Даниэль пронзительно засмеялся.
— Да, я видел их на картинках. Они очень страшные. Пауль сурово посмотрел на сына.
— Попридержи язык. — Он допил кофе. — Говорить о ком-либо в такой манере — нехорошо. Пей свое молоко!
— В действительности, большинство евреев в Германии не хочет видеть здесь своих восточных собратьев, — продолжил Руди, стряхнув пепел со своей сигареты, — но им волей-неволей приходится убегать от поляков. Моего директора, например, это сильно злит.
— А тебя? — спросила Ева.
— А мне все равно: немецкие евреи, польские евреи… Как по мне, еврей — он и есть еврей, хоть с пейсами, хоть без, — Руди протянул руку за очередной порцией сыра. — Как выразился американский летчик Линдберг, слишком большое число евреев создает в стране хаос.
Пауль кивнул.
— Такого влияния на финансовую сферу, политику и искусство, как они, никто не оказывает.
— Вот именно, — согласился Руди. — И до тех пор, пока им удается тайно проникать во все эти сферы, они будут преуспевать.
— Но кто может обвинить евреев в том, что они зачастую скрывают свое происхождение? Они просто хотят избежать преследований, которые им на протяжении веков приходилось терпеть от христиан.
— Почитай свою Библию, — возразил Руди, отпивая кофе. — Евреи сами заварили всю эту кашу, убив Христа, а потом — еще и Его последователей. Разве не они немилосердно терзали первую Церковь? Впрочем, справедливости ради, должен сказать, что не все евреи заслуживают той грубости, которую выказывают им национал-социалисты. На мой взгляд, обвинять весь народ за преступления нескольких человек — неверно. Например, мой директор — еврей, но он хорошо мне платит. И надо отдать ему должное, он много занимается благотворительностью.
Пауль взял еще один ломоть хлеба.
— Спасибо тебе, Руди, что присылаешь газеты, — сказал он, меняя тему разговора. — Я прочитываю их от корки до корки, и, должен признаться, то, что я узнаю, меня все больше беспокоит.
Руди загасил сигарету о пепельницу.
— Еще бы… Видел бы ты городскую жизнь… Повсюду проститутки. Гомосексуалисты красуются у всех на виду. Повсеместно делают подпольные аборты. Должен сказать, Берлин уже напоминает Нью-Йорк или Париж. Евреи наплодили разных кабаре и кинотеатров, где показывают всевозможную дрянь. Некоторых из них вообще было бы неплохо поставить перед судом.
— Боюсь, нам скоро придется выбирать между коммунистами и национал-социалистами. Центристы стремительно теряют позиции. За «красных», конечно же, голосовать нельзя, но и от Гитлера с его партией я совсем не в восторге. У них есть неплохие идеи, но много и крайностей.
— А мне Гитлер нравится, — признался Руди. — Что-то в нем напоминает мне Наполеона. Знаешь, Пауль, я думаю, что национал-социалисты не настолько плохие, какими хотят показаться. Как по мне, их экстремизм — только показуха для привлечения внимания. — Сняв со спинки стула свой пиджак, Руди сунул руки в рукава. — Кроме того, большинство богословов считают, что у национал-социализма — прочное христианское основание. Но довольно разговоров, — Руди похлопал Пауля по руке. — Мне пора ехать. — Он посмотрел на Даниэля. — Эй, парень, да ты так и не выпил свое молоко!
Даниэль с отвращением посмотрел на желтоватую жидкость в своем стакане.
— Да оно же воняет козой!
Руди, расхохотавшись, поднес стакан к своему носу.
— Фу-у-у! Герда, будь милостива к ребенку. Найди среди своих прихожан кого-нибудь с коровой. — Руди энергично натянул на голову соломенную шляпу. — Ну все, мне пора…
Руди в сопровождении всего семейства Фольков направился к машине, припаркованной на другой стороне улицы. Увидев их, группа зевак, с интересом рассматривавшая зеленый двухдверный «Опель Лаубфрош» 1924 года выпуска, тотчас разошлась.
— Спасибо за все, — сказал Руди, пожимая на прощание руку Пауля. — Я заскочу к вам на обратном пути. — Присев на корточки, он достал из кармана медный компас и вручил его Даниэлю. — Это чтобы ты мог найти правильный путь для Германии, — сказал Руди, смеясь. Поднявшись, он повернулся к Еве. — Что ж, девушка, прими поздравления с конфирмацией, хотя она и получилась не такой, как ожидалось. Думаю, вскоре ты примешь причастие вместе со всеми.
Ева только пожала плечами. Теперь ей было все равно.
* * *
Стоя на носу баржи Адольфа Шнайдера, Ева чувствовала себя защищенной и даже счастливой. Ей нравилось общество Бибера и его контрабандистов, которые всегда принимали ее такой, какая она есть.
