— Но некоторые говорят, что мы, на самом деле, войну вовсе и не проиграли, потому что ни один вражеский солдат не пересек нашу границу. По их словам, все дело — в предателях-евреях. Перемирие должно было стать лишь временной передышкой, а они вынудили нас сдаться, чтобы нажиться на мирном договоре.
Пастор покачал головой.
— Я не согласен, что евреи предали нас. Насколько мне известно, они погибали в окопах точно так же, как и немцы…
В этот момент в дверях появилась фрау Фольк.
— А что ты знаешь о происходившем в окопах? — язвительно бросила она.
Андреас заметил, что лицо пастора напряглось.
— Ты поговорила с Евой? — холодно спросил он.
Фрау Фольк повернулась к Андреасу.
— Мне жаль, но Ева не готова увидеться с тобой, — сказала она твердо, хотя и без суровости в голосе. — Она так и сказала: «Только не Андреас».
Парень помрачнел. «Только не Андреас», — мысленно повторил он.
— Но почему?
— Просто ты — парень, а не девушка. Ты и представить себе не можешь, насколько она была унижена и опозорена. В противном случае ты понял бы, почему Ева не хочет встречаться ни с кем из знакомых, и особенно — с теми, кто ей не безразличен.
«Не безразличен?»… Эти слова несколько смягчили разочарование парня. Вручив фрау Фольк нарциссы, он достал из кармана любимое ожерелье Евы.
— Тогда передайте ей, пожалуйста, вот это.
* * *
— Ева, ты же сама сказала, что сегодня пойдешь в школу. Давай быстрее, а то мы опоздаем, — окликнула дочь с первого этажа фрау Фольк.
Она была рада, что Ева, наконец-то, возвращается к занятиям. На протяжении трех недель после нападения девочка совсем не проявляла интереса к жизни, днями напролет плача в своей комнате. Единственная, с кем она, скрепя сердце, согласилась встретиться, была фрау Краузе, да и то лишь из сострадания к скорбящей вдове.
Лежа в школьной форме на своей кровати, Ева смотрела пустыми глазами в потолок. При воспоминании о Линди к ее горлу вновь подступил комок. В день похорон отца подруга Евы пыталась заколоть себя шампуром на кухне таверны, но ее вовремя заметили. Теперь же обезумевшую девочку держали под замком в больнице Кобленца, и, судя по всему, выйти оттуда ей было суждено не скоро.
Переживая о том, что ее ждет в школе, Ева хотела еще хоть на несколько минут задержаться дома. Проигнорировав просьбу матери поторопиться, она перевернулась на бок и, подтянув к груди колени, начала рассматривать выцветшую картину с изображением Доброго Пастыря на дальней стене. Ева прошептала молитву, прося Спасителя о том, чтобы Он стер это ужасное событие из ее памяти. Ей хотелось стать прежней беззаботной девочкой, радующейся жизни и чувствующей себя в безопасности. Та Ева Фольк была целостной и счастливой, но теперь она не испытывала ничего, кроме смятения и внутреннего напряжения. В душе теперешней Евы зияла огромная рана от пережитого позора и унижения. «Как я посмотрю в глаза одноклассникам? — мысль водоворотом вертелась у нее в голове. — Да и вообще, как мне теперь смотреть в глаза людям?»
Вытерев слезы, Ева высморкалась в носовой платок и села на краю кровати. Глубоко вздохнув, она прикоснулась кончиками пальцев к бабушкиному ожерелью на своей шее. «Я должна быть мужественной», — решительно подумала девочка. В этот момент в дверях с цветком в руке появился ее младший брат Даниэль.
— О, спасибо, Даниэль, — сказала Ева, вставая с кровати. — Скажи маме, что я уже иду.
Поднявшись в гору по улице Штрауса, они подошли к двухэтажному каменному зданию школы, которая до войны была церковно-приходской, однако через несколько лет после поражения Германии перешла под управление государства. Ева училась в этой школе последний год, поскольку осенью собиралась поступать в одно из училищ Кобленца.
Мама, повернувшись к девочке, погладила ее по щеке.
— И постарайся не плакать.
— Хорошо, мама.
Когда фрау Фольк повернулась, чтобы уйти, Еву догнала ее подруга Анна Келлер. Их многое роднило. Обе девочки имели решительный, смелый и в то же время сострадательный характер, однако рыжеволосая миниатюрная Анна отличалась более яркой внешностью.
— Давай зайдем в класс вместе, — предложила Анна, беря Еву за руку.
Благодарно сжав ладонь подруги, Ева поднялась с девочкой на крыльцо школы, но у самой двери вдруг остановилась. Сняв свою набитую книгами сумку, она прислонилась спиной к стене.
