Вот только владыке, столь беззаботно относившемуся к собственному слову, не стоило слишком уж полагаться на чужую верность, и особенно – на верную службу тех, кого он лишил родины. Вскоре Небул во главе двадцати тысяч славян перешел на сторону арабского полководца Мухаммеда, эмира Месопотамии. Византийские авторы, конечно, не сомневались, что варвара подкупили – всем ведь ведомо корыстолюбие диких язычников, да и что еще могло отвратить этого дикаря Небула от беззаветной преданности добрым христианам, ворвавшимся в его землю, истреблявшим сородичей, спалившим дом, разрушившим алтари, разлучившим с могилами пращуров?
Понятное дело, подкуп. Некоторые хронисты Восточного Рима с уверенностью очевидцев даже сообщали, что люди эмира Мухаммеда передали-де неблагодарному варварскому князьку аж целый колчан золотых монет.
Говорят, каждый судит по себе, или, выражаясь более современно, – в меру собственной испорченности.
Мы можем осуждать Небула – ведь арабы, собственно говоря, были немногим лучше – если вообще лучше – православных завоевателей. Они были столь же нетерпимы к чужой вере, их воины точно так же жгли чужие земли и порабощали народы. Но не надо забывать, что для Небула и его людей византийцы были не абстрактным, а вполне конкретным злом. Именно император Восточного Рима, а не кто-то иной, подверг родные края славян разорению, а их самих – лишил свободы. Арабы же были, как говорится, «врагом моего врага». Небул был не первым и не последним, кто допустил такую ошибку, а в исторической перспективе это все же, как мы увидим, была ошибка.
В следующем сражении наголову разгромлен оказался уже Юстиниан – как видно, славянское оружие немало значило на поле боя! Позорно бежавший император сорвал злобу на славянских семьях, живших в пределах православной империи. По его приказу множество славянских семей было истреблено вместе с женщинами и детьми на берегу Никомидийского залива в Мраморном море. Мусульмане же, высоко оценив боеспособность славянских воинов, расселили их в трех городах – Мараше (современный Караманмараш в Турции), Дулуке и Рабане, – определив им содержание за счет налогов, обязав воинской службой и предоставив женщин для создания семей. Насколько именно арабы ценили перешедших к ним славянских воинов, говорит такой факт. Халиф Умар II, правивший в 717–720 годах, упоминая население трех городов, где жили славянские воины, говорит о них как о тех, «чьи души следует привести к согласию», и далее – «Славяне и (!) те, кто принял ислам». Тридцать лет посреди средневековой мусульманской страны живут воины-язычники – и никто не требует от них с ножом к горлу отказаться от идолов и принять истинную веру! Только представить себе: беленые стены и дувалы, пронзительный крик муэдзинов летит над минаретами – и тут же, во дворе славянских воинов, деревянные кумиры вдыхают дым костра. «Те, чьи души следует привести к согласию» – исламская формула, обозначающая дружественных иноверцев, коих к истине следует склонять убеждениями и щедрыми дарами. Умар и речь о славянах завел в связи с такими вот подарками.
Вот из таких витязей-язычников на службе повелителей правоверных, очевидно, и происходил славянский воин, принесший халифу Хишаму известие о гибели полководца Джарраха и его воинства.
Арабы после разгрома в Ардебиле не оставили своих притязаний на Северный Кавказ и Предкавказье. В 737 году за Железные Ворота двинулась армия, которую возглавил брат халифа, Мерван ибн Мухаммед. Мерван начал поход с того, что, выстроив укрепленный лагерь в «двадцати фарсангах[16]» от Тифлиса (Тбилиси)… предложил кагану мир. Когда каган, принявший предложение (снабженное по обычаю как тех, так и более поздних времен дарами), отправил встречное посольство, Мерван, ничтоже сумняшеся, наплевал на неприкосновенность посла, сделав его первым пленным этой своей кампании. Отпустил он посла хазар лишь после того, как преодолел (одна часть войска шла на север «Воротами Ворот», другая – Дарьяльским ущельем) горные перевалы и оказался на земле каганата. Арабские источники – уж не берусь сказать, насколько достоверно – оценивают численность его армии в сто пятьдесят тысяч человек. Войска халифата захватили Семендер, кагану с сорока тысячами воинов пришлось бежать к устью Волги, в небольшой город, называвшийся по хазарскому имени великой реки Итиль, в город, которому предстояло стать столицей потомков кагана. Мерван, которого грузины прозвали Безжалостным, настиг отступающих, разбил хазарское войско и разорил Итиль; после этого его воины направились в земли «сакалиба и других неверных». Как сообщает нам арабский историк аль Куфи, войска Мервана достигли некой Славянской реки, в которой большинство исследователей видит Дон. Аль Масуди называет эту реку, следуя античной традиции, к которой часто прибегали арабские авторы, когда им не хватало знаний об описываемых краях, Танаисом. По берегам Танаиса, говорит аль Масуди, «обитает многочисленный народ славянский и другие народы, укорененные в северных краях». Судя по дальнейшим действиям арабского полководца, Славянская река не слишком радушно встретила пришельцев, и Мерван прибегает к тактике «выжженной земли»: разрушено двадцать тысяч домов, угнано в плен двадцать тысяч семей…
