— Миша тебе что-то говорил? — выдыхаю встревоженно, забывая на мгновение о своей злости.
— Нет.
— А ты ему? Надеюсь, не комментировал, что и как он делает неправильно?
— Я похож на идиота?
Вообще-то, да!
— Ладно, — бросаю резковато. — Думаю, мы друг друга поняли. Дай пройти, — упираюсь ладонями в его каменную грудь, но он не отступает.
— Если бы ночь напролет не кувыркалась со своим хахалем, не отрубилась бы на пять часов в самолете и следила бы за своим ребенком сама, — грубо цедит мне в лицо, и моя кожа загорается. Девяносто девять процентов ожогов. Чертов Тихомиров! Ненавижу его! Подавляя работу иммунной системы, задевает и внутренние органы. Сердце стучит так неистово, что, я уверена, одинаково хорошо слышно его и в России, и в Америке. Межконтинентальный парад, черт возьми. — Думаешь, я рвался нянькаться с твоим ребенком? Я пробовал тебя разбудить, но ты словно в кому впала. Хоть ори, хоть стреляй, — не менее жестко выдыхает мне в лицо. — Тяжело было прощаться, да? Может, и не стоило со мной лететь, если так трудно было соскочить с хрена этого кучерявого?
— Пусти, — выпаливаю только это слово, потому что больше ничего не могу сказать. Казалось бы, после работы в клубе меня трудно зацепить подобными гадостями, но… Сейчас почему-то задевает так, что сердце кровит. — Пусти, говорю!
Вместо этого Тихомиров ловит пальцами мое запястье и стискивает его с такой силой, что кажется, будто намерен переломить мне кости.
— Любые отношения внутри команды запрещены. Учти это. Трахаться с кем-то из своих парней я тебе не позволю.
Если бы он меня ударил, было бы не так больно. Похоже, кто-то решил напомнить, что самую сильную боль причиняют именно слова. Только жаль, я никогда этого не забывала.
— Сейчас же отпусти меня, Тихомиров! И никогда не смей прикасаться. В противном случае свои права буду защищать я.
Начхать ему. Кто я против него? Пустое место.
— Ты меня поняла?
Если не отвечу, он в самом деле сломает мне запястье?
— Поняла!
Когда Тимур, наконец, отпускает и дает пройти, меня буквально колотит. Сомневаюсь, что смогу спокойно разговаривать с Мишей. Но и оставить его не могу. Без того долго сидел один.
— Привет, медвежонок, — каким-то чудом удается продышаться. — Не скучал?
— Немного. О чем вы говорили? — спрашивает, когда Тихомиров проходит мимо нас.
Слава Богу, не возвращается на свое место. Может, он все-таки катапультируется? Желательно прямо сейчас над океаном.
— Обсуждали условия работы, малыш.
— Разве вы не сделали это дома?
— Не совсем. Остались некоторые вопросы.
— Понятно. Можно мне уже встать? Тимур сказал, сидеть все время пристегнутым не нужно.
Чертов Тимур…
— Ненадолго, медвежонок, — разрешаю, скрепя сердце.
11
Птичка
Тихомиров объявляется не раньше, чем за полчаса до посадки. В футболке и рваных светлых джинсах и с влажными, словно только из душа, волосами. Я видела на фотографиях, что за эти годы у Тимура появилось много татуировок. Но вживую, не считая тех, которые закрывают кисти до костяшек, вижу их впервые. Одна его рука забита полностью, а вторая — до локтя. Мне интересно, что именно там изображено, и каков их смысл, но разглядывать неудобно.
Могу сказать только, что впечатление он производит неизгладимое. Устрашает и вместе с тем вызывает дурацкое волнение. Тихомиров же ведет себя так же отстраненно, как и утром. Только указывает, где мы с Мишей можем сменить одежду, и утыкается в телефон.
Оказывается, что на борту самолета есть спальня и ванная. Интересно, почему он сразу в этих апартаментах не закрылся, а сидел с нами? Хотя нет, неинтересно! Не хочу его понимать.
Переодеваю Мишу в летний костюм и, наказав никуда без меня не уходить, вхожу в ванную. Оставляю дверь приоткрытой. Периодически поглядывая в оставленную щель, стаскиваю зимнюю одежду.
— Все нормально? Миша? — кричу, оставаясь в одном белье. Ничего я не параноик, как сказал Тихомиров. Просто это же самолет. Естественно, что я переживаю. — Миша? Отзовись!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я тут!
