— Но эти деньги я получил…
— Прочь, предатель! — вскричал Симон.
— Они для вас. Их передал мне мой дядя, чтобы…
— Тебе сказано — уходи! — кричал Осия.
— Где Ешуа? Хоть это объясните мне.
— Ты добился своего — он в подвалах прокуратора, распятие ждет его, — произнес Симон с гневом. — Я знаю, ибо был там. Чтобы выбраться оттуда, мне пришлось трижды отречься от Ешуа, но грех этот простится мне, поскольку, дав мне новое имя, учитель наш поручил апостолу своему Петру заложить основу своей церкви. Но твой грех…
— Почему вы не пытаетесь спасти его?
— Как ты смеешь спрашивать об этом? — Осия перешел почти на визг. — Немыслимо идти против Провидения Господня! Мы молим Отца небесного о милосердии к Сыну его, о вознесении его после смерти и о воскрешении из мертвых. И еще мы молим, чтобы навеки был проклят предавший Христа.
— Ладно. Прощайте! Я спешу к старому раби Ицхаку, и, если мы со стариком спасем Ешуа, пока ученики его здесь, стоя на коленях, ждут смерти своего учителя, горько и стыдно будет всем вам. А то, в чем вы обвиняете меня… — Не закончив, Юда махнул рукой и побежал прочь.
— Поди прочь, предатель! — хором закричали Симон и Осия и, плюнув Юде вослед, захлопнули двери.
* * *
Йоханану с каждым часом становилось все хуже. Лежа в кресле, он все сильнее задыхался и кашлял. Как только очередной приступ удушья прошел, два стражника втолкнули к нему связанных Ананию и Юду.
— Ну что, остыли?
— Два денька в подвале с крысами для них в самый раз, — гоготнул один из стражников и пнул Ананию. Тот взвизгнул и, извиваясь, как червь, пополз к Йоханану.
— Меня-то, меня-то за что, о Йоханан, господин мой?! Я выполнил все, как было велено, о Йоханан, я сказал, что это мой овин догорает, что здесь никогда не было никакого дома…
— Заткни свой рот, мразь, если не хочешь, чтобы язык твой сожрали крысы! — мучительным усилием Йоханан поднял голову, и его страшный взгляд заставил Ананию похолодеть.
Он жалобно зашептал, показывая на Юду рукой: — Это один из людей назаретского смутьяна, я узнал его. Он чуть не искалечил меня, а твои стражники пересчитали мне ребра ногами; где справедливость, о, господин?!
— Если ты хочешь справедливости, подонок, то суду есть за что приговорить тебя к смерти, а эти молодцы, — Йоханан показал действующей рукой на стражников, — не откажут себе в удовольствии содрать с тебя заживо кожу.
Хрипя и кашляя, он крикнул стражникам:
— Вышвырните отсюда эту пакость, он провонял со страху. Вон! Вон отсюда, кусок ослиного помета!
Даже не развязывая веревок, стражники с размаху вышвырнули обывателя за дверь.
— А этого развяжите и оставьте нас вдвоем. И запомните — он должен остаться живым и выйти на свободу, что бы здесь сейчас ни произошло.
Удивленно глядя на Йоханана, стражники развязали Юду и вышли. Откинувшись на подушки, старик промолвил неожиданно тихо и бесцветно:
— Ну вот, Юда, все и кончилось.
— Где Ешуа?
— Судом Пилата он был приговорен к смерти и вчера умер на кресте.
— Где Ицхак и Руфь?
— Если Руфь — имя служанки, то она сгорела вместе со старым раби, ты сам видел — от дома Ицхака остались только угли. — А, если тебя интересует, по чьей воле все это произошло, то мое имя Иоханан, и я пред тобою.
Иуда, казалось, даже не услышал последних слов:
— Бедная девочка! Она не избежала своей страшной судьбы. Бедный Ицхак!
Йоханан усмехнулся:
— Бедный Юда, предавший Христа.
— Ты заслужил смерти, Йоханан! — сжав кулаки, Юда двинулся к одру советника Пилата.
— Скоро она придет ко мне и так, Юда, хотя, конечно, ты можешь и поторопить ее. Но мне это уже безразлично, ибо все, чего я хотел в своей жизни, уже свершилось, и на моем коротком веку спустился с небес на землю мессия и вновь вознесся на небо. В этой жизни у меня было все.
— Кроме чистой совести, Йоханан!
— Да, и о том я скорблю, Юда. Но ты, а не я, будешь жить предателем и умрешь им!
Юда вздрогнул и, заскрежетав зубами, только что не зарычал:
— Да ты, ты… — Ему не хватало слов.
— Говори, Юда, говори. Оскорбляй! Советник римского наместника не станет на тебя сердиться. Отомсти же мне — оскорби, а потом убей. Ведь это я убил твоего друга, твоего дядю и еще эту… Руфь, кажется, невинную девушку. Она чем-то была дорога тебе? А? Я уже не боюсь смерти, Юда! Каждый новый день приносит старику Йоханану новые телесные страдания.
Тут Юда снова обрел дар речи.
