Видно, эта история чему-то научила арабского правителя – или просто силы халифата уже истощались, – но более арабы уже не предпринимали таких походов на север от Кавказских гор. Мерван же после своего, как обозначили его арабские писатели, «стремительного рейда», узнав об убийстве своего брата, халифа Валида, спешно вернулся в родную державу и в Дамаске провозгласил себя халифом. В державе правоверных разгоралась очередная смута, через семь лет в ней погиб и Мерван. Любопытно, что среди его противников во время гражданской войны был славянский воин с именем, которое можно прочесть[18] как Солнослав («Славящий Солнце»), – всадник и командир отряда. Сражался ли славянский витязь против Мервана ибн Мухаммеда из верности своему арабскому покровителю или мстил захватчику Мервану за разоренные родные края, угнанных в полон и истребленных сородичей – теперь уже узнать невозможно…
После гибели Мервана прервался халифский род Омейядов. Как обычно бывает, когда обрывается династия, в стране началась смута, сцепились многочисленные претенденты – законные, не очень и просто желающие – занять опустевший престол. Арабам стало не до далеких северных земель за Железными Воротами Дербента.
Не без тяжелого чувства переворачиваю я, читатель, последнюю страницу арабско-хазарских войн и участия в них славян. Я бы даже сказал – не без тягостного недоумения. Потому как славяне оказываются во время этих войн отличными воинами – но только не тогда, когда надо воевать за себя. Почему воины Небула не разбили византийцев на своей родной земле, в Болгарии, коль скоро с таким успехом разгромили их в сирийской пустыне, сражаясь под зеленым знаменем халифата? Почему позволили захватить себя в плен двадцать тысяч семей с донских берегов? Почему славяне воюют за византийцев, за хазар, за арабов, воюют и проявляют себя замечательными бойцами, на которых не надышатся и очень многое им позволяют всевластные повелители правоверных, без которых каган оказывается бессилен перед арабским завоевателем – но не воюют за себя?
Этот вопрос тем больнее, что эхо его звучит и в ХХ веке, и в нашем, нынешнем. Почему не худшая в Европе армия, возглавляемая кадровыми офицерами, не справилась с толпой дезертиров, латышей, китайцев и мусульман, которой командовал аптекарь-недоучка? Почему казаки Краснова воевали с врагами отечества под германским флагом? Почему те, кто сражался с бандитами-исламистами в Афганистане и в Чечне, вспоминают о засилье точно таких же бандитов на улицах своих родных городов только один день в году – второго августа? Почему, наконец, наши изобретения воплощают в жизнь, богатея на этом, американцы, японцы, корейцы – кто угодно, только не мы, – а наши изобретатели, творцы доживают век в нищете и безвестности?
Почему? Может быть, Вы, читатель, ответите. Я, признаюсь, ответа на этот вопрос так и не нашел.
А впрочем, исключая этот болезненный вопрос, вывод из истории противостояния хазарско-славянского союза арабам на Кавказе прост – джихад тогда удалось остановить. Незрелая государственность языческой Хазарии оказалась столь же непреодолимой препоной для мусульманских завоевателей, как и католическое королевство франков Карла Мартелла. И в этом – заслуга в том числе и славянских воинов каганата. В отличие от франков, мы не знаем имен своих Роландов. Но пусть славянский Ронсеваль, на котором полегли своими телами, своими жизнями закрыв юго-восток Европы от аравийского самума, от страшного выбора между гибелью и растворением в мусульманском мире, двадцать тысяч славянских семей, останется навеки безымянным – он все-таки был. Народы Восточной Европы были спасены от порабощения, обращения в чужеземную веру (или смерти – других вариантов для язычников, как мы с Вами, читатель, помним, ислам не предусматривал и не предусматривает) и, наконец, полного растворения в безликой исламской общине-умме. Сравните-ка мусульман Средней Азии и Северной Африки – много ли найдете отличий? А потом сравните, скажем, русских с украинцами – или даже русского помора с русским же сибиряком или донским казаком. И осознайте, насколько мощным был всеуравнивающий каток учения Мохаммада.
Судьба же тех десятков тысяч славян, что ходили в походы под зеленым знаменем повелителей правоверных, – совсем другой исторический урок. Донские славяне, потомки антских первопроходцев, остались безымянными – но Дон до наших дней пребывает «Славянской рекой». Имена Небула и Солнослава сохранились в истории – но их потомство бесследно растворилось в смуглой меди аравийских пустынь. Кто из нынешних жителей Ирака, Ливана, Сирии потомок «славившего Солнце» витязя – такая же тайна, как имена его истребленных Мерваном соплеменников. Любая попытка приобщиться к этой, чуждой для нас культуре, цивилизации, религии может кончиться лишь утратой самих себя, полным и бесследным растворением – словно в залитом кислотой бассейне ближневосточного диктатора.
