В воздухе носится масса слухов. И главный – об угрозе установления диктатуры. Газета даже проводит срочный опрос среди лидеров бесчисленных партий; что они собираются предпринять в случае установления диктатуры? Разумеется, все против «реставрации тоталитаризма или установления авторитарного режима». Но что конкретно делать, чтобы остановить развал страны, никто не знает. У каждого свои узкопартийные заботы.
Продолжаются бесконечные бои в Южной Осетии. Цхинвал лежит в руинах. Председатель Верховного Совета Грузии Звиад Гамсахурдия формулирует кредо грузин: «Коренное население должно преобладать над другими народами». В эти же дни в Киргизии готовится создание Комитета национального спасения. Главное слово тут – национальный. Из названия республики исключено слово «социалистический». «Слишком оно для нас светлое, – объясняет президент Акаев, – чтобы пользоваться им незаслуженно». Оба президента будут свергнуты со временем, один таинственно уйдёт из жизни, другой будет доживать свой век в Москве и комментировать бесконечные киргизские беспорядки…
В 450 городах страны введено совместное патрулирование нарядов милиции и военнослужащих. «Бронетехника пока не используется. Заметного сокращения преступности тоже пока не зафиксировано…» Вокруг армии вообще затеяна борьба различных политических сил. Мелькают лозунги: деполитизация, деидеологизация, департизация, перепартизация… Злые слова кадрового офицера: «Превратили военных в пугало, в ответчиков за всё. У нас офицеры уже в форме стесняются по городу идти. А может, боятся. Только и слышишь: напали на офицера, убили солдата, сожгли солдата…»
Всё больше разговоров о необходимости введения президентского правления, но никто толком не знает, что это такое, когда его вводят, по каким законам. В спорах звучит и такая мысль: чтобы это сработало, надо, чтобы президент был избран всенародным голосованием. Горбачёв же на такое голосование не решился… Так что придётся расплачиваться.
Люди, видя происходящее, приходят в отчаяние, буквально теряют человеческий облик. В свердловском гастрономе в давке за молоком и кефиром отчаявшаяся покупательница, которой не хватило молока, укусила продавца, молодую девушку. Та ударила её бутылкой. Покупательнице, матери маленьких детей, наложили швы, продавщицу отправили в психоневрологический диспансер с диагнозом – нервное истощение… Заметка в газете называется «Когда жалко всех».
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 7 чел. 12345
Комментарии:
Диалог о «прозёванном гении»
Литература
Диалог о «прозёванном гении»
Н.С. ЛЕСКОВ – 180
В преддверии очередного юбилея Николая Семёновича Лескова хочется узнать, как идёт работа над готовящимся новым Полным собранием его сочинений, задуманным в 30 томах. Сегодня собеседники «ЛГ» – доктор филологических наук, профессор кафедры истории литературы СПбГУ Ирина СТОЛЯРОВА, известный лесковед, автор обширной вступительной статьи к этому изданию и главный его редактор, а также Татьяна ИЛЬИНСКАЯ, автор монографии «Феномен разноверия в творчестве Н.С. Лескова».
– Ирина Владимировна, почему так медленно идёт работа над Полным собранием сочинений Н.С. Лескова? Первый том вышел в 1996 году, с тех пор прошло почти 15 лет, а появилось за это время всего 10 новых томов.
– Ритм нашей работы в последние годы действительно нарушался, и всё же оснований для таких опасений нет. На некоторое время в нашу деятельность вторглись форсмажорные обстоятельства, которые значительно её осложнили. В ближайшем одиннадцатом томе читатель обнаружит сразу несколько некрологов, сообщающих о наших утратах.
Однако теперь можно сказать, что опасный кризисный момент уже позади. Постепенно мы снова «обросли» надёжными тружениками и энтузиастами, филологами «и по службе и по душе», питающими глубокий интерес к Лескову, имеющими к тому же большой опыт исследовательской работы.
– Ирина Владимировна, до предпринятого вами издания наиболее полным был известный одиннадцатитомник (М., 1956–1958) сочинений Лескова, но позднее вслед за ним вышел ещё целый ряд изданий, отличных друг от друга и по количеству томов, и по принципу отбора материала. В чём наиболее существенные отличия от них «вашего» Лескова?
