— Именно, — отвечает Кэтлин.
— Но самое главное, — продолжает Артур, — это выглядит как предательство по отношению к Герде. По-моему, она выдающаяся писательница двадцатого века, великий мыслитель. Но ей и так уделяется слишком мало внимания. И что же мы делаем? Клинт печатает лишь резюме статьи. Делает маленькую приписку после некролога какого-то кубинского враля. Я, конечно, не хочу, чтобы у кого-нибудь из-за этого были неприятности, но, по-моему, это оскорбительно. И газету это выставило в невыгодном свете. Мы сделали такой обывательский ход, хотя Клинту надо было только придержать статью на денек, а потом напечатать ее в полном размере, я же ему говорил, что именно так и надо сделать. Я сказал, что вы бы так распорядились. Я настаивал: «Не печатай ничего сегодня. Кэтлин наверняка сказала бы, что надо придержать ее до завтра». Но ладно. Простите, что я так разошелся, — говорит Артур. — Я не хотел поливать дерьмом Клинта. Просто…
— Нет, вы имеете право сердиться. Я сама крайне недовольна.
— А нельзя сегодня напечатать мою статью целиком? — Хотя он уже знает ответ.
— Нет, не можем же мы сообщить о ее смерти второй раз, — отказывает Кэтлин.
— Поразительно, я же специально ссылался на вас, когда обсуждал этот вопрос с Клинтом.
— Правда?
— Да, абсолютно точно.
— Знаете что, — говорит она, сердясь все сильнее. — Вы больше не будете подчиняться Клинту. Это же просто смешно.
— Но как это можно осуществить? В смысле, я не могу ему не подчиняться. Мои некрологи выходят на девятой странице. А она принадлежит ему.
— Ничего ему не принадлежит.
— А как же все эти рубрики — загадки и все такое?
— Не стоит вам этой ерундой заниматься. С этим справится и стажер.
— Клинт наверняка будет не в восторге.
— Меня это не волнует.
— Я не хотел бы забегать вперед, — говорит Артур, отковыривая скотч, на котором к стене крепится одна из старых журнальных вырезок Пикл, — но я думал с вами кое о чем поговорить.
Артура назначают новым редактором раздела культуры, и он переезжает в бывший кабинет Клинта. Все согласны, что переводить Клинта за старый стол Артура было бы чересчур, так что его сажают в отделе спортивных новостей, лицом к колонне.
Отношения между Артуром и Византой становятся напряженными. Она, не скрывая, ищет работу на родине, в США, а вероятность того, что Артур поедет с ней, даже не обсуждается. На самом деле он будет рад ее отъезду: все равно Византа слишком сильно изменилась, да и Артур уже не тот.
Сейчас он предпочитает допоздна сидеть на работе. Он работает много, ему нравится его новый кабинет. Да, он поменьше, чем у руководителей других отделов. И дальше от шкафа с ручками. Зато кулер с водой стал ближе. Это утешает.
1954
Корсо Витторио, Рим
Офис газеты расположился на Корсо Витторио Эммануэле II, широкой оживленной улице, на которой стоят и многочисленные церкви с грязно-белыми известковыми стенами, и кроваво-оранжевые дворцы эпохи Ренессанса. Многие здания в центре Рима вообще как будто раскрашены цветными карандашами: красные, как окровавленный кинжал, желтые, как медные трубы, синие, как грозовые тучи. Но строгое здание офиса газеты, построенное в XVII веке, раскрасили простым карандашом: заштриховали серым цветом, на фоне которого ярко выделялась громадная дубовая дверь — в такую могла бы зайти и шхуна, но люди пользовались вырезанной в ней крохотной дверцей.
Привратник, сидевший в стеклянной будке, мерил посетителей взглядом и указывал на узкий коридор; яркая бордовая дорожка вела прямо к лифту, его металлическая дверь была распахнута, и внутри на бархатном стуле сидел лифтер. «Che piano, signore? На какой вам этаж, сэр?»
Сайрусу Отту надо было на третий, где раньше располагалась штаб-квартира фашистского киножурнала, разорившегося после падения Муссолини. Отт выкинул пыльную мебель, снес все внутренние стены, в результате чего у него получился большой зал, в котором расположился отдел новостей, а по периметру шли аккуратные офисы, словно ложи в театре, выходящие на сцену. Он поставил там деревянные вращающиеся стулья, лакированные столы, медные настольные лампы, заказал стол в форме подковы для корректоров, блестящие черные телефоны для журналистов, привез из Нью-Йорка тридцать восемь пишущих машинок «Ундервуд», купил массивные хрустальные пепельницы и толстые белые ковры, а в восточной стене устроил потайной бар.