Честно говоря, не знаю я, читатель, как относиться к этим цифрам, сообщаемым источниками. С одной стороны, верится не очень – ведь речь шла не о нынешних «мама, папа, я», а о нормальных, традиционных семьях с двузначным числом чад и домочадцев. У прадеда автора этих строк было пятнадцать детей – а ведь это уже православная Россия, не знавшая языческого многоженства. Предположим, потери Мервана ибн Мухаммеда в первых боях были незначительны; предположим, что он мог ограничиться выделением на охрану каждой семьи только одного воина – и все равно охрана такого полона, да еще в родной для пленных земле, оттянула бы на себя чересчур большое число воинов. А чем их кормить? Веками двумя раньше полководец восточно-римского императора Юстиниана Великого, евнух-армянин Нарзес, воюя в Италии, захватил шесть тысяч пленников – готов и италийцев – последних, как заявляла Византия, ее воины пришли освободить от ига готов, варваров и еретиков-ариан. Столь обширный полон в такой степени стеснил византийское войско, что Нарзес, не моргнув глазом, распорядился попросту перерезать пленных – шесть тысяч человек, европейцев и христиан. И несколько удивительно, что араб-мусульманин оказался снисходительней к пленным язычникам.
С другой стороны – по крайней мере, можно, основываясь на сообщениях аль Куфи, сказать, что берега Славянской реки были населены очень плотно.
Любопытно, что именно после этого, вместо того чтоб атаковать обремененную немыслимым количеством пленных армию брата халифа, каган признает свое поражение, заключает мир на условиях, продиктованных Мерваном, и даже принимает ислам – разумеется, на время. Создается впечатление, что и здесь, как в войне Юстиниана II с войском эмира Мухаммеда, славяне были своего рода решающим резервом, главным козырем, и если Мерван разорил берега Славянской реки, захватил в плен их обитателей, то каганату больше не на что надеяться.
Пленных славян Мерван ибн Мухаммед разместил в землях Кахетии. Очевидно, он хорошо помнил, какими отличными воинами были славянские поселенцы на византийской границе, да только не учел одного простого обстоятельства – те, потомки воинов Небула, и те славянские витязи, что приходили служить арабским халифам до и после него, служили добровольно, по собственному выбору. Юстиниан же, пытавшийся сделать воинов из подневольных, из пленников, потерпел сокрушительную неудачу. Неудачу потерпели и планы Мервана Безжалостного – через несколько лет переселенные им славяне взбунтовались, убили поставленного управлять ими наместника-эмира и двинулись назад, на родину. Увидеть вновь берега Дона пленникам было не суждено – арабское войско настигло их и почти всех истребило. Уже упоминавшийся на наших страницах император Восточно-Римской империи Маврикий Стратег пишет про славян и антов: «Этот народ никаким образом нельзя сделать рабами или принудить к повиновению…» Жаль, что арабские летописцы не удостоили упоминания место, где их конница настигла беглых полонян. Мы так и не узнаем, в каком краю сложили свои головы свободолюбивые потомки донских антов. По справедливости, вся эта история должна бы быть столь же памятна каждому русскому, как памятна всякому французу воспетая менестрелем Турольдом геройская гибель рыцаря Карла Великого, графа Роланда, павшего вместе со своим отрядом в пиренейском ущелье Ронсеваль, но не пропустившего мусульманские полчища[17] в родное королевство. Что ж поделаешь, жизнь не так уж часто бывает справедлива. Нам, потомкам, остается лишь представлять, как шли и шли эти люди – мужчины, женщины, несущие на руках малышей, цепляющиеся за их подолы дети постарше с потрескавшимися от жары губами, день за днем вглядываясь в северный горизонт – где он, Дон-батюшка? Как пило их слезы – злые слезы мужчин, тихие слезы женщин, чистые слезы детей – злое кавказское солнце. И как одним безоблачным утром это солнце за их спинами заблестело на вязи кольчуг, серебряной насечке обвитых чалмами шлемов. Как мужья и отцы обступали стеной своих жен, матерей, дочек и сыновей, готовясь к последней и безнадежной схватке с поработителями…