И этот урок нам тоже необходимо помнить сегодня. У нас с арабским миром, говорят нам, один враг. Да, отвечаю я, у славянского вождя Небула был с ним один враг двенадцать веков тому назад. Точно такой же сытый и наглый, столь же ханжески-самоуверенный, убежденный в своей мировой миссии, в своей богоизбранности и единственности, точно так же не признававший никого и ничего, кроме себя.
Есть «союзники», с которыми лучше не объединяться даже перед лицом такого врага.
Глава 5
Сказания славянского Кавказа
Бывший мулла и друг Пушкина. Адыгейские песни про антских героев. «Время Бусово». Каган Байан, Лаврита и Мезанмир. Падишах-Громовержец из чеченских легенд. Перун на Кавказе. Хлеб, бочки и медное небо. Армянский историк защищает князя Кия. Хазарские фантазии. Тяжелый больной армянского лекаря. Времена братства подходят к концу.
Дела давно минувших дней,Преданья старины глубокой.
А.С. Пушкин, «Руслан и Людмила»
На невеселой ноте закончился рассказ о славянах на полях сражений молодого каганата хазар с набирающим мощь халифатом арабов. И перед тем как перейти к следующему повествованию, увы, также не слишком радостному, задержимся, читатель, хоть ненадолго на том, что не омрачит нашего взора, – на следе, что оставили славяне-язычники в культуре племен и народов Кавказского хребта.
Я уже говорил об адыгейских преданиях про богатырей из рода антов и про то, как воевали эти богатыри с готами и гуннами, аварами и византийцами. Впервые об этом поведал кабардинец по национальности, бывший мулла, Шора Бекмурзич Ногмов в статье «Предания адыгейцев небесполезны для истории России», а обнародована эта статья была в 1850 году, в журнале «Московитянин». В бытность в Пятигорске Александра Сергеевича Пушкина – вот мы и вернулись к золотому веку русской литературы – Ногмов собирал для великого русского поэта адыгейские сказания, песни, легенды; в свою очередь, Александр Сергеевич помогал адыгейцу освоиться с русским языком, правил стиль переводов. Что же до записанных и напечатанных им преданий, то они, судя по всему, восходят к глубокой древности. Адыгейцы, по мнению некоторых ученых, – потомки знакомых еще Геродоту меотов, чьи владения подходили к Азовскому морю, по их имени называвшемуся эллинскими мореплавателями Меотидой, со стороны Предкавказья. И в их легендах отразились звучащие седой стариной имена былых хозяев причерноморских степей и предгорий – «кимирген»-киммерийцев, «шармат»-сарматов. Помнили они и «тургутов»-утургуров, гунно-болгарское племя, кочевавшее в Приазовье еще при предках Аттилы, которого адыгейские предания именовали Адилем, и «хаза»-хазар, и русский Тъмуторокань, который называли Тмутараканем, и «косириха», то есть кесаря, по имени Юстин – скорее всего, нашего старого знакомца Юстиниана II, проведшего несколько лет в ссылке на берегах Меотиды. Помнили они и антов – в их легендах то и дело мелькает «антский юноша», «антский княжеский сын», «антский всадник». Очень показательно, что анты оставили о себе память на огромных европейских пространствах – от альпийских деревенек Центральной Европы, где их именем в тирольских легендах стали называть легендарных великанов[19], первых хозяев земли (более того, слово «enta», обозначающее лесного великана, попало и в англосаксонский «Беовульф», а оттуда… во «Властелин колец» профессора Дж. Р.Р. Толкина), до адыгейских аулов в предгорьях Кавказа.
Между прочим, эпос адыгейцев подробно рассказывает про трех антских героев: Буса, Лавриту, того, что дал столь гордый ответ аварским послам, и Мезанмира Идарича, убитого аварами.
Историк германского племени готов Иордан в своей книге о происхождении и деяниях готов рассказывает, как во времена конунга Винитара (это имя-прозвище буквально означало «Потрошитель венетов», то есть вендов, славян) были схвачены в плен и свирепо казнены семьдесят старейшин народа антов во главе с князем Босом и его сыновьями: «Он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Боса с сыновьями его и семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых усилили страх покоренных». Русское «Слово о полку Игореве» говорит: «готския красныя девы въспеше на брезе синему морю, звоня рускымъ златомъ: поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Здесь воедино сведено три исторических события: «готские красные девы» радуются пленению князя-славянина, Игоря Святославича, героя «Слова», сопоставляя его участь с судьбою захваченного когда-то их пращуром славянского князя Буса-Боса, и ожидают, что пленивший Игоря половецкий хан Кончак окончательно уподобит судьбу пленника той, что постигла правителя антов, отомстив за своего деда, хана Шарукана, взятого в плен и казненного русскими воинами. Буса, убитого готами-«гутами», песни адыгейцев именуют Баксаном. Ногмов перевел плач по коварно убитому врагами князю антов его сестры: «Геройство Буса освещает народ антский своими доблестями. О родина Буса, хотя нет уже его среди живых, но когда будет добывать тебя Гут – не покоряйся!
