
— Тогда страдай где-нибудь в другом месте, — Байкалова указала на дверь. — А не у меня под носом! Я хочу спать.
— Я ушла, — кивнула Ирина.
Недозрелая виноградная гроздь за окном шевелилась от ветра. Ирина нашла глазами луну и, забравшись под одеяло, решила поплакать. «А стоило для этого ехать в Париж?» — уже засыпая, подумала она.
СНОВА НА КРЫШЕ
Полночь.
Две умаявшиеся после шопинга женщины сладко спали, а на столах и стульях лежали свёртки, пакеты, коробки. Через день они уезжали из Парижа…
— Мы были в Париже и не влюбились ни в кого, ни ты, ни я?.. — утром, разлив кофе на скатерть, проворчала Байкалова.
Ирина смотрела на увеличивающееся на глазах кофейное пятно, но мысли её были далеко… Она думала о своих сыновьях, непутёвом бывшем муже и работе на Телеканале, которая занимает двадцать четыре часа в сутки. Париж Парижем, грустно размышляла она, но её жизнь в настоящий момент заполняют именно эти три составляющие — дети, неудавшаяся семейная жизнь и любимая работа.
— Весь ужас именно в этом, мы — дуры! — вытирая салфеткой пятно, уныло констатировала Байкалова.
— Да успеем еще! — не очень-то веря в свои слова, пробормотала Ирина.
— Ты-то успеешь, — Байкалова покосилась в зеркало. — А я?..
— Да ладно, — фыркнула Ирина. — Вы еще вполне, Полина!
— Что значит «вполне»? — проворчала писательница и подошла к зеркалу. — Слушай, а может, мне сделать пластику лица? Чем чёрт не шутит, а?.. Шарон Стоун, например, сделала и стала похожа на девочку!
— Не вздумайте, а то будете, как Гурченко, — сморщилась Ирина. — Вы на Гурченко больше похожи.
— В таком случае, я убегаю, может, ещё влюблюсь сегодня, — помахала ручкой Байкалова и, накрасив губы, действительно убежала.
