приняли наверху, — управляющий показал указательным пальцем в потолок.
Я молчал. Если так решили, наверняка с руководством завода было согласовано. Но от этого становилось не легче. Сдавать, хоть и по бумагам, огромный цех было достаточно проблематично. Надо было перекраивать весь график производства. На первый план выплывали отделочные работы, создававшие «товарный» вид. Однако этот вид разрушался при прокладке электрических кабелей, других технологических проводок, и в конечном счете «товарный вид» приходил в ужасное состояние. Отделку приходилось выполнять заново. Но самое главное начиналось при штурмовщине. На объект нагонялась масса людей, половина которых слонялась без дела. Каждый день проводились совещания и писались отчеты, стоял крик, ругань, матерщина. Как правило, работу это не убыстряло, потому что последовательность была нарушена, и восстановить ее уже не было никакой возможности.
— Ну, чего молчишь? — нарушил молчание управляющий.
— Свое мнение я сказал.
— Оставь свое мнение при себе. Выполняй задание.
Я встал, собираясь уйти, но управляющий показал рукой на стул, и как-то устало и проникновенно сказал:
— Пойми меня правильно. Я все понимаю, будет нелегко, но все-таки надо сделать в срок и качественно… Обкому партии отказать невозможно.
— Сколько у нас времени?
— Месяц. Акт государственной комиссии должен быть подписан в начале ноября. Сам понимаешь. К празднику.
Я вновь присел. Снял очки, долго протирал их носовым платком, затем посмотрел на управляющего.
— Но вы же понимаете, что это невозможно?
— В своей жизни я много видел и возможного, и невозможного. Нужно.
У дверей я остановился и сказал:
— На третьем производстве неделю назад сменился директор. Вместо Писаренко назначен Семененко Петр Георгиевич. Вы знаете, его? При подписании акта надо начинать с него.
— Мы мало знакомы. Я помню его по корпусу «Б», он был главным строителем на «Акуле». Встречались редко, проект уж больно был секретным. Так что иди, знакомься. Мы тоже не сторонние наблюдатели, где надо, поможем.
* * *
Я впервые пришел к руководителю танкового производства. Конечно, танки собирают в цехах, чертежи узлов разрабатывают в конструкторском бюро. В приемной даже макетов танков нет, все обычное, конторское. Заходят люди, звенят телефоны, секретарша пьет чай. Все, как у нас в тресте.
Но я знал, все здесь существует только для того, чтобы выпускать самые совершенные машины, на заводе их называли «изделиями». Цех, который решили сдать досрочно, в подарок Родине, будет основным при производстве ходовых частей уникальных машин.
— Заходите! — машет секретарша, показывая на дверь кабинета. Я вскакиваю и пытаюсь четким шагом пройти до двери, но что-то у меня не получается, не могу открыть дверь, секретарша бросается мне на помощь, и вдвоем мы буквально вваливаемся в кабинет директора.
Тишина.
— Здравствуйте, Петр Георгиевич!
Из-за стола поднялся высокий, плотного телосложения мужчина. Он улыбнулся, обнажив белые зубы и громким, командирским голосом ответил на мое приветствие:
— Подходите поближе, садитесь.
Я сел за маленький короткий стол-приставку.
— Рассказывайте, что привело вас ко мне.
Я рассказал. Он слушал, не перебивая. Когда я закончил, Семененко встал, подошел к окну и как-то мягко, с некоторым сожалением сказал:
— Вы знаете, цех нам нужен, как воздух. План следующего года сверстан с учетом его работы. Потому он нужен не на бумаге, а работающим. Как у вас со временем?
— Каким временем?
— Сейчас Вы свободны?
— Да.
— Пойдемте в цех.
Цех, втиснутый между двумя старыми цехами и железнодорожным подъездным тупиком, возвышался над соседями. Выглядел он прекрасно. Лицо любого здания — это фасад. Как человека «встречают по одежке», так и первое знакомство со зданием начинается с оценки его внешнего вида.
Фасад нового цеха был выполнен в классическом стиле. Мы остановились перед цехом, любуясь его обликом.
— Хорош, — произнес Петр Георгиевич.
— Да, — в тон ему произнес я. — Вот если бы внутри он был так же красив.
— А что там особенного внутри?
Я промолчал.
Внутри было прохладно, тепло начали запускать только сегодня, основной приток через калориферы еще не действовал, как всегда что-то было не доделано, не отлажено.
Кругом работали сотни людей; шел монтаж мостовых кранов, тянули провода, устанавливали распределительные щиты, по кронштейнам укладывались трубопроводы. Отделочники, ругаясь то с одними, то с другими, пытались делать мозаичные полы. При сдаче любого объекта на первый план выходят проблемы, которых не было видно раньше. Больше суеты, несогласованности в работе многочисленных организаций. Отсутствует и строгая дисциплина, материальная и хозяйственная ответственность. К примеру, построены десятки подстанций, а электромонтажники не работают. Почему? Оказывается, не закончена штукатурка, покраска, не запираются двери. Уложены сотни кубометров бетона, но не сданы под монтаж фундаменты из-за отсутствия паспортов на оборудование, застрявшее в Свердловске. И вот так набегает по мелочам, каждый «узелок» требует внимания и времени, для того чтобы его развязать.
Мы обошли с Петром Георгиевичем цех, заглянули в каждый угол, поднялись по металлическим лестницам и взглянули с высоты подкрановых путей, забрались в темные вент камеры, где он, к моему удивлению, вытащил из кармана фонарик и стал рассматривать внутреннее оборудование.
Когда мы вновь зашли к нему в кабинет, он спросил:
— Сколько времени нужно, чтобы закончить работы? Только честно.
— При ежедневном контроле два месяца.
— Что такое ежедневный контроль?
— Утром и вечером совещания, увязывающие работу субподрядных организаций и заказчика. При этом нужная жесткая дисциплина по выполнению дневных заданий.
— А кто будет устанавливать дневные задания?
— Специалисты, увязывающие графики производства работ.
— А они есть, эти специалисты?
— Да.
— Почему они раньше это не делали?
— Дело, о котором вы говорите, уникальное. У этих специалистов есть повседневная работа. Сами задания — это не панацея. Выполнить их — вот главная задача.
