И плевать, что Тимур из-за моей выходки приходит в аналогичное состояние. Меня это не удивляет и даже не радует. Пока он, с силой сжимая мои запястья, яростно дергает мое тело к себе, думаю лишь о том, чтобы успеть высказать все, что хочу, до того, как он свернет мне шею.
— Ты остановишься? — голос по-прежнему ровный. Только вот зрачки стремительно расширяются, практически полностью вытесняя темно-синюю радужку. Кроме глаз, Тихомирова выдает сердце — оно стучит слишком часто и чрезвычайно сильно. Ощущаю это, потому как он притискивает мои руки к своей влажной груди. Ощущаю, и мне вдруг на мгновение чудится, что я волную его не меньше, чем он меня. Бред… — Ты не умеешь разговаривать спокойно?
— Обманул меня и хочешь, чтобы я была спокойна? — подспудный страх вынуждает сбавить обороты и приглушить голос, но полностью сдаваться я не планирую. — Почему ты сказал одно, а записал вот это все? Почему?
— Потому что ты, маленькая упрямая дурочка, по-другому бы не послушалась, — цедит Тихомиров прямо мне в лицо.
— Да хоть трижды обзови меня дурой, не послушалась бы, — выкрикиваю, вновь повышая децибелы. — Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь. Не имеешь права снова ее разрушать!
Я замолкаю, но губы сомкнуть не могу. В горле так сильно саднит, что на глазах слезы выступают. А может, и не из-за этого… Сердце лихорадочно носится по грудной клетке.
— Разрушать? — Тихомиров делает вид, что не понимает моих слов. — Чем, скажи на милость, я ее разрушил? Какими действиями? Перечисли.
— Не собираюсь я ничего тебе перечислять… Сам все знаешь… И сейчас… Сейчас, клянусь, я не позволю… Не позволю тебе решать, где и с кем будет мой ребенок! Если это будет идти против того, что хочет Миша… Я не позволю! Я разорву контракт и улечу домой!
Тимур на мою жалкую попытку выдвинуть свои условия зло усмехается.
— Ты не можешь разорвать его до окончания срока. Догонит такая неустойка, рабыней моей до конца жизни станешь, Птичка.
Сердце толкается в горло. А затем, будто ничем не сдерживаемое, летит вниз. Натягивает и задевает по пути все, что только можно. Словно мячик, обратно подпрыгивает и пульсирует, посылая по всему телу безумные вибрации.
— Зачем? Зачем ты так поступаешь?
Тихомиров тяжело выдыхает. На мгновение прикрывает веки. А когда распахивает, взглядом будто в оцепление меня берет. Не могу пошевелиться, и сказать ничего не получается. Его крупная горячая ладонь, заставляя меня задрожать всем телом, медленно скользит по моей шее и зарывается в волосы.
Размыкаю губы, собирая в легкие кислород, чтобы закричать. Грудь распирает от его количества — ну же, кричи. Но ни одного протестующего звука я так и не издаю. Лишь с шумом выдыхаю скопившийся воздух.
Тихомиров жестко сжимает мой затылок и собственнически подтягивает мое лицо к своему. Едва наши рты сталкиваются, оба замираем.
В моей груди что-то взрывается и тонкой струйкой жгучего удовольствия стекает в низ живота.
«Поцелуй меня, Птичка… Нет, не так…»
Зачем он это делает?
Просто не понимаю, зачем он это повторяет…
14
Птичка
Знаю, что этот контакт губительный, но Тимур не оставляет мне выбора. Нет никакой возможности отстраниться и избежать взаимодействия, которое для меня подобно поражению электрическим током. Именно так я это ощущаю. Сохраняю неподвижность, а кажется, будто трясет с неимоверной силой. Когда Тихомиров, усиливая давление, раскрывает мои губы и проникает в рот языком, нас с ним и вовсе будто в воздух подбрасывает.
Как еще объяснить стремительную волну жара, проносящуюся снизу вверх, сквозь все мое тело, и то, что я больше не чувствую пола под ногами?
Мы словно в каком-то эфире парим. И я, не отдавая отчета своим действиям, обнимаю Тимура за шею. По факту вцепляюсь, настолько боюсь упасть. Понимаю ведь, что так или иначе упаду и снова разобьюсь, а все равно с глухим стоном отвечаю на поцелуй. Он целует влажно, жадно и глубоко, воскрешая на моих вкусовых рецепторах забытую дурманящую композицию, и тут же давая больше. Больше, чем я способна вынести… Тихомиров не только рот мой захватывает, он поджигает внутри меня всю нейросеть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Жесткость, подавляющая властность и какая-то природная агрессия ощущаются в его запахе, в его вкусе и в каждом движении. Только вопреки всему это не пугает. Напротив, очень сильно будоражит и возбуждает. Настолько, что голова кружится, дыхание обрывается, и кровь по венам гудит, вызывая в каких-то частях тела онемение, а в других — жгучее покалывание.