Этот день выдался особенным. Бибер впервые вез свое лучшее вино посреднику в Кобленце, не боясь, что его арестуют. Неделю назад, наконец-то, закончилась оккупация, и французы покинули Вайнхаузен. Ева с раннего утра помогала друзьям грузить на баржу ящики с драгоценным товаром, и теперь вместе с Вольфом и Ричардом Клемпнером она ожидала, когда Бибер привезет из горной винодельни последнюю партию вина.
Июльское утро выдалось туманным и сырым. Вольф, сидя на корме баржи, большими глотками пил холодную воду, поданную ему Евой. Тем временем Ричард напряженно всматривался в реку на западе, как будто ожидал, что из-за мыса в любой момент могут появиться патрульные катера французов.
— Да не переживайте вы так, господин Клемпнер, — сказала Ева.
— Говорите, что хотите, но меня не покидает какое-то тревожное чувство. Я успокоюсь, только когда увижу, как Бибер расплачивается с тем евреем-банкиром, — ответил двадцатишестилетний предводитель национал-социалистов, заметно нервничая.
Ева подала ему кружку с холодной водой.
— Слушай, Клемпнер, ты брюзжишь прямо как старик, — усмехнулся Вольф. — Что ты раскудахтался, как курица над яйцом? Расслабься. Все будет хорошо.
— А когда в последний раз все было хорошо?
Вольф пожал плечами.
— По крайней мере, ты уже не в тюрьме.
— Как там ваш сын? — вмешалась Ева, пытаясь сменить тему разговора.
— Сегодня ему было тяжело дышать. Его бьет кашель. Доктор Кребель подозревает, что это туберкулез, — печально ответил Ричард.
— Скверно, — сказал Вольф, скорее, равнодушно, чем сочувственно. Он сплюнул в реку. — Ева, ты не хочешь сходить на парад в Кобленце?
— Мы можем сколько угодно праздновать конец оккупации, — вмешался Ричард, — но пока в Рейнланде не будете немецкой армии, французы могут вернуться, когда пожелают.
Ева покачала головой.
— По договору наших солдат не должно быть в Рейнланде.
— Да гори он огнем, этот проклятый договор!
Вольф опять сплюнул за борт.
— К сожалению, политики в Веймаре так не могут сказать.
Клемпнер выругался.
— Слабаки и продажные твари — вот кто они такие! Эти демократы только о том и думают, как побольше набить себе карманы! Дайте нам сильного лидера, знающего свои долг патриота, и мы заживем намного лучше, чем при этих пройдохах в модных костюмах и с дорогими сигарами в зубах. — Клемпнер швырнул окурок в реку. — Вонючие американцы!
— А они тут при чем? — удивленно спросила Ева. Ее всегда интересовало все, связанное с Америкой.
— Эти наглецы вмешались в войну, как они выразились «ради установления мира и демократии во всем мире», но на самом деле та демократия, которую они нам навязали. — это всего лишь коррупция. — Клемпнер выругался. — Из-за них вся Европа стала уязвимой для «красных» евреев. Американцам легко быть идеалистами. У них нет ни apмииСталина в двух днях ходьбы от их границ, ни самой большой в мире коммунистической партии, пытающейся прорваться к власти.
Вольф зевнул.
— Во вторник я видел, что к Биберу к го-то приезжал на большой черной машине.
— Это был тот еврей-банкир со своим недоумком-секретарем. Он уже начинает брать старину Ганса за горло, — объяснил Ричард.
— У господина Бибера проблемы? — нахмурилась Ева.
Клемпнер кивнул.
— Этот банкир уже отобрал две фермы в Хорхфельде, Он сказал Биберу, что как раз проезжал мимо и подумал, почему бы ему не заехать и не узнать, в чем причина задержки с деньгами, — Клемпнер прикурил еще одну сигарету. — Жду не дождусь того дня, когда Бибер положит на стол этому дельцу пачку денег, и тогда я с удовольствием подожгу его банк.
— Как думаете, это вино покроет долг? — спросила Ева.
— Бибер говорит, что не полностью, но основная часть будет выплачена. За остаток он рассчитается уже со следующего урожая. Остается только надеяться, что такой вариант устроит этого пучеглазого еврея. — Клемпнер помолчал, задумчиво глядя на зеленую воду реки. — Но я думаю, что у Бибера дела обстоят хуже, чем он говорит, я знаю, что последние пару лет он не только финансировал сиротский дом, но и много давал взаймы таким семьям, которые не смогут ему быстро вернуть долг. Его вино, конечно хорошее, но оно не золотое.
— Вы слышали, что Линди беременна? — резко сменил тему разговора Вольф.