— Супер! Молодец, — вскакивая в хлопковый комбинезон, говорю слегка задушенно. — Я уже… почти готова… Все, иду… Иду…
Выбегаю из ванной. Быстро скидываю в сумку теплые вещи и, хватая сына за руку, спешу вернуться на место. В легкой одежде с открытыми ногами и руками чувствую себя перед Тихомировым немного неловко, будто голая. Он еще смотрит долго, с головы до ног оценивает. Лицом, конечно, владеет мастерски. Ни брезгливости, ни одобрения — ни единой эмоции не проявляет. Только взгляд вспыхивает. Не знаю, что он отражает, но по моему телу пробегает дрожь. И, как назло, это подмечает Миша.
— Ты замерзла, мамочка?
— Вовсе нет.
— Ты вся в пупырышках, — проводит пальчиком по моей руке.
— Эм-м… Да, здесь немного прохладно.
Тихомиров молча регулирует температуру и, демонстрируя все то же наплевательское отношение, возвращается к своему телефону. Очевидно, распутные девицы его высокомерной заднице претят. А он ведь именно такой меня и считает. Сволочь. Ну, ничего, так даже лучше.
Сразу же после приземления мое настроение значительно улучшается. Этому способствует счастливый смех моего мальчика. Глядя на то, как он широко раскидывает руки и скачет под палящими лучами солнца Флориды, смеюсь вместе с ним. Откидывая за спину волосы, подхватываю его на руки и кружу.
К сожалению, передышка получается короткой. Приходится еще около сорока минут провести с Тимуром в одной машине по дороге на виллу. А уж там он, наконец, куда-то пропадает, оставляя нас с Мишей самостоятельно знакомиться с командой — женщиной и четырьмя мужчинами.
— Привет, я Диана — главная по питанию. Кормлю не только Медведя, но и всю ораву, — шагает к нам худенькая брюнетка с красивой улыбкой и милыми ямочками на щеках.
Если судить по внешности и возрасту, не верится, что она шеф-повар такого крутого боксера, как Тихомиров. Но мне ли не знать, что внешность бывает обманчивой? Улыбаюсь в ответ и пожимаю ее маленькую ладонь.
— Привет, я — Полина. А это мой сын Миша.
Последнее ее почему-то удивляет.
— Ого! Еще один медведь! Надо же… Как славно!
— Крепкий малый, — добавляет самый старший из мужчин. — Хороший.
Клянусь, что в этом плане не рассматривала имя Михаил. Оно мне понравилось и очень подошло сыну. К Тихомирову никакого отношения не имеет. Но, тем не менее, после замечания Дианы и заинтересованных взглядов ребят чувствую некое смущение.
— Это лишь забавное совпадение, — говорю, стойко перенося тот факт, что цвет лица выдает мою истинную реакцию.
— Ну, да… Я, в общем-то, пошутила. Понятно, что совпадение, — с неизменной улыбкой поясняет девушка. — Привет, Мишка, — наклоняясь к сыну, пожимает ему руку. — Как тебе в Майами?
— Бомба!
Дружно смеемся, а после я по привычке поясняю, что это из уст сына высшая оценка.
— Ты, я так понимаю, будешь работать со мной на кухне? — обращается Диана снова ко мне.
— Да, все верно.
— Супер! Не представляешь, как я рада!
— И я! Всегда мечтала совместить свои интересы: биологию, химию, математику и готовку.
— Это очень круто! Потому что хороших поваров миллион, а вот тех, которые наизусть расскажут химический состав всех частей курицы, составят сбалансированный план питания для спортсмена в разные периоды тренировок и все это вкусно приготовят — уже не так много.
— Практического опыта у меня мало, но я буду очень стараться, — обещаю я.
— Если тебя выбрал сам Тихомиров, думаю, сработаемся, — рассуждает Диана. — Ладно, давай дальше, — оглядываясь на мужчин. — Этот рыжий великан — Саня. А рядом блондин — Балык. Только у них есть шансы надавать Медведю тумаков. В общем, они практически бессменные спарринг-партнеры Тихого. Саня добрый, а Балык больше всех жрет. Вообще-то его зовут Боря, но кто об этом помнит? — разводит руками. — Никто. Расул Муртазанович — тренер и названый батька нашего грозного мишки, — указывает на того самого старшего мужчину. Кожа у него смуглая, а волосы практически белые из-за седины. — Рас, в отличие от Сани и Балыка, прописывает Медведю словесные пилюли. Не удивляйся, когда услышишь из зала сдвоенный звериный рев. Медведи любят друг на друга поорать, — подтверждая это, ребята активно кивают и гогочут. — Ну, и Палыч — наш доктор. Латает гризли, а при случае и остальных. Особенно часто после порезов и ожогов спасает меня, — демонстрируя перевязку чуть выше колена, смеется. — Только ты дурной пример не бери. Я понимаю, что он всегда заразителен, но все же не стоит. Осторожность выше спешки.