аспирантуре, а меня ушлют к черту на кулички. Ведь не оставят же меня ассистентом при тебе!
— А ты бы согласился? — спросила Валя не то сочувственно, не то укоризненно.
— А что? Я теперь и на это согласен.
— Гена!.. Ты говоришь чепуху, и сам это прекрасно понимаешь. Думаешь, если тебя пошлют куда-нибудь в другой город, я останусь в аспирантуре?
— Неужели так легко откажешься? — недоверчиво, с деланной шутливостью спросил Геннадий.
— Легко!.. Бессовестный!
Геннадий увидел ее сердитый взгляд и поспешно поправился:
— Ну, конечно, Валюша, мы оба говорим чепуху.
Неожиданно привлек к себе Валю и, не давая ей опомниться, стал целовать.
А по дороге в общежитие грустно думал о том, что Валя еще совсем не знает жизни.
Несколько дней Геннадий не выходил из общежития, ломая голову в поисках решения. В проект электродного цеха не удавалось внести существенных изменений. Снова бросился листать иностранные журналы. Там было много интересных мыслей и схем. Но как их используешь? Сиваков наверняка просматривает все издания. Нет, это не выход.
По ночам мучила бессонница. Лицо пожелтело, под глазами появились синие круги. И неизбежные разговоры соседей по комнате, и звуки баяна за стеной, и даже тиканье старенького будильника болезненно отзывались в его душе.
Как-то днем в дверь заглянул Павка:
— Пойдем на воскресник!
Геннадий сидел за столом и в сотый раз набрасывал эскиз прокалочной печи. Он поднял голову:
— Пятый курс, кажется, освобожден?
— Ну так что? — в свою очередь спросил Павка и шагнул в комнату. — Мозги-то не вредно проветрить.
— Только не сейчас, — отмахнулся Геннадий.
Глубоко засунув руки в карманы, Павка начал вышагивать по комнате.
— Ты знаешь, — сказал он неожиданно, — Сиваков-то прав оказался: придется менять режимы. Зато я раскопал такое…
— А что именно? — заинтересовался Геннадий.
— Понимаешь, рабочие подсказали интересную идею. Закончу диплом — возьмусь за книжку. Надо обязательно обобщить. Материала — целая прорва…
— А получится?
— Посмотрим. Во всяком случае, в дипломе я пробую обосновать эту идею. Сиваков любит рисковых!
Едва за Павкой захлопнулась дверь, Геннадий схватил лист чистой бумаги и начал быстро набрасывать новый эскиз.
— Так… так… так… — он все сильнее нажимал на это «так» и в конце концов, когда голос окончательно окреп, ликующе и торжественно пристукнул ладонью по столу: это как раз то, что надо!
…Однажды во время преддипломной практики Геннадий не пошел на обед, а остался в цехе. Усевшись на деревянный ящик возле окна, принялся листать записную книжку. Он и не заметил, как около примостился Анатолий Федулин — белоголовый, краснолицый парень в замасленной вельветовой куртке. Он бросал нетерпеливые взгляды на Чикиланова и, когда тот захлопнул записную книжку, спросил:
— Можно с вами посоветоваться?
— Пожалуйста… — вежливо произнес Чикиланов, едва удержавшись от улыбки. Уж очень забавными показались и серьезное выражение лица Федулина и его оттопыренные уши.
— Я нынче вечернюю школу окончил, хочу поступать в ваш институт, — продолжал Федулин.
Разговорились. Федулин выспрашивал про институт подробно, и Чикиланов в конце концов полюбопытствовал:
— Вы что, на вечернее собираетесь?
— Нет, на заочное.
— А вытянете? Ведь самостоятельно очень трудно заниматься.
— Все от человека зависит, — возразил Федулин. — Иной, может, и не вытянет, а мне вот как надо в институт, — Федулин выразительно провел ладонью под подбородком.
— Десятилетки мало? — усмехнулся Чикиланов. — Если бы каждый рабочий…
Анатолий нахмурился, поднялся с места.
— А что — рабочий? — с вызовом произнес он, исподлобья глядя на собеседника. — Если бы я умел эти самые расчеты делать… Может, быстрее доказал кое-кому…
«Хвастунишка», — подумал Чикиланов и многозначительно посмотрел на часы. А Федулин, увлекшись, продолжал:
— Я свою печь вот как знаю! Камера у нее большущая, а прогрев плохой. По центру печи температура ниже, материал прокаливается хуже. Сколько потом электродов в брак идет из-за этого!
— В чем же дело?
— В том и дело, что ткнулся туда-сюда, а мне толкуют: «Посмотреть надо». Так и смотрят второй год. Вот…
Федулин нацарапал в записной книжке схему печи и коротко изложил суть предложения.
На другой же день Чикиланов забыл об этом разговоре. Какое ему дело до Федулина. А теперь…
Во всяком случае другого выхода нет. «Тем более, что Сиваков любит рисковых, — с усмешкой подумал Геннадий. — А может, получится. Чем черт не шутит»… И карандаш в его руке лихорадочно бегал по бумаге.
Правда, смущало, что идея принадлежала не ему, а какому-то Федулину. Но ведь Федулин вряд ли чего-нибудь добьется. В цехе его вроде никто и не слушает. Да и что такое замысел, не получивший обоснования? Пустой звук, абстракция.
С другой стороны, если на Федулина сослаться — что останется автору диплома? Технический расчет. А что такое технический расчет для Сивакова? Бухгалтерия. Нет, в дипломе будет и то и другое — и оригинальные мысли, и «бухгалтерия».
Аспирантура снова стала чем-то осязаемым. И вдруг Геннадий вспомнил: в аспирантуре-то всего одно место!
«Как мы его поделим? Если мой диплом понравится, то Сиваков предпочтет, конечно, мужчину. Валя огорчится. Но все-таки это лучше: если в институте останусь я, она по закону останется со мной. Ну, а если ее диплом понравится больше?..»
В этот день Геннадий не пошел к Вале. Шагал по комнате, надолго замирал у окна и думал, думал… Вечером, когда собрался народ и комната наполнилась веселым шумом, он вышел на улицу и до глубокой ночи бродил по самым тихим закоулкам.
— Нет, Вале, пожалуй не стоит говорить. Может оказаться, что ее диплом все-таки лучше. А тогда…
«Конечно, если она готова поехать со мной куда угодно, то может и аспирантуру уступить, тем более, что это — в наших общих интересах. Но такой вариант может предложить только она сама. Начни подобный разговор я, его можно расценить, как спекуляцию на чувстве. Вся загвоздка в том, что сама-то Валя вряд ли догадается. А что тогда?..»
С этого времени на все Валины расспросы о дипломе Геннадий отвечал односложно:
— Варьирую, Валюша!
Валюша настаивала на подробностях, но Геннадий отшучивался:
— Да разве тебе интересно?
Беспокойно всматриваясь в его лицо, Валя отвечала тоже в шутливой манере:
— Ты уже сейчас так со мной разговариваешь. Что же будет потом?..
В тоне ее голоса Геннадий улавливал нотки упрека.
А Валя с обидой думала о странной перемене в характере Геннадия: он стал таким скрытным. Как будто избегает встреч с ней, в последнее время стал заходить совсем редко.
Гордый — это в ее глазах было единственным объяснением поступков Геннадия.
Сиваков все более внимательно следил за Валиной работой. Он подолгу беседовал с ней во время консультаций, расспрашивал о производственной практике и, в свою очередь, много рассказывал о своих заграничных