— Нет, не могу. Иди сама. Я не готова.
Сочувственно посмотрев на подругу, Анна молча кивнула и вошла в школу.
Подкравшись под открытые окна своего класса, Ева притаилась. Громко прозвенел звонок, и через несколько секунд ее одноклассники, шумно встали из-за парт, приветствуя профессора Кайзера. Этот ветеран Мировой войны, лишившийся в одном из боев ноги, когда-то преподавал историю в Марбургском университете. Произнеся утреннюю молитву, профессор, размеренно передвигаясь по классу, прочитал отрывок из Библии. Ева слышала, как по дощатым половицам постукивала его деревянная нога.
Вдруг ей стало стыдно за саму себя. «Ну все, хватит прятаться», — решительно подумала она и, сделав глубокий вдох, направилась к двери школы. Повесив куртку на вешалку, Ева разгладила складки на платье, застегнула верхнюю пуговицу и отбросила косички за плечи. Затем, собрав в кулак свою волю, она подошла к двери класса и уверенно постучала.
— А, Ева! — улыбнулся открывший дверь профессор Кайзер. — Здравствуй, здравствуй! Я ценю твое мужество, дорогая, — тихо добавил он, низко наклонившись к Еве, у которой от волнения пересохло во рту.
Не поднимая глаз от пола, Ева вошла вслед за профессором в притихший класс. Они пересекли нарисованную краской линию, отделявшую небольшую группу католиков от протестантов.
Взявшись за широкие лацканы своего пиджака, профессор обвел класс пристальным взглядом. В том, что все дети были рады видеть Еву, не было сомнения.
— Давайте все встанем и поприветствуем нашу дорогую Еву Фольк, — обратился профессор к классу.
Ученики, поднявшись из-за парт, дружно зааплодировали. Довольный такой реакцией детей профессор провел Еву на ее место и, опершись на свою трость, повернулся к классу.
— Наша Ева пострадала от рук угнетателей точно так же, как страдает каждый из вас. Она пострадала, потому что — немка, а значит, ее враги — это ваши враги. — Профессор повернулся к Еве. — Можешь быть уверена: мы с тобой, дорогая.
Уроки прошли как обычно. Класс вежливо слушал профессора Кайзера, который, стуча своей тростью о пол, в очередной раз объяснил, что Мировая война была необходима для защиты Германии от агрессии России и притязаний Франции и Англии. Ева рассеянно рассматривала свою парту. «Сколько раз можно повторять одно и то же!» Перед перерывом на обед профессор прочитал классу газетную заметку, в которой говорилось, что уровень безработицы в Германии достиг 14 процентов, что почти в два раза больше, чем в Америке. В завершение он предупредил о распространении в Европе и Америке безбожного большевизма. «Интересно, знает ли об этом наша американская кузина?» — подумала Ева.
* * *
— Привет, пап, — сказала Ева, входя в гостиную по возвращении домой из школы.
Пауль Фольк только что пришел с молитвенного собрания, регулярно проводимого в одном из вспомогательных церковных зданий. Он выглядел усталым, однако, встав с кресла, сердечно обнял дочь.
— Судя по твоей улыбке, могу сказать, что утро прошло замечательно. Я горжусь тобой.
Замерев в объятиях отца, Ева закрыла глаза.
— А, она уже дома! — в дверях показалась Герда. Ее язык опять заплетался. Невзирая на протесты мужа, она всегда держала наготове бутылочку шнапса или водки. — Ева, иди на кухню. Мне нужна твоя помощь. Нарежь мясо.
Бросив сумку на стол, Ева поспешила на кухню. Надев передник, она принялась нарезать солонину. Пауль, раскурив трубку, неспешно направился следом за дочерью. Облокотившись о дверной косяк, он посмотрел на плиту, на которой кипели три больших кастрюли. За последние годы домохозяйки Вайнхаузена научились готовить даже из ничего.
— Хочешь кофе? — спросила мужа Герда.
— А он настоящий?
— Откуда? — тряхнула головой фрау Фольк.
Улыбнувшись своим мыслям, Ева бросилась наверх и через минуту вернулась, неся в руках маленький коричневый мешочек.
— Держи, папа, — сказала она, сияя.
Заинтригованный Пауль развязал мешочек и сунул в него нос.
— О! Что за небесный аромат! — он опять втянул в себя запах натурального кофе.
Выхватив из его рук мешочек, Герда заглянул внутрь.
— Кофе? Настоящий? Откуда в этой деревне настоящий кофе?
Зажмурившись, Герда медленно вдыхала запах зерен, наслаждаясь ароматом, который уже начала забывать.
