всё было кончено. Попутчик вернулся за ним. Одобрительно крякнув, он долго объяснял ему новое задание».
Едва племянник записал текст, как редактор, полистав книгу, сказал:
— Вот и конец хороший можно приделать. Я только эту вашу находку с «попутчиком» вставлю — послушайте: «Он давно уже не слушал. Поравнявшись со своим домом, он кивнул попутчику и повернул в подворотню. Попутчик очнулся, огляделся и побежал далее».
Они почти хором перечитали всё, что у них получилось, и Ньюка заметил:
— Что-то в начале топор ни к чему. Давайте заменим на меч. Так будет лучше.
— А вы, Ньюка, попробуйте писать — у вас должно получиться, — сказал редактор, убирая книгу на место. — Вы можете попробовать воспроизвести военные рассказы деда. Он ведь что-то вам рассказывал?
Ньюка посуровел.
— Нет, ничего не рассказывал.
— А учителя мне говорили, в школу приходил ваш покойный дедушка, встречался с ребятами…
— Я в этом не участвовал, — резко ответил Ньюка. — Нам пора, — он дернул за рукав племянника, который увлеченно что-то писал.
— Да, сейчас, сейчас, только прочту короткое стихотворение, четверостишие. Я думаю, к нашему рассказу это подойдет.
— Вы еще и стихи пишете? — искренне удивился редактор. — Пишу, когда получается, — ответил племянник и нараспев прочел:
«Он шел и напевал про себя гимн:
“Мы победили пришельцев,
Нет нам на свете преград.
Нам поручили важное дельце:
Всех разгромить их подряд”».
* * *
«Он долго музыку искал,
А звуки где-то обрывались,
А хаос был, не отступал,
Лады мелодий не давались.
Вот нотка скромно появилась,
Затем другая, и аккорд.
Он слушал, и ему приснилось:
Аллегро покатилось с гор.
Всё громче, явственней и чище
Альты гудели, славя звук.
Душа летела выше, выше,
Рояль всех избавлял от мук.
Куда-то занесло все мысли,
Обыденность пропала вдруг.
Ему открылось много смыслов,
И в каждом смысле — чистый звук.
Но сон прошел, как ночь проходит,
И быт уже к нему подходит,
И крепко за руку берёт —
Иди, иди скорей в народ».
— Ты будешь публиковать свои стихи? — спросила Юста, когда он закончил читать.
— У меня их очень мало, и все только для тебя, — ответил он.
— Только для меня, — повторила она. — Спасибо.
— Ньюка стихи не пишет. А жаль, — сказала она.
— Еще тот фрукт, — продолжил он.
Она возразила:
— Он не фрукт, он яблоко. Генеральское яблоко.
— Ты хочешь сказать, что яблоко от яблони недалеко падает? — спросил он.
— Нет, я так не думаю. От генерала Ньюка далеко расположился. Скорее он фрукт папочкин.
— Они с папой оба генеральские, — заключил он.
Тихий вечер опустился на дачный поселок. Где-то вдалеке залаяла собака. Ей ответили парочкой тявканий на другой стороне улицы.
— Хорошо здесь, — сказала она. — Спокойно, и люди не мешают друг другу. В городе толкаются, спешат. Норовят опередить другого. От скорости жизни невежество процветает.
— Невежество связано со скоростью жизни? — спросил он.
Она ответила:
— Я так думаю. Мне так кажется.
— Может быть, может быть, — продолжил он. — Странно, мы сегодня совсем не говорим о твоем деле. Ты закончила его?
— Осталось три дня, — ответила она, — и всё, время закончится.
Он зашел в дом и вернулся с подносом, на котором расположились чашки и всё, что нужно для чая.
— Повечерим? — спросил он.
Она усмехнулась и ответила:
— Да, повечерим. Ты что-то сейчас пишешь?
— Да, вот только что, созерцая соседский фонарь, набросал.
— Ты прочтешь? — спросила она.
Он ответил:
— Угу, — и медленно, вполголоса прочел:
«Пространство освещал фонарь,
То место, где никто не ходит.
Как будто драма происходит:
Не может осветить он даль.
Он только здесь, в локальном мире,
Ему недостает свечей,
Ему б немножечко пошире,
Хотя бы вот до тех дверей,
Где каждый вечер, чуть стемнеет,
Она проходит не спеша
И каждый раз чуть-чуть немеет,
Услышав шорох от куста.
Но нет, судьба его другая —
Вся в ожидании она.
Он ждет, как будто что-то зная,
Когда она придет одна».
Несколько минут они молча пили чай.
— Красивые стихи, — сказала она. — Это тоже для меня?
— Для тебя, — ответил он.
Она задумалась о чём-то и снова спросила:
— Как ты думаешь: стихи улучшают людей, общество?
— Что значит «улучшают»? — спросил он.
Она помешала ложечкой чай, потерла ладонью лоб и ответила: — Люди становятся менее агрессивными, злоба уходит. Общество хоть чуточку гуманизируется. Интересно: кто-нибудь проводил исследование зависимости степени гуманности общества от насыщенности его стихами?
Он усмехнулся и предложил:
— Интересная мысль: измерить количество стихотворных строк, приходящихся на одного жителя региона, и сопоставить с коэффициентом гуманности. Это что-нибудь из вашей криминальной жизни. Количество гадостей на душу населения.
— Да, интересно, что может получиться? — продолжила она.
— Думаю, некому это анализировать. Другие сейчас запросы — материально-потребительские, — ответил он. — Всё это из области наших фантазий, непрактичных умозаключений. Кстати, о твоей мысли о невежестве. Давеча ты кого-то охарактеризовала интеллигентным невежей. Если ты имела в виду невежд, то это темная, несведущая личность, что-то вроде неуча, профана. Этих ребят у нас полно, и здесь я согласен с тобой. Темп жизни, всеобщее скоростное обучение увеличивает число этих недоучек.
— А невежа? Это что-то другое? — спросила она.
— Невежа — это грубый, невоспитанный человек. Охламонистая скотина этакая, — ответил он. — Правда, в шикарном костюме часто маскируется под интеллигента.
— А кто же Ньюка? Невежа или невежда? — задумалась она.
— Сложно сейчас определиться, — ответил он. — Пока что не то и не другое. Молод еще, но задатки невежливого человека уже имеются.
По улице прогрохотали две мотоциклетки и, судя по звуку, выехали из поселка на шоссе. Еще с полминуты был слышен удаляющийся низкий звук этих тарахтелок.
— Вот из невежливых: через час вернутся и перебудят весь поселок, — проворчал он.
— Вы не боретесь с ними? — удивилась она.
— Боремся — безрезультатно. Надо их поэзией накрыть, отстегать, так сказать, стихом по одному месту, — то ли шутя, то ли серьезно ответил он.
Она негромко засмеялась и поддержала эту идею:
— Стихотворное насилие — это прекрасно!
Сумерки сгустились окончательно. Они помолчали, наблюдая, как ночные мотыльки окружили настольную лампу.
— Как ты думаешь: Ньюка способен на решительный поступок, какой-нибудь необычный, экстраординарный? — спросила она.
Он задумался и около минуты не отвечал. Потом что-то