И. Столярова. После долгих лет замалчивания творчества Лескова выход одиннадцатитомника имел исключительно большое этапное значение. В подготовке этого собрания сочинений Лескова участвовали известные учёные, крупные текстологи: Б.М. Эйхенбаум, П.П. Громов, Б.Я. Бухштаб, С.А. Рейсер, И.З. Серман. В это издание вошли не только художественные произведения писателя, но и некоторые его публицистические произведения, а также (в большом количестве) его письма, полностью пока ещё никем не собранные. Значительно позднее вышло двенадцатитомное издание (М., 1989) под общей редакцией В.Ю. Троицкого и с его предисловием. Это тоже важная веха в освоении литературного наследия Лескова. Безусловно, ценной стороной этого собрания является то, что в расположении материала оно воспроизводит структуру единственного прижизненного издания сочинений Лескова. Особое явление в практике изданий сочинений Лескова – собрание сочинений писателя в 6 томах (М., 1993) с предисловием Л. Аннинского и комментариями А. Ранчина. Оно отличается нетрадиционной структурой: свободным расположением произведений – и не по хронологическому, и не по жанровому принципу, а, скорее, по умыслу составителя, учитывающего, помимо всего прочего, и фактор общественной злободневности в отборе и подаче лесковских текстов. В каждом томе наличествуют не только достаточно информативные комментарии, но и обширные, нередко с полемическим задором написанные сопроводительные статьи.
Особенность нашего издания прежде всего в той полноте, с которой представлен в нём весь корпус дошедших до нас сочинений Лескова, в том числе и публицистических «В жизни нет незначащих мелочей», – любил приговаривать он. Поэтому мы не игнорируем никаких оставшихся после него на первый взгляд не столь существенных строк, подвергаем сплошному просмотру в первую очередь те, в которых, как известно, подолгу сотрудничал Лесков. Писатель вступал на литературное поприще как типичный шестидесятник, убеждённый в том, что в эпоху долгожданных общественных перемен обретает новое непреложное значение призыв Гоголя: берите каждый по метле и метите свою улицу! Поэтому многие и многие не известные до последнего времени газетные статьи, в частности те, что печатались в начале 1870-х гг. в газете «Русский мир», поражают той горячностью гражданского тона Лескова, с которой он и на спаде общественного движения неизменно отстаивает просветительские и гуманистические идеи века.
В разговор вступает Т. Ильинская:
– Одна из важнейших тем, нередко поднимаемых в публицистике Лескова, – отношение к людскому разномыслию. Что может быть актуальнее? В лесковском художественном мире так много значит «взаймоверие», т.е. преодоление распада человеческих связей. В то же время писатель считал, что «необходимо дать свидетельства своей толерантности к разночувствию и разностремлению». Вообще же толерантность – одно из излюбленных лесковских словечек, и оно встречается не только в публицистических, но и в художественных текстах. В этом отношении Лесков – абсолютно не прочитанный в России писатель. Оценить его духовный опыт в значительной степени удалось русской эмиграции, таким глубоким мыслителям, как митрополит А. Сурожский, известный у нас ещё с самиздатовских времён, и отец Александр Шмеман. В их восприятии Лесков – писатель, открывший глубинные истоки и нашей силы, и нашей слабости. С одной стороны, ему удалось передать русское сокровенное чувство Бога («Христос за пазушкой»), с другой – не утаить русское религиозное самодовольство, обрядоведение и суеверие, истоки которых писатель формулировал так: «Русь была крещена, но не просвещена».
И. Столярова. Да, в поздних произведениях Лескова значительно усиливается его критический взгляд на современное ему состояние русской жизни. Показателен его рассказ «Отборное зерно» (1884), в котором резко противостоят друг другу, с одной стороны, «пошлость и самодовольство», нарастающий в обществе цинизм, пренебрежение высшими нравственными ценностями. С другой – не оставляющее рассказчика, в котором легко увидеть alter ego автора, мучительное раздумье над только что процитированными всеми газетами словами Бисмарка, уверенно заявившего на весь мир, что России якобы ныне остаётся только одно – погибнуть. С этим пророчеством, правда, вступает в спор другой персонаж, залихватски заявляющий о «спасительной» способности русского человека не пропасть в самой, казалось бы, гибельной для него ситуации. Однако те весёлые анекдотические историйки, которые этот безымянный персонаж беззаботно рассказывает во славу русской изворотливости, демонстрируют, в сущности, только опасную общенациональную привычку к обману, разрушение в массовом сознании всех этических норм, измену издавна существовавшим в патриархальном быту нравственным законам, восходящим к отеческим преданиям. Участники авантюры, которая подробно описывается, люди разных социальных положений: барин, купец, мужик – все они проявляют поразительную находчивость и при этом с лёгкостью перекидываются друг с другом памятными с детства формулами из Старого и Нового Завета. То, что было некогда свято, стало игрой. Фабульная развязка истории на поверхностный взгляд вполне благополучна, в опасной ситуации никто не пострадал, но победа, которая одержана участниками аферы, по общей художественной логике рассказа, – пиррова победа. Так жить нельзя. С таким строем жизни можно только погибнуть. Желая предельно ясно выразить эту мысль, писатель предпосылает развитию фабульной интриги несколько эпиграфов из Евангелия, в их числе и притчу о здоровых и больных пшеничных колосьях, устраняющую любую двусмысленность.