Четыре года назад после такого поцелуя я оказалась в постели Тимура. И сейчас… Чувствую, что он подводит к тому же. Не прекращая господствовать в моем рту, жадно сжимает мою талию, нетерпеливо скользит к бедрам, оглаживает и стискивает задницу. Вздрагиваю и инстинктивно замираю, когда его крупная ладонь забирается мне под майку. Обжигает кожу, вызывая рваные стоны. Тихомиров их поглощает, но полностью мое откровенное волнение не заглушает. И, как бы мне ни было стыдно, обхватывая грудь, получает еще более красноречивое доказательство моего возбуждения — паралитическую дрожь удовольствия.
Упираясь руками в напряженные плечи Тимура, отталкиваюсь только потому, что дышать не могу. Громко хватаю воздух и неосознанно поднимаю взгляд к его глазам. А больше он не отпускает. Необъяснимо, но факт — не могу разорвать установленный зрительный контакт. Я вроде как вслепую перебираю ногами и отшагиваю, но Тихомиров надвигается следом. Все это время мои ресницы заторможенно трепещут, а губы то открываются, чтобы глотнуть кислорода, то закрываются, чтобы его удержать. Под палящим полным страстного голода взглядом мне никак не удается выровнять этот процесс.
— Я хочу тебя, — говорит Тимур. А я не могу понять, что меня сильнее шокирует: само заявление или тон, которым он его делает — горячий и безапелляционный. Пока я это перевариваю, Тихомиров наклоняется и кусает мою нижнюю губу. Боли не вызывает, только огненную вспышку очередной волны возбуждения. Как бы глупо это не было, но если бы он стремился доставить мне удовольствие своими ласками, как пытался сделать в новогоднюю ночь Костя, я уверена, пробирало бы меньше, чем сейчас… когда он выдает свое нетерпение. — Спи со мной, Птичка. Я готов доплачивать. Скажи, сколько. Проси, что хочешь, — оглушает рядом жестких фраз.
И меня больше не радует то, что он смотрит на меня, как на страстно желанное лакомство. Волна обиды и унижения все приятные ощущения смывает. И даже ладонь его на груди не греет, а вынуждает поежиться и стремительно отпрянуть.
Что у него в голове? А я? Ну что за дура?
— Отпусти меня немедленно, — мой крик получается истеричным. Ну, уж как есть… Не могу сдержать негодования. То ли мне отчаяние силы придает, то ли Тимур, опешив от моих психов, сам отпускает — удается освободиться. — Я… Я здесь, чтобы работать на кухне, — палец, которым я трясу перед его лицом, расставляя акценты, сам по себе выразительно дрожит. — Ни на что другое не надейся, — голос звучит задушенно и глухо. Все еще пребываю в шоке от столь возмутительного предложения. — Если бы я знала, что ты такой мерзавец… — не хватает сил договорить. — Я… Думала, ты из-за Артура помогаешь… А ты… Каким ты был, Тихомиров, таким и остался! Плевать на других, важно лишь то, чего хочешь ты!
Мой голос обрывается, но Тимур не спешит отвечать. В какой-то мере выглядит озадаченным, но по большей части зол. О, да! Это не просто видно, это ощутимо! Невыносимо выдерживать, но и уйти не могу. Жду чего-то, дурочка. Извинений, каких-то объяснений… Хоть что-то! Только вот никакой реакции от Тихомирова так и не дожидаюсь.
В дверь стучат. Несусь стремглав на выход, опережая хозяина комнаты. Выбегаю и проскакиваю мимо какой-то расфуфыренной девицы, которую привел Клинт. Отстраненно улавливаю изумленный вид обоих. Представляю, что можно подумать… Щеки уже не просто пылают, их болезненно пощипывает. Я ведь так разволновалась из-за чертового контракта, не подумала даже набросить халат. Заявилась к Тимуру в пижаме. Неудивительно, что он решил сделать мне такое предложение. Очевидно, ждал эту даму, чтобы сбросить сексуальное напряжение. А тут вдруг я… полуголая и бестолковая.