— Я не трону тебя. Издыхай сам, в муках, испуская под себя и в руки слуг своих мочу и зловонный кал.
Йоханан, видимо, не ожидал этого, неимоверным усилием он сдержал бешенство.
— Я первейший поклонник новой Христовой веры, ибо я, Юда, я, а не вы с Ешуа и с недоносками-апостолами, именно я создал ее. А потому прощаю тебе даже то, что ты сказал сейчас. Уходи, Юда, уходи, предатель, предатель во веки веков. Да не трясись и не дрожи так — не ты первый и не ты последний отмечен в этом мире клеймом предательства, не было и не будет лучшего способа избавиться от человека, от свидетеля, как назвать его предателем. Поверь, Юда, старому и мудрому Йоханану — еще тысячи и тысячи таких, как ты, преисполненных намерениями самыми лучшими, самыми честными, уйдут в землю не с нимбами героев и мучеников, а с проклятой печатью предательства на лбу. Что же ты молчишь, Юда?
— Мне не о чем с тобой говорить.
— Я когда-то очень любил твою мать, Юда, но она предпочла мне простого, добродушного и туповатого крестьянина — твоего отца.
Это уже не тронуло Юду.
— Так ты еще и мстителен, — лишь промолвил он.
— Ладно, прощай. Делай, что хочешь. Если не желаешь ни слушать, ни убивать меня, ступай отсюда. Возьми с собой ту веревку, что оставили на полу развязавшие тебя, если хочешь поскорее встретиться со своим приятелем, — Йоханан ткнул пальцем куда-то вверх, — а, коли предпочтешь, чтобы люди плевали тебе в лицо еще лет тридцать, то могу помочь тебе с деньгами, к тому же тридцать сребреников на первое время я уже передал тебе через покойного Ицхака. Надеюсь, ты не потерял их? Как-никак за друга твоего, Ешуа, они плачены!
— Так эти деньги от тебя?! Подавись ими! — с этими словами Юда бросил в Йоханана кошелек. Ударясь о кресло, тот раскрылся, и монеты со звоном рассыпались по полу. — Желаю тебе жить еще долго, паралитик, и изойти червями заживо, будь ты проклят!
Схватив веревку, Юда выскочил за дверь. Никто не остановил его. Йоханан погрузился в молчание; спустя несколько минут оно было прервано появлением Авиэля.
— Ты вовремя пришел, Авиэль! Нам осталось лишь закончить наш святой труд. Вот, возьми свою надбавку, — и той рукой, что еще повиновалась ему, он указал на рассыпанные по полу деньги.
— Нет, Йоханан! Ты мне больше не нужен, чтобы закончить мое Писание. Искушение кончилось, и святой дух теперь сам мне диктует, и деньги твои поганые я не возьму.
— Что это значит? Ты понимаешь, что говоришь и что я могу за это сделать с тобой, Авиэль?!
— Вчера вечером я видел смерть великого праведника из Назарета и был потрясен, и посетил меня святой дух, и сказал мне: «Вот умирает Сын Божий, а твоей рукой, Авиэль, будет написано житие его». И вопросил я, разве не сам Йоханан — советник римского прокуратора Пилата, пославшего на смерть Ешуа, диктовал мне по расчету своему? Но ответил дух, что сие есть искушение, и коли уверую я истинно, то пойму, что и устами любой твари земной и небесной Всевышний может говорить со мной, но теперь сам Господь будет водить рукою моей. И ты мне более не нужен, Йоханан. И не боюсь я тебя, ибо после слов тех, потрясших меня, узрел я сияние белых крыл ангельских и понял, что под охраной я Всевышнего, пока назначение свое не исполню и не донесу житие Сына Божьего до душ людских, пока не донесу в мир благую весть о приближении Царствия небесного. Отдай мне листы Писания моего. И я отныне приму имя твое и буду называться Йохананом, ибо тому, кто носит это имя, пожелал дух святой даровать истину.
— Ты обезумел, Авиэль! Неужели ты действительно поверил…
Новоявленный Йоханан-Авиэль громогласно перебил его:
— Прощай, о, господин! Моли Господа о великом прощении за безмерные грехи свои, ибо всемилостив он и всеблаг!
Огласив дворец безумным хохотом, он вышел от бывшего своего хозяина. И долго еще доносилось до ушей парализованного старика: «Осанна! Грядет Царствие небесное! Кайтесь, грешники!» И, когда крики эти стихли, Йоханан откинулся на подушки, закрыл глаза и сказал самому себе:
— Все сделано. Лучше, чем я мог бы желать. Удача не покидает меня, в отличие от жизни. Но почему такая тоска? Или я тоже схожу с ума? Нет! Я умираю…
* * *
Обезумевший Авиэль, измученный жарой, голодом и жаждой, свалился без сил втой самой пещере возле Кумрана, где когда-то ночевали Ешуа с Юдой. Тяжелый сон сковал его, и он не услышал, как на исходе дня забрались в нее Андрей, Петр и еще один маленький измученный человечек, которого они называли Фомой.