И через полгода каждый, кто выходил из лифта на третьем этаже, оказывался прямо в отделе новостей, в котором пульсировала жизнь: перед ним возникал стол секретаря, справа и слева стучали на машинках журналисты, с полдюжины корректоров вымарывали гранки, сидя в центре за «столом-подковой». В идущих вдоль стен кабинетах торговали рекламным пространством, стенографистка записывала объявления, бухгалтер заполнял чернильной ручкой гроссбух. Кабинет Отта располагался в северо-западном углу, надпись на матовом стекле двери гласила: ИЗДАТЕЛЬ; в северо-восточном углу находились кабинеты Леопольда Т. Марша, главного редактора, и Бетти Либ, редактора отдела новостей. Потом в порядке убывания значимости сидели сотрудники рангом чуть ниже: редакторы бизнес- и спортивного разделов, ответственные за покупку материалов у информационных агентств и фотографий, верстальщики. Мальчики-рассыльные сновали туда-сюда как пчелы.
Печаталась газета в подвале, но это было все равно, что на другом материке. На оглушительно грохочущих печатных станках работали итальянцы из профсоюза, но почти никто из них ни разу не видел тех, кто всего несколькими этажами выше писал статьи. По вечерам приезжал грузовик и привозил огромный рулон газетной бумаги, рабочие спускали его по наклонной поверхности с торца дома, и он с грохотом падал на погрузочную платформу, сотрясая здание до третьего этажа. И все бездельничавшие наверху журналисты, которые сидели, перешучиваясь, закинув ноги на стол и набросив на носки ботинок свои шляпы с полями, пока в пепельницах тлели сигареты, подскакивали в паническом ужасе и восклицали: «Бля, что, уже?»
Но каким-то чудесным образом к дедлайну, то есть к десяти вечера, каждая строчка каждой колонки была на своем месте, хотя в последнюю минуту у всех в редакции бешено колотилось сердце и со всех сторон летели матюки. Редакторы впервые за несколько часов могли встать из-за столов, расправить затекшие плечи и выдохнуть.
Журналистский коллектив состоял почти исключительно из мужчин, большинство из них были американцы, хотя имелось и несколько британцев, канадцев и австралийцев. Все они переехали в Италию еще до того, как их взяли в газету, так что владели итальянским. Но в отделе новостей звучала только английская речь. Кто-то даже повесил табличку на двери лифта: «Lasciate ogni speranza, voi ch’uscite[1] — за окном Италия».
А когда кто-то из них отправлялся вниз за сандвичем, он говорил: «Я в Италию, кому-то что-то нужно?»
Первый год их работы, 1954-й, был богат на новости: тогда проходили слушания Маккарти, СССР тестировал ядерное оружие, индекс Доу-Джонса достиг рекордно высокого значения в 382 пункта. Вначале возникали подозрения, что газета будет служить лишь международным рупором бизнес-империи Отта, но они не оправдались. Содержание обусловливалось в первую очередь необходимостью: на каждой странице возникали пробелы, которые требовалось заполнять, и такие дыры затыкались любым мало-мальски информативным набором слов, за исключением брани — это приберегалось для общения в конторе.
Бетти с Лео вместе выполняли редакторские обязанности. Он любил повторять: «Я продумываю концепцию». Но именно Бетти писала — или переписывала — почти все тексты, ей это давалось легко. Отт решал финансовые вопросы и давал советы, когда его об этом просили, что случалось довольно часто. Бетти с Лео спешили в его кабинет, располагавшийся в другом конце отдела новостей, и каждый из них старался протиснуться в дверь первым. Отт с торжественным видом выслушивал их, глядя на ковер. Потом поднимал взгляд, переводя свои светло-голубые глаза с Бетти на Лео, и выносил вердикт.
Втроем им работалось прекрасно. Неловкость возникала, только когда Отт выходил из кабинета: тогда Бетти с Лео начинали общаться так, будто они только что познакомились, и непрестанно следили за дверью, ожидая, когда издатель вернется.
Вообще Отт не держал неприбыльного бизнеса. Но газета оказалась исключением: с финансовой точки зрения это был полный провал. Конкуренты из Штатов с подозрением смотрели на его итальянское предприятие. Они считали, что это какая-то махинация.
Но даже если они не ошибались, то ее назначение оставалось совершенно неочевидным.
